Тринитарное мышление и современность - Курочкина Марина (читать книги без .TXT) 📗
310
который хочет работать, чем убеждать того, кто не хочет работать. Действуй эффективно...
- Да у меня получится, - перебил ее Петр, - я уверен в себе как никогда. Ты же сама говоришь, что воодушевление передается только тогда, если себя сам хорошо чувствуешь, если есть блеск в глазах, а я себя сегодня очень хорошо чувствую.
- Можно я как художник скажу? - уже перебила я Петра. - Знаете, Петя, для того чтобы производить впечатление респектабельного человека, вам не стоит улыбаться, вам нужно быть вдохновенным, но серьезным.
Я так сказала потому, что у Петра была очень жалкая улыбка бедного человека, она его очень "портила".
- Да, она правильно говорит, прислушайся к художнице, - с улыбкой сказала Марина и положила свою руку мне на плечо. Серо-голубые глаза Марины вдруг засветились какой-то непонятной мудростью, вся она засияла дивной, небесной, мощной красотой. Я смотрела на нее и не понимала, что с ней происходит. Неужели она так радуется за Петра, что у него что-то сдвинулось с мертвой точки? Нет, не похоже, но что же это? От нее шел какой-то свет и тепло. Хотелось, чтобы это не кончалось никогда...
Но мне нужно было собираться, ехать давать рекламное объявление в газету для фирмы, в которой она работала. Волею судьбы Марина не успела дать это объявление в офисе, куда к ним специально приезжали рекламодатели. Я стала медленно одеваться, в надежде, что Петр пойдет со мной. Мне хотелось, чтобы Марина отдохнула в этот день, он у нее случайно выпал как выходной. Я специально долго ходила по кухне, ждала, пока Петр допьет чай, спрашивала, что она будет дальше делать, но она продолжала с ним оживленную беседу, и я решила им не мешать. Когда я уходила, Марина спросила меня:
- Туда и обратно?
- Да, только зайду на рынок купить что-нибудь на ужин.
311
Я вернулась, когда уже смеркалось, день был пасмурный. Все время моросил дождь. Я открыла входную дверь. Мне навстречу, закрывая за собой дверь в комнату, вышел Петр и сказал:
- Мы так долго говорили с Мариной, что она заснула. Я поверила ему, потому что она так уставала, что засыпала довольно легко. Я спросила, проходя на кухню:
- А почему ты не на презентации?
- Опорный пункт заняли, мне позвонили из милиции в два часа, перенесли на вторник, - сказал он довольно спокойно.
- Ну что ж, пойдем пить чай, - сказала я, а про себя подумала: "Вот, гад, не дал Мариночке отдохнуть".
Когда мы сели за стол, он есть не стал, а только выпил чай.Я спросила:
- Ну как вы пообщались? Плодотворно? Он сказал:
- Да, я все понял, теперь надо только вперед и с песней!
Он был очень напряжен, при малейшей улыбке жила на его лбу надувалась довольно сильно, но само напряжение было характерно для всех, кто работал в фирме, поэтому я не обратила особого внимания на это. Я перестала поддерживать разговор, и Петр сказал, поднимаясь из-за стола:
- Ну что ж, я пойду, пожалуй. - Когда он надевал свою кожаную куртку в коридоре, спросил: - Может, попрощаться с Мариной или не стоит будить?
- Уже поздно, надо разбудить, а то ночью спать не будет, - сказала я и открыв дверь в комнату, позвала: - Мариночка! - Я протянула руку к выключателю, но тут раздался милицейский приказ:
- Свет не включать!!!
Петр сделал какое-то резкое движение, и я оказалась на полу.
-На колени, руки за спину... (мою шею обвила веревка, у горла нож) сука, деньги давай! - прошипел Петр.
312
- Сейчас, сейчас, - сказала я в какой-то прострации. Я с трудом поднялась, ноги налились свинцом, подошла к письменному столу и стала специально греметь ящиком, чтобы Марина проснулась. Но она не реагировала. Я посмотрела на диван, пока доставала деньги, и увидела холмик, покрытый одеялом, поза была явно неестественная;
наверное, он ее оглушил, подумала я, отдавая ему доллары. Я снова посмотрела на диван, и тут на меня повеяло ледяным холодом и ужасом, словно пуля вонзилась в сердце и сковала тело.
- Что с Мариной? - тихо спросила я.
- Марина приказала долго жить, - сказал Петр и откинул одеяло.
Она лежала в белом махровом халате, который ей подарил Николай из Благовещенска. Руки и ноги были связаны, она лежала вниз животом, повернув голову к окну, глаза были закрыты, а около рта какие-то две капельки на простыне, последний выдох застыл на губах. Тело выглядело как брошенная одежда, - казалось, самой Марины в нем не было.
- Куда ты ее пырнул? - спросила я.
- Я ее задушил, - ответил он. Тогда я посмотрела на шею и увидела три темно-синих полосы, как от жгута или проволоки.
- Так, ну все, - сказал Петр и схватил меня одной рукой за одежду, а другой приставил нож к горлу. Я посмотрела на него - лицо как пергамент, обескровленные губы и взгляд осьминога. Сейчас он будет меня убивать. Возник даже не страх, а какой-то контакт с ледяной реальностью. От него шла дикая, первозданная Каинова энергия. Это не дух агрессии или злобы, обычный для поведения людей, дух убийства другой, он как дыхание с того света, скорее из "междусветья", как из темного и холодного туннеля. Снова раздался приказ:
- На колени, руки за спину, - он говорил тихо, твердо и хладнокровно. Там не было ненависти, он просто
313
хотел меня ликвидировать. Я снова оказалась на полу; и накинутая веревка уже впилась в мою шею, кровь резко начала приливать к голове, возникло сладковатое ощущение помутнения сознания, оно стало отключаться в буквальном смысле, все вещи мгновенно потеряли ценность, время остановилось, пространство сжалось, какая-то пропасть открылась под моими ногами, скорее, бездна внутри меня самой, словно какое-то новое измерение, войти в которое можно, только задохнувшись. Возникло смешанное чувство и страха, и интереса - что там? Но страх победил. "Я не хочу туда прыгать, мне еще рано, а меня хотят туда столкнуть". Я с силой отодвинула веревку от шеи и сказала хриплым голосом:
- Пожалей меня, не убивай, я никому ничего не скажу, у меня больная мать, Марину не вернешь, хватит смертей, у тебя же дети...
Я начала говорить без умолку, постепенно вернулся нормальный голос, было понятно, что эти моления нельзя прерывать, они продлевают мне жизнь, иначе затянется петля. Я стала говорить "жалостные" вещи, не переставая. Мне удалось встать на ноги и говорить с ним, глядя в глаза. Передо мной стояло существо какого-то иного порядка, с которым нельзя договориться, его можно только умолять. Ему явно не нравилось, что я говорю, это лишало его силы и решимости. Постепенно замученная жизнь в нем самом стала пробиваться сквозь "металлическое" лицо, а в осьминожьих глазах стало мелькать что-то человеческое. И тут я ощутила какую-то неведомую силу, которая была на моей стороне, и мои мольбы стали носить характер убеждения и гипноза.
Наконец он сказал:
- Ну хорошо, уговорила. Я тебя сейчас свяжу, ударю бутылкой по голове, пойдем, возьмем ее из холодильника, ты, как сможешь, доползешь до телефона, вызовешь милицию, а когда они придут, скажешь, что были какие-то мужики в масках и ты ничего не помнишь.
314
Я снова приступила к мольбам. Но тут во мне самой что-то дрогнуло, возникло отвращение и к нему, и к себе самой, что я так унизительно борюсь за свою жизнь, умоляю какую-то срамную тварь с интеллектом ящерицы и повадками анаконды, которая ничего не может, только убить.
Тогда я не знала, что он болен, что какая-то женщина, когда он работал еще в милиции, обрызгала его удушающим газом и написала бритвой на его лбу слово "мент", после чего он, в страхе за свою семью, сбежал из Москвы, наглотавшись таблеток; что он состоял на учете в психдиспансере, - все это я узнала потом, когда велось следствие. А пока я стояла и умоляла его не убивать меня, взывая, как говорят, к милости.
- Я не хотел ее убивать, так получилось, слово за слово, - вдруг проговорил он и схватился за голову. Но потом, как бы очнувшись, сказал:
- Так, приказываю, возьми на кухне тряпку, принеси сюда и сотри отпечатки пальцев с этого ножа, - он протянул мне наш кухонный нож с красной ручкой, я только тогда узнала его.
