Разыскания истины - Мальбранш Николай (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Философы не должны называть материю чистою или нечистою, если они не знают, что, собственно, нужно понимать под этими словами: «чистый» и «нечистый»; ибо не должно говорить, когда не отдаешь себе отчета в том, о чем говоришь, т. е. когда не имеешь ясных и отчетливых идей, соответствующих употребляемым терминам. Ежели бы они установили ясные и отчетливые идеи для этих двух слов, то они увидали бы, что считаемое ими чистым, часто оказывалось бы весьма нечистым, и наоборот.
Например, если бы они признали наиболее чистым и совершенным то вещество, части которого легко отделяются друг от друга и обладают подвижностью, тогда золото, серебро и драгоценные камни оказались бы телами крайне несовершенными, а самыми совершенными, напротив, оказались бы огонь и воздух. Когда мясо начало бы портиться и издавать зловоние, тогда, значит, оно, согласно этому взгляду, становилось бы совершеннее, и, следова-
У Разыск&ния истины
130
тельно, вонючая падаль была бы телом более совершенным, чем
обыкновенное мясо.
Если бы, обратно, они признали самыми совершенными те тела, части которых крупны, тверды и малоподвижны, то земля была бы совершеннее золота, а воздух и огонь были бы телами наименее
совершенными.
Если не хотят соединять с терминами «чистое» и «нечистое» те отчетливые идеи, о которых я только что говорил, то можно взять вместо них другие определения. Но если определять эти слова только чувственными понятиями (notions sensibles), то мы вечно будем все вещи смешивать друг с другом, потому что мы никогда этим путем не установим значения терминов, обозначающих их. Все люди, как это было уже доказано, получают весьма различные ощущения от одних и тех же предметов, следовательно, нельзя определять эти предметы по ощущениям, которые получаешь от них, если хочешь быть понятым и избежать вечной путаницы.
Но, в сущности, я не могу признать, чтобы существовала такая материя — пусть это будет та, из которой состоят небеса, — которая была бы совершеннее других. Всякой материи, кажется, свойственны только фигуры и движения, и для нее безразлично, будут ли эти фигуры и движения правильны или неправильны. Рассудок не говорит нам, чтобы солнце было совершеннее и светлее грязи, чтобы красавицы наших романов и наших поэтических произведений имели какое-нибудь преимущество перед совершенно разложившимися трупами. Это говорят нам наши лживые и обманчивые чувства. Пусть подобные речи приводят в негодование; все насмешки и крики покажутся жалкими и забавными тем, кто внимательно рассмотрит приведенные доводы.
Тот, кто умеет только чувствовать, думает, что солнце изобилует светом; но тот, кто умеет и чувствовать и рассуждать, этого не подумает, если только он умеет рассуждать так же хорошо, как чувствовать. Мы вполне убеждены, что даже те, которые более всего считаются с показаниями своих чувств, усвоят наше воззрение, если обсудят хорошенько только что сказанное. Но они слишком сильно любят иллюзии своих чувств, они слишком долго подчинялись их предрассудкам, их душа настолько забыла себя, что не в состоянии уже приписать себе все те совершенства, которыми она наделяет тела.
Но не для подобных людей говорим мы; мы не заботимся об их одобрении и уважении: они не хотят слушать, значит, не могут и судить. Достаточно, что мы защищаем истину и получим одобрение тех, кто серьезно трудится над искоренением заблуждений своих чувств и стремится пользоваться показаниями разума. Мы просим их лишь обдумать все эти мысли с всевозможным вниманием и произнести свое суждение: осудить их или одобрить. Мы подчиняемся их приговору, потому что их размышление дает им над нашими мыслями право, так сказать, жизни и смерти, — право, которое оспаривать у них было бы несправедливо.
131
ГЛАВА XX
Заключение первой книги. — I. Наши чувства нам даны лишь ради нашего тела. — II. Должно сомневаться в том, что они говорят нам. — III. Истинное сомнение не так-то легко.
Как мне кажется, мы достаточно разъяснили общие заблуждения, в какие вводят нас наши чувства, как относительно их собственных объектов, так и относительно вещей, которые могут быть познаны только рассудком; и я не думаю, чтобы между нашими заблуждениями, в какие мы впадаем, следуя показанию чувств, нашлось бы хоть одно, которое не коренилось бы в вещах, нами указанных; — это станет ясно каждому, кто хоть немного подумает над этим.
I. Мы видели также, что наши чувства очень верны и точны, когда они говорят нам об отношениях, какие имеют все окружающие тела к нашему телу, но они не могут сказать нам, что такое эти тела сами в себе, поэтому пользоваться чувствами и должно только в интересах сохранения здоровья и жизни; когда же они стремятся стать так высоко, чтобы подчинить себе разум, они заслуживают полного презрения. Вот самое главное, что следует удержать из всей первой книги. Должно усвоить себе, что наши чувства нам даны лишь для поддержания нашего существования; нужно утвердиться в этой мысли, а чтобы избавиться от невежества, в какое мы погружены, должно искать иных путей, не тех, которые они нам предлагают.
II. Если найдутся лица, которых все сказанное до сих пор в последних положениях еще не убедило, — а их, без сомнения, будет немало, — то от них мы требуем еще меньшего. Достаточно, Сели они станут несколько недоверчивее относиться к своим чувствам; и если они не могут совершенно отрешиться от их показаний, как ложных и сбивчивых, то мы только просим их постоянно подвергать серьезному сомнению полную истинность этих показаний.
Действительно, мне кажется, сказанного нами достаточно, чтобы заронить, по крайней мере, некоторое сомнение в разумных людях, а следовательно, чтобы побудить их пользоваться своею свободою иначе, чем они это делали до сих пор; ибо раз они хоть несколько усомнятся в истинности показаний своих чувств, то им будет легче удержаться от признания правильности этих показаний, и таким образом легче удержаться от заблуждений, в какие они впадали до сих пор; особенно в том случае, если они будут помнить правило, указанное в начале этого трактата, именно: «Никогда не должно соглашаться ни с чем, кроме того, что вполне очевидно и с чем нельзя не согласиться, не признав с полною очевидностью, что не дать согласия в данном случае было бы злоупотреблением своею свободою».
132
III. Наконец, пусть не думают, что научиться сомневаться мало способствует движению вперед. Сомнение, проистекающее из разума и рассудка, не так-то просто, как это кажется; ибо — нужно прибавить — сомнение сомнению рознь. Сомневаются в силу увлечения и грубости, ослепления и злобы; наконец, по прихоти или потому, что хотят сомневаться. Но сомневаются также в силу благоразумия, недоверия, мудрости и проницательности. Сомнение академиков и атеистов — первого рода; истинных философов — второго; первое сомнение есть сомнение тьмы, из которого не выйдешь к свету, но которое всегда удаляет от него; второе сомнение рождается от света и, в свою очередь, помогает некоторым образом найти его.
Лица, подверженные сомнению первого рода, не понимают, что значит сомневаться разумно; они осмеивают г-на Декарта за то, что он учит сомневаться в первом из своих метафизических рассуждений, потому что им кажется, что можно сомневаться лишь из каприза и что достаточно признать вообще слепоту нашей природы, немощность нашего разума, необходимость тщательно заботиться об искоренении его предрассудков и т. п. Они думают, этого достаточно, чтобы больше не прельщаться своими чувствами, больше уже не обманываться совершенно. Но недостаточно сказать, что разум бессилен; должно ему дать почувствовать его слабости. Недостаточно сказать, что ему свойственно заблуждаться; нужно ему показать, в чем состоят его заблуждения. К исполнению этой задачи мы и приступили в этой первой книге, объясняя природу и обманы наших чувств; и дальше мы будем преследовать ту же цель, объясняя во второй книге природу и ошибки нашего воображения.
