Рациональность, Наука, Культура - Порус Владимир Натанович (книги полностью .txt) 📗
Из этого следует, что суждения науки, относящиеся к реальности, каким-то образом "причастны" к истине, но никогда нельзя окончательно установить степень этой причастности. Поэтому для того, чтобы не смешивать свою точку зрения с позицией "наивного" или "метафизического реализма" (для которого истинность суждения - это совпадение его содержания с реальностью как таковой), Поппер придумал логическую концепцию, позволяющую устанавливать изменения "истинностного" содержания в научных суждениях по мере их опытного испытания. Само же это содержание Поппер назвал не истинностью, а "правдоподобием" (verissimilitude)16. Это понятие было встречено с энтузиазмом теми философами, которые увидели в нем методологическую замену "старому", дискредитированному понятию "сходства с истиной", замену, которая оправдана теми преимуществами, которое оно дает для "реалистического" описания целей науки, не будучи при этом отягощено "метафизическим" смыслом17. Однако логическая экспликация этого понятия встретилась со значительными трудностями, что вынудило Поппера отказаться от тех определений, с помощью которых оно было введено в методологию науки18. Было показано, что мера "правдоподобия" не может быть установлена без введения дополнительных допущений, которые сами зависят как раз от тех принципиальных положений "наивного реализма", с которыми Поппер предпочел бы расстаться. Но интуитивный (логически не эксплицированный) смысл verissimilitude был слишком важен для Поппера и его последователей, и они предпочли не расставаться с ним, оставив логикам будущего разбираться в его достоинствах и недостатках.
Понятие "правдоподобия" понадобилось Попперу для того, чтобы придать смысл понятию "научного прогресса". Наука прогрессирует тогда, когда увеличивается степень правдоподобия ее суждений. "В науке (и только в науке), - подчеркивает Поппер, - можно говорить о подлинном прогрессе: о том, что мы знаем больше, чем раньше"19. В этом смысле смена "концептуальных каркасов" или фундаментальных теорий способствует научному прогрессу, если она позволяет получать более правдоподобные научные суждения и при этом избавляет от противоречий с известными фактами. "Научные революции" - это те случаи в истории науки, когда смена фундаментальных оснований способна резко увеличить "запас истинности", содержащийся в корпусе научного знания. Правда, это совсем не гарантирует от того, что суждения, ныне признанные истинными, завтра окажутся ложными под давлением "фактов". Но в этом судьба науки - она безостановочно идет вперед, отбрасывая свои собственные предположения, и выдвигая все новые, будучи уверена, что таким способом только и можно осуществлять познание мира.
Безусловно, мы имеем дело с идеалом научного познания. Конечно, он может быть подвергнут (и многократно подвергался) критике. Но его ценность так велика, что ее не могли поколебать в глазах Поппера и его сторонников никакие, даже самые, казалось бы, "реалистические" ссылки на "действительную", а не идеализированную науку и ее историю. В споре идеала и реальности ни одна из сторон не имеет решающего преимущества: если реальная история отличается от "рационального" хода событий, то либо такая действительность не разумна, либо дефектен разум, претендующий на то, чтобы диктовать свои законы действительности. Однако идеал все же более значим, чем отклоняющаяся от него реальность, ибо он выступает как ориентир человеческого поведения, указывающий в сторону возвышения духовного и, следовательно, вещественно-материального бытия. Если люди выбирают этот ориентир, они способны переделывать действительность, придавая ей сходство с Разумом.
Идеал теории научной рациональности должен стать вровень с идеалом науки. Соответственно, такая теория должна строиться на фундаменте идеальных критериев научности. В этом смысле К. Поппер явно склонялся к "абсолютизму", ведь идеал не может не быть абсолютным20. Именно в этом моменте его методология оказалась мишенью для критики релятивистов.
3. Т. Кун: критика "критического рационализма"
Другое направление критики "догматического эмпиризма" в западной философии науки 60-70-х годов было связано с "историцизмом", и прежде всего, с именем Т. Куна. Тезис автора "Структуры научных революций" заключался в том, что лишь история науки, а не априорная методологическая концепция способна ответить на вопрос о критериях рациональности в науке. Однако ее ответы могут быть различными и непохожими друг на друга; научно и рационально то, что принято в качестве такового данным научным сообществом в данный исторический период. Каждая "парадигма" устанавливает свои стандарты рациональности и пока она господствует, эти стандарты абсолютны, но со сменой парадигм происходит и смена стандартов рациональности.
Что касается демаркационной линии между наукой и не-наукой, то она может быть проведена, однако не так, не тогда и не там, где, как и когда ее проводили "критические рационалисты". Т. Кун не ставил под сомнение рациональность науки. Более того, он утверждал, что именно своей рациональностью наука отличается от прочих сфер умственной деятельности. Однако рациональность не есть нечто такое, что может быть рассмотрено вне и независимо от исторически-конкретного состояния науки.
Рациональные критерии, на которые ученые опираются при оценке опытных суждений, должны быть непроблематичными. Когда критерии установлены, они определяют собой образцы исследовательской деятельности. Научная работа и ведется по этим образцам ("дисциплинарным матрицам"). До тех пор, пока такая работа успешна, вопрос о рациональности решается просто и однозначно: то, что не соответствует образцам (критериям), не рассматривается как рациональное.
Если же работа ученых перестает приносить желательный успех, если возникают веские основания для сомнений в принятых образцах рациональной деятельности (исследование ситуаций, в которых такие сомнения возникают и оцениваются как веские, составляет наиболее важную, по Т. Куну, часть философии науки), то исследователи оказываются перед выбором: продолжать упорствовать в своей приверженности данным образцам или попытаться изменить их. Но чтобы сменить "парадигму", необходимо иметь какие-то рациональные основания ее критики, иными словами, нужна некая система образцов рациональной исследовательской деятельности, отличная от данной. Пока такой системы нет, никакая рациональная критика имеющейся "парадигмы" невозможна.
Смена "парадигмы", иначе говоря, изменение представлений ученых о том, какая исследовательская деятельность должна считаться рациональной, была бы вообще невозможной, если бы не было альтернатив, если бы свое право на существование "парадигмы" не отстаивали в конкуренции друг с другом. Но реальная история науки такова, что пространство выбора между различными системами рациональных образцов исследовательской деятельности всегда заполнено. Жизнь науки есть постоянное чередование относительно спокойных периодов, когда подавляющее большинство исследователей уверено в незыблемости принятых ими стандартов, образцов, критериев рациональной деятельности и безусловно следует им, и периодов, когда такая уверенность колеблется или утрачивается, когда "парадигмы" вступают в конкурентный спор, рано или поздно заканчивающийся победой одной из них и установлением нового периода спокойствия и "нормальной" работы.
Что определяет успех "парадигмы" над своими соперницами? В ответе на этот вопрос - специфика куновского "историцизма". Выбор между "парадигмами" совершают люди, работающие в науке. И этот выбор обусловлен отнюдь не только "когнитивными" факторами, он зависит от человеческих пристрастий, убеждений, авторитетов, социально-психологической атмосферы и традиций "научных сообществ", а также от многих других "внешних" по отношению к науке воздействий социально-культурной среды. Ситуации, в которых совершается такой выбор, Т. Кун называл "экстраординарной" или "революционной" наукой. Попадая в такие ситуации, наука не только не обнаруживает differentia specifica, а наоборот, становится похожей на споры философов или ценителей искусства, дискуссии астрологов или психоаналитиков. Таким образом, "демаркацию" можно провести только в периоды "нормальной" научной деятельности, когда наука сама себя строго отличает от того, что ею не является и не может являться.
