Онтология взрыва - Футымский Игорь (полная версия книги .txt) 📗
Предсказательные возможности классической физики обеспечены силлогистической простотой аристотелевской формальной логики.
В мире, наполненном междучеловеческими отношениями, классическая логика служит только антиисторицисту Карлу Попперу для того, чтобы опровергнуть возможность научных предсказаний. Мир междучеловеческих отношений, постоянно изменяющих его, - это мир социальности. Х. Ортега-и-Гассет как-то с удивлением обнаружил, что самые авторитетные труды и самые фундаментальные исследования по социологии не содержат и намека не только на определение материи социальности, но и на сами поиски ее. То есть социальность как слой реальности в них не только не кодифицирована онтологически, но даже не попала под вопрос о такой возможности. Это открытие, сделанное им в разгаре 20-го века, поразило его. Оно способно поразить любого, кто приучил себя к мысли, что социология - это надежно разработанная наука с устойчивыми квалификационными возможностями.
Без фундаментальных разработок на глубине онтологических оснований любое знание остается алхимическим. Кажется, интуитивно это поняли еще математики конца прошлого века, когда бросились создавать теорию чисел, а затем теорию доказательств. (Математику 19-го века трудно назвать алхимической - несколько веков до этого она имела дело с числами и доказательствами, ее онтологическое начало присутствовало в ее аксиоматических системах.) Казалось, оставалось навести дедуктивный блеск в математическом доме, сделать евроремонт в стиле кантовских "Критик". Но так иногда бывает: рассчитываешь на легкие поправки, снимаешь старую штукатурку, а то, что находишь под ней, отправляет к краеугольным камням. Так прогулочный проект Гильберта создать унифицированную теорию математического доказательства закончился теоремой Геделя о неполноте, ограничивающей глубину доказательности для любой дедуктивной системы.
Еще история с 5-м постулатом Эвклида, счастливо разрешившаяся исторически совсем незадолго до замыслов Гильберта, дала повод задуматься о том, что сколько угодно глубокое умозрение не имеет бесконечно глубоких аксиоматических корней.
Онтологическая структура любого знания подвержена эволюции таинственным образом приходит время ее углубления. Но еще прежде она должна сформироваться вообще, положив начало нормативной значимости этого знания. Как показала практика последних 4-х веков, нормативная значимость науки заполняет пространство за зоной устойчивого онтогенеза*
*Здесь и далее слово "онтогенез не имеет отношения к биологии: оно обозначает процесс рождения и развития онтологической идеи теории.
внутри нее. За отчетный период такая зона пришлась для физики на 17-20 века, для химии - на 18-20. Онтологическая кодификация биологии - вообще дело недавних лет, когда Уотсон и Крик структурировали биологическую реальность с помощью информационной молекулы ДНК.
Онтологический прорыв в физике 18-го века инициировал и ныне процветающую механическую инженерию, хотя, с другой стороны, ее потребностями в нормативно значимом знании он и был востребован. То же справедливо и для теплоинженерии, электроинженерии и химической инженерии в 19-м веке. Триумфальным событиям, связанным с ДНК-инженерией в конце 20-го века мы все - живые свидетели.
Вопрос о возможности онтогенеза кажется более прозрачным, чем вопрос Канта о возможности метафизики. Это и понятно: метафизика, как ее понимал еще Кант, должна одновременно решать все вопросы и сразу, а онтогенез постепенно и только некоторые. Слишком ли молоды социальные науки для онтогенетического взрыва, и возможен ли он вообще для такого особого, по Соросу, знания - это вопрос отдельный, но, кажется, музыкальное чутье Ортеги-и Гассета не подвело его в том, что в этой области знания об онтогенезе говорить рано. Когда речь заходит об идеях закона, права, государства, национального и интернационального, коллективности, авторитарности, свободы, социальной справедливости и несправедливости, капитализма, социализации и либерализации, общественного мнения, общественных полномочий, правильной и неправильной политики, пацифизма и милитаризма, отечества и человека и т.д., и т.п.*,
*Х. Ортега-и-Гассет, "Человек и люди"
вы ведь можете заинтересоваться, на чем стоят эти идеи? Где та материковая идея, та онтологическая почва, к которой они прикреплены? Ведь то, что висит в воздухе, может оказаться миражом? Или алхимией. Последнее, собственно говоря, не так уж и плохо само по себе. Ведь было же время, когда у людей не было ни физики, ни химии, а одна только алхимия. И ничего, выжили.
Как выжили тогда, когда собирательство и охота были единственными источниками поддержания жизни. Впрочем, мы и сейчас пользуемся когда-то удачно подобранными идеями, полагая вполне серьезно, что их будет хватать всегда. Возможно, демократия - это хорошо и красиво, даже скорее всего именно так. Но какой глубины умозрением обосновано это убеждение Аристотеля? На какой глубине лежит тот пласт, что есть "truth maker" этого убеждения?
Контакты
"Truth maker" - это индекс доказательности, который определяет доверие к умозрению, то есть его значимость. Значимость - величина переменная, как и глубина того онтологического пласта, из которого в свое, исторически конкретное время извлекается в качестве теоретической добычи стандарт доказательности.
Только простотой онтологических оснований, достаточных для века монополии механической инженерии, можно объяснить зонную ограниченность ньютоновской механики, выявившуюся тогда, когда она стала перед необходимостью сочетаться с потребностями инженерии электромагнитной. И из того, что ей это не очень-то удалось, выяснилось самое главное, чего ей не хватало: она не учитывала Контакты. Точнее, телесность этих динамических фактов реальности. Ньютонианская парадигма дальнодействия исключала их из необходимости стать под вопрос. И только побеги нового онтологического мышления возбудили этот вопрос вместе с теорией близкодействия.
Связи
Два события дают отсчет новой интеллектуальной эре. Первое хрестоматийной известности - произошло 23 февраля 1820 г., когда в стенах Берлинского университета впервые и демонстративно противостояли друг другу панлогист Гегель и иррационалист Шоненгауэр. Начало второго приходится на тот же 1820-й, когда лучший друг сказочника Ганса Христиана Андерсена, физик Ганс Христиан Эрстед обнаружил связь между электричеством и магнетизмом. Последствия этого открытия вышли далеко за пределы электроинженерии (хотя и для нее сыграли решающую роль). Когда Фарадей выложил идею Эрстеда железными опилками, оказалось, что он перенес первые связи из мира Логоса в мир вещества.
Не Ньютон поместил связи между вещами в мир Логоса. Но Ньютон создал авторитарную физику, в которой вещный мир делегировал свои связи Закону. Фарадей фактически вернул их внутрь своего физического мира и открыл эру Континуума в физике, а заодно - и в метафизике (если, конечно, это не одно и то же). Скорость распространения возмущений, изменяющих мир полей Фарадея, равна 300000 километров в секунду. Скорость распространения метафизических возмущений, изменяющих мир нашего мышления, гораздо меньше. Мельницы богов мелют медленно. Континуумальная физическая программа Фарадея давно стала физико-метафизической программой Фарадея-Эйнштейна-де Бройля-Ортеги, но большинство вопросов, возникающих в нашем взаимодействии с реальностью, до сих пор решается ньютоновой корпускулярной метафизикой, в которой отношения между вещами так и не стали связями.
Континуум
Поле Фарадея-Максвелла заполнило промежутки между корпускулами Ньютона. Позже де Бройль вообще убрал границы у вещей. А Шредингер вместо вещества предложил плотность его вероятности. В сущности, не мировые войны, не Энола Гей, не Сахаров и не Чернобыль взорвали мир. Это сделали пифагорействующие Мах, Минковский, Эйнштейн, Гейзенберг, Шредингер и др. "Метафизика есть видение природы вещей (например, вселенная Фарадея как поле силовых векторов)" - пишет Джозеф Агасси в очерке "Природа научных проблем и их метафизические корни". Это - очень короткое определение метафизики, но очень емкое и точное по сути. Оно объединяет физику и метафизику в одно тело. Метафизика - не более, чем физика: это справедливо для континуумального видения вещей, так как в нем эти понятия ничем друг от друга не отделены.
