Социальная психология и история - Поршнев Борис Федорович (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
Докапиталистические эпохи не знали даже и той противоречивой мировой связи всех стран со всеми, какую стремительно развил капитализм. Но это не значит, что к ним не применимо понятие всемирной истории, хотя и в существенно ином смысле. Для древней и средневековой истории характерна цепная связь, т.е. непосредственная взаимозависимость истории отдельной страны лишь с немногими соседними, которые, в свою очередь, взаимосвязаны с другими. Тем самым всемирный характер истории человечества никем в частности не мог быть наблюдаем и осознан. Он существовал лишь объективно, ибо ни одна страна, ни один даже самый маленький и удаленный народец не находился вне этой цепной связи.
Наконец, для еще более глубокого прошлого всемирно-историческая связь означает преимущественно не позитивное взаимопроникновение и взаимодействие с соседями, будь то экономическое, демографическое, политическое культурное, а негативное — в виде отталкивания и обособления друг от друга. Но и из этой цепи не было изъято ни одно даже самое дикое, самое первобытное племя.
Итак, человечество как целое первоначально выступает в виде мелкоячеистой сетки, нити которой, т.е. границы и контакты, несут преимущественно отрицательный заряд (что не исключает, конечно, и некоторых форм диффузии и смешения). Позже все более видную роль начинает играть открытое взаимодействие в масштабах большего или меньшего региона, но в конечном счете образующее остававшуюся неуловимой для современников цепную всеобщую взаимосвязь. В ней огромнейшую роль играет по-прежнему и обособление, но теперь уже становящееся политическим обособлением и поэтому принимающее характер военной угрозы соседям и военной обороны от соседей. В новое и новейшее время связи в мировом масштабе несут положительный заряд, прорывают всяческую обособленность, изолированность, застойность, делают историю наглядно всемирной, но и поднимают всемирные противоречия до уровня всемирных антагонизмов.
Таковы некоторые штрихи диалектики в развитии того общественно-исторического — объективного и субъективного — явления, которое мы приняли как основу для науки о социальной психологии, обозначив его формулой “мы и они”. История человечества еще не стала историей одного “мы”, которое никому не противостоит и внутри которого явление “они” редуцировано до простого соревнования, являющегося выражением не обособления или вражды, а взаимопомощи. Таково наше представление о будущем коммунистическом человечестве, но сегодня это движение к будущему всеобщему “мы” заторможено препятствующими силами антикоммунизма.
Итак, история всегда была не только множеством историй. Но именно в нашу эпоху историческая наука все яснее ощущает потребность научиться писать не только истории, но и историю. В поисках новых методов и аспектов она отводит весьма существенную роль и социальной психологии.
Перспективы
В двух предыдущих разделах этой главы кратко отмечены те две проблемы современной исторической науки, которые, может быть, окажутся самыми перспективными среди всех ее теоретических задач. Историческая наука будет постольку становиться все более научной, поскольку все полнее и точнее будет понимать законы действий масс в истории, в том числе закон того “бунта масс”, который составлял стержень всей истории и который вызывает проклятия и ненависть буржуазных социологов вроде Ортеги-и-Гассета. И точно так же история будет все более наукой, поскольку сможет все выше подниматься над границами, делящими человечество на противостоящие друг другу куски. На обоих этих путях много неизведанных трудностей, неоткрытых законов. Но историческая наука обязательно станет в конце концов подлинной наукой о массах и подлинной наукой о человечестве.
И на том и на другом направлении историческая наука имеет дело с понятием, без которого она никогда не могла обойтись, — “враги”, “враг”. Оно пронизало историю. Конечно, оно трансформировалось в разные эпохи и будет трансформироваться дальше. Когда-то это были палеоантропы, “нелюди”, от которых отличали себя, людей, позже — чужаки, чужая кровь, иноплеменники, в классовом обществе — угнетатели, поработители, бесчеловечные люди (или, наоборот, “чернь”), в то же время иностранцы, завоеватели, люди иных языков и иного подданства, наконец иноверцы, еретики, язычники. Какая огромная дистанция до того предвосхищаемого нашей мыслью времени, когда от вражды людей останется лишь война аргументов и доказательств, что равносильно не вражде, а взаимопомощи людей. Враги — это “они”, “чужие”, — можно сказать, сквозная категория науки социальной психологии, не в меньшей степени, чем парная ей категория “мы”, “свои”.
Процесс, в известном смысле антагонистичный вражде и ее историческим судьбам, — это сплочение все более обширных масс для осуществления выдвигаемых историей коренных задач. Задачи эти, чем дальше, тем больше, таковы, что малыми общностями или даже такими, которые вчера казались нам очень большими, сегодня уже обойтись нельзя, завтра — тем менее. И сплоченность, и число людей в этих больших исторических “мы” будут неуклонно возрастать. Тем самым перспективнейшая задача социальной психологии — все глубже проникать в механизмы, закономерности и правила формирования огромных человеческих общностей. Как создавать из множества воль гигантскую единую волю, из множества умов — великий творческий ум, без ослабляющих разноречий, без парализующих трещин?
Вернемся к ленинской науке революции. В конце концов весь смысл ее состоял в превращении капель в струи, струй — в обширный поток; в превращении сотен и тысяч в миллионы и десятки миллионов действующих в едином направлении, т.е. заряженных одинаково направленной энергией, людей. “На место старой муштры, которая проводилась в буржуазном обществе вопреки воле большинства, мы ставим сознательную дисциплину рабочих и крестьян, которые соединяют с ненавистью к старому обществу решимость, уменье и готовность объединить и организовать силы для этой борьбы, чтобы из воли миллионов и сотен миллионов разрозненных, раздробленных, разбросанных на протяжении громадной страны создать единую волю, ибо без этой единой воли мы будем разбиты неминуемо”. Таковы масштабы этого “мы и они” для нашей эпохи, а для грядущей эпохи они еще грандиознее. “… Ум десятков миллионов творцов создает нечто неизмеримо более высокое, чем самое великое и гениальное предвидение”.
Критерий объема и объединенности массы являлся в глазах Ленина, высшим критерием при решении задач всемирно-исторического масштаба. В частности, этому высшему критерию была подчинена его программа действий в сплочении народов и республик Советского Союза, в обеспечении общности интересов и направления действий рабочего класса и крестьянства. Ради достижения общности ума и воли классов и наций лучше было подчас немного пожертвовать быстротой движения вперед. Ленин требовал в 1922 г.: “Сомкнуться с крестьянской массой, с рядовым трудовым крестьянством, и начать двигаться вперед неизмеримо, бесконечно медленнее, чем мы мечтали, но зато так, что действительно будет двигаться вся масса с нами”.
Одна из важнейших сторон Ленинской науки революции состоит в том, что подлинному единству этих великих “мы”, вершащих великие исторические дела, может изнутри грозить всякая скрытность, всякое отсутствие откровенности и правды в политике, пропаганде и агитации.
Капиталистический мир насквозь проникнут недоверием и фальшью. Буржуазная пропаганда, да и не только пропаганда, а кое в чем и социально-экономическая практика, прилагает огромные усилия для создания ощущения общности интересов и задач предпринимателей и рабочих. Но все эти усилия срываются жизнью. Дело не только в экономическом антагонизме. Разве не характерна стачка рабочих “Дженерал моторе” в США в сентябре 1964 г. с требованиями не столько экономическими, сколько социально-психологическими: огромные массы рабочих потребовали от хозяев прекращения тайной слежки, подслушивания и других действий, оскорбляющих человеческое достоинство рабочих. Какое уж тут “мы”! Тайное наблюдение за согражданами, культивирование подсматривания, подслушивания, секретной информации, как раковая опухоль, несут смерть и разрушение чувству “мы”, чувству общности.
