Учителя Гурджиева - Лефорт Рафаэль (книги без регистрации полные версии txt) 📗

-- А мне он помог бы? -- спросил я с надеждой.

-- Такой вопрос не возникает, потому что я не буду учить вас этому. Скажут вам об этом или нет, зависит от вашей готовности. А если вы готовы, -- то нужно ли изучать вам его? Многие дервиши, глубоко продвинутые в своем развитии, не знают его, ибо им не нужно было его изучать.

-- Что можно сказать о Гурджиеве, как о человеке?

-- Он несомненно был человеком со всеми слабостями и неумениями, присущими роду человеческому. Был ли он развитым человеком? Нет. Стал он им или нет -- не мне гадать. Ибо, хотя я хорошо знаю историю его деятельности в Европе, мало что можно оттуда узнать, если вы не знаете специальных заданий, которые он выполнял.

-- Кто отдавал эти приказы?

-- Центр.

-- Который находится?

-- Перестаньте выпытывать у меня информацию, которая для вас бесполезна. Первый раз в жизни вы услыхали о Центре и прежде чем хотя бы поразмыслить, что это такое, вы хотите знать, где он находится и ето им управляет. Вы не можете претендовать на мое знание. Вы не имеет права на мои ответы. Прощупывайте меня не столь глубоко и, может быть, вы узнаете больше.

-- Простите, Шейх, но я ехал так далеко...

- Так далеко! -- рассмеялся он. -- Несколько сот миль, да еще большую часть самолетом, -- и вы называете это далеко. Вы подбираете куски беспорядочных сведений, словно собака, выхватывающая падаль из мусорной ямы, и используете это большое путешествие как оправдание того, что вам недостает тонкости, и пытаетесь выведать у меня ответы на вопросы, вас не касающиеся, -- о человеке, чье провозвестие умерло! Я судил бы вас менее резко, если бы вы спросили, достигнет или не достигнет Запада подлинное учение снова, вместо того, чтобы дуть на мертвые угли.

-- Простите,Шейх. Разрешите мне задать такой вопрос. Где мне найти новое провозвестие?

-- Вам нельзя спрашивать меня! Ваша неспособность поставить вопрос является для меня достаточным доказательством, что вы не готовы к ответу. Вы так заполнены сложностями космических формулировок, пронумерованными личностями и искусными отклонениями от метода Шатара, который вы заучили на манер попугая, что ваше фрагментарное сознание не позволяет вам задавать правильные вопросы и получать пользу от ответов. Вы были "воспитаны7 или обусловлены мыслить по шаблону. Такое мышление бесплодно.

-- Как же я научусь, если не буду спрашивать?

-- Самый ваш вопрос вас характеризует. Вы учитесь делая, а не спрашивая. Суть не в том, чтобы прочитать какую-то книгу, а скорее в том, как вы ее должны читать, чтобы пережить то, что должно быть пережито.

Вас воспитали так, что вы думаете, будто у всякого вопроса есть ответ. Это не верно. Всякий вопрос несет в себе возможность ответа, но обладает ли ответ ценностью? Вы чувствуете, что вы должны спрашивать, имеете право спрашивать и обладаете умом, чтобы понять ответ, а также, конечно, у вас есть университетский диплом. Поможет ли ваш "интеллект7 в ручном мастерстве, в котором вы неуклюжи? Может ли излечиться ваше кожное воспаление быстрее от вашего диплома? Можете ли вы пробежать милю быстрее глупого, но мускулистого атлета? Даст ли интеллект крылья вашим ногам? Учение, знание и мудрость полезны вам только в том случае, если у вас есть способность правильно их применять.

-- Разрешите мне в таком случае спросить, полезно ли мне искать учителей человека, которого я никогда не встречал, но которого глубоко уважал?

-- Да, при условии, что это -- уважение к его учению, а не к самому человеку. Вы можете подойти так близко к культу личности, что не увидите значения стоящего за человеком. Если его личность воздействует на вас, ищите то, что дало ему эту личность... Почитайте только память о человеке, а вы чтите существо столь же хрупкое, как и вы сами. В январе ищите Кармани в Дамаске на медном базаре. Пока -отправляйтесь в Иерусалим и думайте об Иса бин Юсуфе. Прощайте! -- и он ушел.

В мастерской по прежнему было полно народу, но для меня она опустела. Так же пуст был и я. Но я чувствовал, что это хорошее опустошение подобно освобождению от давления, когда вскрыт нарыв. Потрясенный, я осознал, что у меня не осталось никакого воспоминания о том, как выглядел шейх. Мною владел его голос, -- говорящий по-персидски с афганским акцентом. Я усиленно старался припомнить какое-нибудь впечатление о его возрасте, но ничего не осталось, и если бы не ковер, лежащий передо мной на полу, можно было подумать, что я все это вообразил.

Иерусалим, расположенный между враждующими Иорданом и Израилем, действительно город, не изменившийся со временем. Я имею в виду, конечно, старый Иерусалим.

Время остановилось, чтобы придать узким улочкам, старым каменным стенам, сторожевым башням и зданиям ощущение живой истории. Я не мог сдержать дрожь волнения, когда я прибыл туда. Здесь внутри стен этого города, жили и учили величайшие люди истории -- христианской, еврейской и мусульманской.

На горе Мориах, возле Святой Гробницы, стоят две святыни ислама: Купол Скалы и Мечеть Омара, сподвижника и преемника Мохаммеда. Там еще сохранялись руины храма Соломона. Почитаемый тремя религиями, в этом городе, несомненно, что-то было для истинного искателя! Наверно, мое ожидание было преувеличенным из--а указания Шейха. Было 1 декабря. Значит, в моем распоряжении был месяц, в течение которого я мог изучать город и испытывать его воздействие на себе.

Я знал, что он подействует на меня. Я чувствовал, что люди, через руки которых прошел Гурджиев, не пре6давались бесплодным прихотям. Я ощущал, что в этом городе находится провозвестие для того реального существа, которое было внутри меня. Того существа, которое необходимо питать и уберегать от окружающего хаоса.

Млои поиски шли по следам человека, которого я называл учителем. Этот поиск я хотел продолжать, но с некоей неуловимой разницей. Это различие заключалось в том, что я хотел попробовать учиться, попробовать понимать, быть восприимчивым. Я искал учение, которому можно было следовать в контексте сегодняшнего дня, а бесплодную пантомиму, лишенную корней. Люди, которым я бы доверился, были людьми, сформировавшими того, кого мы знали, как Георгия Гурджиева, и которые не имели никакой обязанности формировать себя.

Однако я знал, что даже крохи с их стола -- для меня частицы истины. Я могу использовать их для очистки заржавленной и шероховатой поверхности внутренней жизни, которая дремала во мне. Очистить и отполировать эту поверхность так, чтобы я мог видеть подлинного себя в своей сияющей форме, и сохранять эту поверхность блестящей, так чтобы никакое поддельное отражение не могло очаровать меня или разбросать на куски мое сознание.

Иса бин Юсуф -- Иисус, сынн Иосифа. Была директива думать о его традициях. Где еще можно было лучше впитать его провозвестие, как не там, где он жил и умер?

Каково должно быть направление моих мыслей? Должен ли я смоделировать их по нему или создать какое-либо мнение в пределах своей ограниченности? Должен ли я рассматривать его как человека, учителя, ценителя, мистика, или как сочетание этих определений? Или как совершенного человека, обладающего всем тем, что я искал?... Если, как сказал один шейХ. провозвестие человека умирает вместе с ним, тогда свято чтимые традиции, заключенные в книге "Все и вся" и во "Встречах с замечательными людьми", безусловно, мне не помогут.Нужно ли мне использовать литературу или развивать свое собственное отношение?

Я не мог не вернуться к исходному пункту учения в том виде, в каком мы его знали в Париже. Все ли оно было бесплодным? Неужели в нем не было никакой полезной основы для деятельности? Действительно ли оно было механическим повторением доктрины и танцев?

На меня глубоко подействовали рассказы о последних месяцах Гурджиева и его предсмертных словах. Согласно всем свидетельствам, в последние несколько месяцев своей жизни он, казалось, потерял интерес ко всему. Я вспомнил слова Хашим Кхаттата о том, что связь между Гурджиевым и Учителями прекратилась в последний год первой половины нашего столетия -- в 1949 г., в год смерти его. Знал ли он сам, что связь потеряна? Что не было никакого смысла учить дальше? Он, вероятно, вполне понимал, что продолжение его учения в том виде, в каком оно было известно ученикам, не помогло бы, а фактически лишь запутало их. Не потому ли его последние слова были: "В хорошей же неразберихе я вас всех оставлю!" Несомненно, если бы он знал, что они собрались продолжать под руководством, выходящим из источника, он призвал бы их "быть7 или "делать7, как он часто призывал при жизни. После мучительного раздумья я не мог поверить, что провозвестие Г. было полным. В том, что он был послан, чтобы подготовить почву для какой-то цели, я не сомневался. "Следовать7 ли главному учению, которое должно было прийти или пришло -этого я не знал, я не был подготовлен, чтобы отважиться на какую-нибудь догадку. Для меня было совершенно очевидным, что наследники Г. на Западе сами по себе шли в том направлении, которому он их научил. Странная судьба для провозвестия, когда сам Гурджиев всю жизнь восставал против "механического мышления!7