Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса) - Грузман Генрих Густавович (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Но как национальное лицо, взятое в образе личного достояния, может способствовать сочленению (сублимации) культур посредством притяжения к иному национальному лицу или притяжения духовностей, так это же национальное лицо, попав под власть принципа превосходства, может стать источником отталкивания и раздора. Итак, что реализуется в еврейской действительности — национальное лицо в качестве культурородного притяжения или национальная масса в форме принципа национального превосходства, вызывающая отталкивание? Это вопрошание составляет имплицитный (скрытый, невыраженный) смысл многозначительного, хоть и малого по объему, сочинения Л. Пинскера, и данная двойственность слагает принципиальное содержание русского сионизма в его per se. Административный антисемитизм русского самодержавия в случае его самочинного и монопольного определения формирует позиции отталкивания с обоих сторон. Пинскер не мог обойти это обстоятельство и в таком случае он провозглашал еврейское национальное осознание ответной мерой на внешнюю угрозу, что легло в основу националистического палестинофильства. Предпосылку последнего Пинскер выводил как несовместимость евреев с другими народов". Изобличения Л. Пинскера достигают драматических высот" «… мы видим, что еврей является мертвецом для чужих, чужим — для коренных жителей, скитальцем — для туземцев, нищим — для имущих, эксплуататором и миллионером — для бедняков, для патриотов — существом, лишенным отечества, для всех классов — ненавистным конкурентом», а юдофобия, по представлению Пинскера, витает над евреями, как зловещий фантом, преизбыточный и неизбежный: «Юдофобия — это психоз: как таковой она наследственна и как болезнь, в течение двух тысяч лет переходившая по наследству, стала неизлечимой» и еще: «Еврейство и ненависть к еврейству проходят рука об руку в течение столетий через историю… Надо быть слепым, чтобы не видеть, что евреи — „избранный народ“ для всеобщей ненависти. Пусть народы расходятся в своих стремлениях и инстинктах — в своей ненависти к евреям они протягивают друг другу руки; в этом единственном пункте они все согласны». Это и есть европейский стандарт антисемитизма. В совокупности данные рассуждения выкристаллизовались в конечный, в отличие от прежних более или менее предположительных соображений, чеканный силлогизм: «… мы должны понять, что пока мы не будем иметь, как другие народы, свой собственный национальный дом, мы должны раз навсегда отказаться от благородной надежды сделаться равными со всеми людьми» (1999, с. с. 113, 111, 109).
Итак, в творении Пинскера в свернутом виде даны две противоположные тенденции, которые впоследствии определили историческую судьбу русского еврейства и которые, огрубляя, можно обозначить: 1. Палестина как стимул духовного созревания и национальное лицо как средство культурной сопричастности с вмещающей средой и 2. Палестина как способ спасения и национальное лицо как самоцель, имеющая следствием вычленение из нееврейского мира. Исторически определилось, что как раз последнее развилось в сионистское движение, которое, однако, хотя и базируется в своем популяризируемом варианте на националистическом палестинофильстве, но внутренне крайне неоднородно, ибо постоянно испытывает воздействие палестинофильства культурного уклона (об этом будет сказано дальше). Следовательно, палестинофильство, став экзаменом на аттестат зрелости русского еврейства, снабдило последнее всеми атрибутами еврейской истории с ее неизбежными двойственностью и внутренними брожениями, а также дежурной глубокой трагичностью.
Приобретение ощущения собственного национального дома, имеющее статус quinta essentia (основная суть) пинскеровского подвижничества, есть не что иное, как оживление гена Иерусалима в еврейской душе, и уже только поэтому не могло не найти отзыва среди еврейской массы России. Культурный аспект палестинофильства видел в своем национальном доме способ повышения и углубления еврейского духовного потенциала, который приносился на алтарь культуры и которому даже географическое разобщение не может помешать со-общению в режиме содружества с землеродной культурой; цитируемые Н. Портновой слова еврейского поэта Давида Кнута: «Две родины у русского еврейства — Палестина и Россия» имеют смысл девиза этой тенденции палестинофильства. И тот же Д. Кнут определил:
"Особенный еврейско-русский воздух.
Блажен, кто им когда-либо дышал. "(1921)
По поводу этих строк чудно выразилась русская поэтесса Зинаида Гиппиус:
"Словно отрок древне-еврейский,
Заплакал стихом библейским
И плачет и плачет Кнут…"
Более прозаические цели ставит перед собой вторая тенденция палестинофильства, где приобретение собственной территории(как говорит Пинскер, "Не святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления") и соответствующего государственного устройства выступает не просто самоцелью, а лозунгом и символом всего еврейства, и буревестник этого течения Лев Пинскер прокричал: «Теперь или никогда — да будет нашим лозунгом!» (1999, c. 114).
Бурные события в России конца XIX и начала XX веков прежде и ранее всего отразились на русском еврействе: погромная эпидемия, прокатившаяся в это время по югу и западу страны, составила первую важную веху в истории уже русского еврейства, ибо подвергло сотрясению и испытанию все — духовные и реальные — устои, на каких базировалось это формирование, изначально сочетающее в какой-то хрупкой, мало заметной, гармонии две противоположные ветви — культурологическое палестинофильство и националистическое палестинофильство. В признаки этого периода включается явное ужесточение позиции царской власти по отношению к русскому еврейству и переход правительства на враждебную евреям установку, что в их глазах уравняло эту власть с волей черни, толпы, сброда, и именно это обстоятельство нарушило хрупкую гармонию в палестинофильском сознании и создало перекос в сторону резкого доминирования националистического уклона с превосходством национального лика как ответной реакции еврейства, — это и было началом политического сионизма в России.
Ужесточение отношения царизма к русскому еврейству нельзя называть изменением политики правительства в еврейском вопросе на данный исторический момент, ибо здесь, как и во всех действиях самодержавной власти, отсутствует направляющая идея и действующий принцип, а наличествует персональная воля отдельных сановников и самодурство местной власти, всегда оборачивающейся по отношению к евреям в антисемитизм. Многого в этом плане стоит только факт выселения евреев из Москвы в 1891-92 годах, когда на евреев была организована в буквальном смысле охота (писала пресса: «московский обер-полицеймейстер назначил одинаковое вознаграждение за поимку одного еврея и двух лиц, обвинявшихся в грабеже»), но, тем не менее, вражда царского правительства к евреям не вмещается в европейский стандарт антисемитизма, подразумевающий сознательное истребление евреев. З. Жаботинский запустил в оборот термин «асемитизм», дающий некое приближение к антисемитизму или же показывающий невольную, нечаянную вражду к евреям. Так что открытие Солженицына не опровергается, но все же для многих исследователей политика царизма на этом этапе была безоговорочно антисемитской. Г. Я. Аронсон излагает: «Но в годы 1907-1914 в России если не откровенно антисемитское, то „асемитское“ поветрие порой охватывало и некоторых либералов среди русской интеллигенции, а разочарование в максималистских тенденциях первой русской революции давало иным повод возлагать ответственность за них на бросавшееся в глаза участие евреев в революции» (2002, с. 233). В конкретной и лапидарной форме выразил ситуацию другой авторитетный аналитик Б. Динур: «Антисемитизм, как политическая система сверху, революционность, как форма самозащиты снизу, — таков был удел народных еврейский масс» (2002, с. 325). (Сноска. В дальнейшем изложении я попытаюсь показать, что профессор Б. Динур не совсем прав, выводя революционность евреев формой самозащиты). Генрих Слиозберг, — образец строго рационального мышления, — склоняется к вполне определенному заключению: «Новое царствование свое отношение к евреям определило вполне явственно. Нельзя было не понять, что поддержание трех устоев, формулированных с высоты престола в знаменитом манифесте „На нас“, а именно, „народность, самодержавие и православие“, несовместимо с иным отношением к евреям, как с враждебным, и что антисемитизм становится одним из важнейших программных пунктов нового политического курса, принятого Александром III» (1999, с. 210).
