От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век) - Библер Владимир Соломонович (книги .TXT) 📗
Внимательный анализ показывает, что в "Диалоге..." нет ни одного мысленного эксперимента над идеализованным предметом, который не осуществлял бы одновременно как эксперимент над внутренней речью, который не катализировал бы скрытые потенции превращения "логики Аристотеля" в "логику Коперника". Нет ни одного мысленного эксперимента над идеализованным предметом, который не осуществлялся бы по сократической схеме: "Вы сами не знаете, что вы это уже знаете, но мы сейчас выволочем Ваше знание наружу, логически переформулируем его" (даже сам этот оборот присутствует почти во всех мысленных экспериментах "Диалога..."; см. Галилей Г. Избр. труды. В 2 т. М., 1964. Т. 1. с. 186, 188, 228, 291, 294, 296, 427, 428 и т.д.82). И это не разрозненные эксперименты, а цельная система вполне продуманных и на долгий срок рассчитанных действий. Теперь можно дать и "дефиницию": работу в уме по такой сократической схеме я и называю здесь "майевтическим" экспериментом.
Для того чтобы глубже войти в эту "майевтическую диалектику", воспроизведу очень кратко и схематично движение мысли Галилея хотя бы в одном, но, правда, коренном "майевтическом" эксперименте.
В соответствии с нашим замыслом, я обращаю особое внимание именно на "майевтику" Галилея. Анализ трансформации идеализованных предметов (до той предельной идеализации, в которой коренным образом преобразуется предмет понятия, но, значит, и идея предмета) здесь отступает в тень, на задний план. Замечу только, что в реальном движении позитивной науки Нового времени происходит обратный процесс: отступает в тень и переходит в подтекст как раз "майевтическое" определение мысленного эксперимента, а его предметная сторона выступает на передний план, фиксируется. Может быть, именно поэтому многие существенные определения цельного эксперимента Нового времени, как эксперимента принципиально действенного, не замечаются исследователем.
Прежде всего представим действующих лиц, только что вступивших на страницы "Диалога..."83. (Мы помним, персонажи, из жизни вошедшие в диалоги Галилея, некогда были порождены как логические определения, как радикальные переформулировки потенций средневекового мышления логическим демиургом XV века - Умом Николая Кузанского.)
Симпличио. Надо исходить из того, "что мы постоянно имеем перед глазами и о чем Аристотель написал целых две книги. Но, если отрицать начала наук и подвергать сомнению очевиднейшие вещи, то можно - кто этого не знает доказать что угодно и поддерживать любой парадокс" (Галилей Г. Избр. труды. В 2 т. М., 1964. Т. 1. С. 138). Или: если "ни одно из этих явлений ни по свидетельству наших чувств, ни по преданиям или воспоминаниям наших предков не наблюдалось на небе, следовательно... они не существуют" (Галилей Г. Избр. труды. В 2 т. М., 1964. Т. 1. С. 145) (курсив мой. - В.Б.).
"Мысль Симпличио" - предмет преодоления в "майевтическом" эксперименте можно определить как мышление авторитарно-эмпирическое (авторитетом может служить "текст" классика или эмпирическая данность - это неважно, ибо логически одно и то же).
Ближайшим историческим прототипом "мысли Симпличио" является мышление средневековья (трансформированное и ставшее "образом культуры" в призме Возрождения). Конечно, такое утверждение несколько унизительно (Симпличио далеко не Аквинат и даже не "Аристотель с тонзурой") для реального средневекового мышления.
Но во-первых, речь идет не о самой средневековой культуре мышления (как целом), но о той ее плоскости, которая снялась и включилась - как предмет анализа - в контекст нового понятия классической науки. Во-вторых, этот способ мышления обсуждается в "Диалоге..." именно как объект преобразования, то есть нечто чуждое и вызывающее (провоцирующее) недовольство, иронию, критику. Аристотеля, умноженного на Аквината, необходимо - таково условие эксперимента - представить в образе Симпличио (довести до гротеска), чтобы занять по отношению к Аристотелю и Фоме отстраненную позицию, чтобы остранить (сделать странной) средневековую логику, чтобы трансформировать ее. В-третьих, авторитарно-эмпирическое, "цитатное", мышление, "текст как предмет познания", "эмпирия как текст" - совсем не так плохо.
Только средневековье, только тысячелетие виртуозно-схоластической культуры (действия и мышления) развили умение и сделали возможным экспериментировать над речью как над "бытием мышления", позволили взять за предмет преобразования предмет как средство, средство как рецепт, рецепт как традицию... Только проведенный через "ушко" средневековой традиции, субъектных определений бытия, мог Аристотель (вообще античность) стать предметом возрождения, осмысления, преодоления.
Впрочем, и обратно: средневековое мышление могло стать предметом преодоления и трансформации в новую логику только как переформулировка Аристотеля или Платона, только как средневековая античность.
Переформулируем сказанное выше: мышление Симпличио - это сложное (дихотомическое) сращение и затаенный диалог античного мышления ("эйдос", вид, форма вещей, как они есть, качественные стихии) и мышления средневекового (культура текста, культура не видения, но слушания, чтения).
Образ Симпличио - конечное воплощение длительной историологической эволюции. Создание его как образа культуры - одно из величайших дел Возрождения. От блистательного гуманиста Петрарки, остраненно и проникновенно возрождающего античный образ культуры как текст, к "малой группе" реальных собеседников-гуманистов, сталкивающих, амальгамирующих, сочетающих Аристотеля и Фому Аквинского, Платона и Абеляра, воссоздавших в этой амальгаме живой, но уже где-то "скомпрометированный", средневеково-аристотелевский образ мышления как образ речи, как предмет преодоления, к воинствующему "педанту" (это уже художественный образ) диалогов Бруно и, наконец, к простенькому, доверчивому, ученейшему, но в чем-то опустошенному и готовому к наполнению Симпличио - идет единая линия развития. И только включение в образ галилеевского Симпличио всей этой предыстории позволит понять его действительную логическую и - шире общекультурную роль.
Симпличио - это возможность увидеть мысль Аристотеля, противопоставленную и сплавленную с мыслью Аквината, уже не как мысль, но как оборот речи, как логическую форму, очищенную от содержания и именно поэтому приготовленную к трансформации, выворачиванию наизнанку, к извлечению новых смыслов.
Джордано Бруно очень точно и зло выявил историологический смысл работы "святотатственных педантов": "Они подвергают испытанию речи, они обсуждают фразы, говоря: эти принадлежат поэту, эти - комическому писателю, эти оратору; это серьезно, это легко, это возвышенно, это - низкий род речи; эта речь темна, она могла бы быть легкой, если бы была построена таким-то образом; это - начинающий писатель, мало заботящийся о древности, он и не пахнет Цицероном и плохо пишет по-латыни; этот оборот не тосканский, он не заимствован у Боккаччо, Петрарки и других испытанных авторов"84.
Узнавать смысл и идеи по фразеологии и синтаксису, проникать от содержания в интонацию эпохи, то есть иметь силу сдвигать самое устройство, форму мысли, и есть собственное великое дело педантов. И вместе с тем - есть то, что возможно с ними сделать, то, что делал с Симпличио хитрец Сальвиати. Это - о Симпличио.
Теперь основные активные участники эксперимента - Сальвиати и Сагредо. Чтобы правильно понять их роль в осуществлении сквозного "майевтического" эксперимента, необходимо продумать драматургическую сверхзадачу Галилея в плане сопряжения "знания о мире" и "самосознания", знания естественнонаучного и гуманитарного.
Если судить только по внешней канве "Диалога...", то кажется несомненным, что "гуманитарность" представлена здесь исключительно логикой Симпличио. Именно эта логика, основанная не столько на Аристотеле, сколько на авторитете Аристотеля, во многом тождественна со старым, чисто гуманитарным типом образования, поучения. Она тождественна с тем средневековым мышлением, которое всегда устремлено на субъекта. Субъект выступает здесь и "субъектом" внушения, обучения (мастер - подмастерье, учитель - ученик), и предметом познания (понять предмет означает понять действие по отношению к предмету, понять действие как прием). Причем сам предмет осмысливается лишь в той мере и в том контексте, в каком его следует воспроизвести перед учеником, - в качестве предмета поучения.
