Избранное: Христианская философия - Жильсон Этьен (читать полные книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
В этом вопросе, имеющем решающее значение для объяснения свободы, Декарт не противопоставляет себя св. Фоме. Как выше мы видели, что он признает действие разума на волю, так теперь видим, что он вместе со св. Фомой признает действие воли на разум. «Intelligimus quia volumus, — читаем мы в «Сумме теологии», — immaginamur quia volumus et sic de aliis» [35*] [442]. Декарт в своем трактате «Страсти души» выражается таким же образом. Воля побуждает нашу душу воображать нереальные существа; мы воображаем чудовищ и химер, потому что хотим их воображать. Так же обстоит дело в том, что касается разума: мы рассматриваем и понимаем то, что можно понять, потому что хотим этого; и, следовательно, все действия нашей души зависят от определений нашей воли. «Когда наша душа старается вообразить нечто несуществующее, как, например, представить себе заколдованный замок или химеру, или когда она рассматривает нечто только умопостигаемое, но невообразимое, например, свою собственную природу, то восприятия этого рода зависят главным образом от воли, благодаря которой они появляются» [443].
Воля поэтому является активным принципом души; разум играет по отношению к ней пассивную роль. Конечно, нетрудно показать, что Декарт приписывает воле активную роль и реальное влияние на разум. Подлинная трудность связана, скорее, с тем, что он, как кажется, иногда приписывает воле настолько большую роль и настолько решающее влияние, что не остается места для обратного влияния разума на волю. В самом деле, мы знаем, что Декарт охотно говорит об импульсе, запечатлеваемом разумом в воле, о своего рода движении, которое он сообщает воле благодаря тому, что открывает ей благо. Однако другие тексты кажутся противоречащими всему этому, ибо сводят разум к самой абсолютной пассивности, а настоящую активность признают только за определениями воли. Подобно тому, как различные виды мыслей, которые мы замечаем в душе, можно подвести под два главных рода и связать или с разумом, или с волей, их можно рассматривать как активные либо как пассивные. Все мысли души суть или действия, или претерпевания [37*]; таким образом, Декарт устанавливает классификацию, которая выглядит очень просто: лишь волеизъявления души суть действия, а все прочие виды мыслей суть претерпевания [444]. Как совместить подобные утверждения? Если в душе активна лишь воля, то как можно согласиться, что разум оказывает на волю какое-то действие?
Кажется, что Декарт никогда не заботился о том, чтобы снять это противоречие. Если философы-схоласты старательно доказывали, что в этом взаимном действии разума и воли non est idem movens et motum secundum idem [39*], создается такое впечатление, что Декарт даже не заметил эту трудность. Посмотрим, однако, не найдется ли в его текстах, за отсутствием явного решения, предлагаемого самим философом, хотя бы элементов решения и объяснения столь странного противоречия.
Прежде всего, можно заметить, что в текстах, в которых, как кажется, говорится о влиянии разума на волю, не встречается термин «действие». Воля, как говорит Декарт, побуждаема разумом; разум движет ее, сообщает ей импульсы, но нигде мы не встретим утверждения об активности разума и пассивности воли. Поэтому можно признать, что в мысли самого Декарт этого пресловутого «действия» вообще не было. Разум постигает благо; тогда воля свободно определяет себя к этому благу, но корень ее определения лежит скорее в свободе самой воли, а не в объекте, представляемом разумом. Данную интерпретацию можно, как кажется, подтвердить некоторыми текстами. Очевидно, говорит Декарт, что из большей ясности в разуме следует большая склонность воли [445], но все зависит от того, что значит «следует» (sequitur). Ничто не доказывает, что Декарт имеет в виду реальное активное действие разума; это можно просто истолковать так, что вслед за большей ясностью в разуме наступает большая склонность воли. Но против такой интерпретации свидетельствует целый ряд доводов, и вообще, нам кажется сложным согласовать гипотезу абсолютной пассивности разума в картезианской философии с текстами. Чтобы убедиться в этом, достаточно уже определений действия и претерпевания, которые имеет в виду Декарт.
«Мне приходится писать здесь так, как будто я занимаюсь предметом, которого до меня никто не касался» [446]. Такими словами Декарт с первых же строк своего трактата «Страсти души» отмежевался от всех своих предшественников, учения которых были столь скудными и к тому же столь малообоснованными, что не было никакой надежды добраться до истины в этих материях, не сойдя с протоптанных путей. И тут же он принимает в самом общем смысле схоластическое определение действия и претерпевания (passion). Все, что производится нового, всякий факт и событие, можно рассматривать с двух точек зрения. По отношению к субъекту, благодаря которому это происходит, оно будет действием; а по отношению к субъекту, с которым это происходит, оно будет претерпеванием. Таким образом, действие и претерпевание суть не два разных события или факта, но одно и то же событие, рассматриваемое то в отношении того, кто производит действие, то в отношении того, кто его претерпевает [447]. Впрочем, Декарт знает (и он говорит об этом), что его определение ничем существенным не отличается от принимаемого «философами». По-видимому, перейдя из схоластики в картезианство, понятие претерпевания должно было освободиться от всех схоластических теорий об отношениях материи и формы, которыми оно было обременено. Согласно учению схоластики, действовать — значит налагать форму, а претерпевать — воспринимать форму [448]. Декарт не приемлет все эти понятия материи и формы, потенции и акта. Они, с его точки зрения, плохо маскируют идеи, которые не являются ни ясными, ни отчетливыми; они часто затемняют первые и самоочевидные понятия, которые теряются в подобных объяснениях. Поэтому, как мы видим, Декарт заменяет понятия формы и материи более простым понятием «факта», или события. Но если мы присмотримся к понятию «того, что происходит» более внимательно, то увидим, что оно вполне соответствует схоластическому учению об отношении между действием и претерпеванием.
В самом деле, и для картезианства, и для схоластики существенно важно установить фундаментальное тождество действия и претерпевания и показать, что одно и то же событие всегда необходимым образом подразумевает активность того, кто его производит, и пассивность того, кто его испытывает. Философы-схоласты многократно пытались различить понятия действия и претерпевания, чтобы не допустить путаницы; но в тот самый момент, когда они устанавливали различение, они оказывались вынужденными снова сблизить эти термины. Хотя движение есть общий акт движущего и движимого, получать движение — совсем не то же самое, что его производить. Поэтому необходимо различать категории действия и претерпевания [449]. Действие и претерпевание отличаются следующим: производить движение означает действовать, а получать его означает претерпевать, но действие и претерпевание отличаются только этим; они являются одним и тем же актом, рассмотренным то со стороны его происхождения, то со стороны его осуществления; они являются модусами одной и той же реальности. Поэтому невозможно ввести реальное различение между действием и претерпеванием [450]. В данном пункте между Декартом и схоластикой не может быть никакого принципиального разногласия. Декарт отказывается противопоставлять действие и претерпевание, потому что любой факт является действием по отношению к тому, кто его производит, и претерпеванием по отношению к тому, с кем это происходит. Отделить действие от претерпевания так же невозможно, как причину — от следствия; подобно тому, как следствия не бывает без причины, претерпевания не бывает без действия и наоборот. Как можно, например, сказать, что волчок, вращающийся вокруг своей оси после удара хлыста, пассивен по отношению к хлысту, если он вращается, когда удары хлыста уже прекратились? Пришлось бы допустить, что действие и претерпевание могут пребывать в абсолютно разделенных субъектах, и более того, что претерпевание может длиться даже при отсутствии активного субъекта. В самом деле, если бы хлыст не только перестал бить по волчку, но даже перестал существовать, по отношению к чему волчок был бы пассивен? В таком случае можно было бы отрицать, что в мире вообще что-то является действующим: ведь все события можно рассматривать как претерпевания, вытекающие из первоначальных актов, произведенных при сотворении мира. Но подобные выводы отпадают сами собой, как только мы отказываемся устанавливать реальное различение действия и претерпевания. Это одна и та же вещь, которая называется действием, если рассматривается по отношению к terminus a quo, и претерпеванием, по отношению к terminus ad quern или in quo, и при этом не может быть ни одного сколь угодно краткого мига, когда было бы претерпевание без действия и наоборот [451].
