Джордано Бруно - Горфункель Александр Хаимович (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Богословско-философская система томизма возникла в конце XIII в., в период первого серьезного кризиса церковного мировоззрения, когда труды и учение Аристотеля и его арабских и еврейских комментаторов, в первую очередь великого кордовского ученого Аверроэса (Ибн-Рошда), несмотря на повторяющиеся запреты, проникли в европейскую культуру. Развивавшийся на основе материалистических элементов философии Аристотеля аверроизм, исходивший из признания вечности и несотворенности материи, господства естественной необходимости и смертности индивидуальной человеческой души, выражал в философии бюргерскую оппозицию феодальному строю и его идеологии. Церковь боролась с новым враждебным течением с помощью не одних только репрессий, хотя история аверроизма знает немало жертв. Против учения «великого комментатора» Аверроэса было направлено рационалистическое богословие, созданное «великим систематизатором» Фомой.
Аквинат допускал правомерность философии и науки, но лишь как ступень в познании бога: разум может подводить мыслителя к усвоению божественных истин, но ни доказать, ни опровергнуть их он не в силах. Выводы рационального знания не должны вступать в противоречие с религиозным откровением. К этому в конечном счете сводилась гармония веры и знания в томизме. Там, где философия и наука приходили в противоречие с верой, следовал вывод о бессилии разума и надлежало возвращаться к тезису Тертуллиана: «Верую, ибо абсурдно», т. е. недоказуемо. Таким образом, принятие рационализма оказывалось мнимым, а свобода, предоставленная в рамках томизма разуму — фиктивной: догматами веры разуму был положен пусть отдаленный, но непреодолимый предел.
С этим неизбежно должен был столкнуться Бруно. Предложенные ему темы заранее предполагали упразднение всякой самостоятельной мысли. Ему предстояло в сотый, тысячный раз, используя цитаты из богословских авторитетов, изыскивая новые доводы и аргументы, доказать истинность положений, не подлежащих сомнению, наново опровергать суждения противников богословия. Пустое упражнение в красноречии, игра в логические доказательства, недостойная уважающего себя ума.
Диспуты прошли для Бруно успешно, и то, что происходили они не в Неаполе, а в Риме, должно было, видимо, придать больший вес полученной им степени доктора римско-католического богословия. Перед ним открывался путь, к которому готовил его монастырь: он должен был стать героем богословских словопрений, превратить свои знания и способности в щит святого невежества, пойти на сознательное усыпление мысли, замкнутой в догматические рамки предвзятых и недоказуемых положений, не подлежащих ни критике, ни обсуждению. Это был не путь, а тупик, нравственный и интеллектуальный. Самоубийство разума — такова была неизбежная цена открывавшейся перед ним карьеры.
Человек и мыслитель, ставший перед новым решением, был очень далек от того наивного юноши, который увидел свет науки в Сан-Доменико Маджоре и чьи первые религиозные сомнения вызывали трепет невежественных монахов. Годы учения не прошли даром. Монастырь воспитал в нем ненависть к духовенству; изучение теологии вызвало отвращение к богословскому пустословию; принудительное следование Аристотелю заставило пристальнее вглядеться в иные философские системы, а знакомство с новейшими научными трудами требовало критически пересмотреть традиционные представления. Молодой доктор богословия мучительно искал выхода. Ему поспешили помочь.
Однажды на диспуте в монастыре выступал почитаемый в ордене богослов Агостино да Монтальчино. Он обличал александрийского священника Ария, отвергавшего в IV веке учение о единосущности божественной троицы. Не считая нужным вдаваться в тонкости еретических учений, он предпочитал излагать их упрощенно и оглупленно, называл Ария невеждой, незнакомым с элементарными понятиями, благо не приходилось рассчитывать на возражения.
Неожиданно для всех раздался голос в защиту еретика. Джордано Бруно Ноланец заявил, что Арий излагал свои взгляды вполне понятно, не хуже, чем сами отцы церкви, что воззрения его в ортодоксальной полемической литературе были извращены и искажены. Спор имел далеко не исторический и не академический характер. Арианство в новых формах в виде различных течений, отвергавших догмат троичности божества, широко распространилось в Европе XVI в., в частности и в Неаполе.
Собратья по ордену яростно набросились на Джордано. В его келье произвели обыск и обнаружили сочинения св. Иеронима и Иоанна Златоуста с комментариями Эразма Роттердамского. В своих комментариях Эразм противопоставлял нравы и обычаи ранних христиан современной практике католического духовенства, выступал против накопления церковных богатств и лицемерия монахов, осуждал светскую власть церкви и римских первосвященников, утверждал, что и в сочинениях еретиков могут быть найдены глубокие и ценные мысли. Книги с комментариями Эразма Роттердамского значились в папском индексе. Хранение запрещенных книг было тягчайшим преступлением, одного этого факта было бы достаточно для обвинения в ереси. Были и другие основания — против брата Джордано было возбуждено инквизиторами дело, содержащее несколько десятков обвинений. Предупрежденный кем-то из друзей, Ноланец бежал в Рим, чтобы «представить оправдания» (12, стр. 336).
В Риме свирепствовала инквизиция. В 1567 г. был казнен бывший папский протонотарий Пьетро Карнесекки, в 1568 г. было осуждено 60 человек, пятеро из них были сожжены. Четверых приговорили к смертной казни в 1569 г. Среди казненных в 1570 г. — философ и поэт Аонио Палеарио. Пять еретиков было казнено в 1572 г., трое — в 1573 г.; оставшихся в живых ждали каторжные работы или мучительная смерть в инквизиционной тюрьме.
В конце 1576 г., убедившись, что нет надежды на оправдание, Джордано покинул папскую столицу. Начались долгие годы скитаний.
«Отторгнутый от материнской груди и отцовских объятий, от любви и ласки родного дома» (15, стр. 43), он больше никогда не увидит свою Нолу. Один, без друзей и близких, без куска хлеба, сбросив ненавистное монашеское облачение, Бруно отправился в странствие по городам Северной Италии [2].
Генуя, Савона, Турин, Венеция, Брешия, Милан… Случайные заработки: то курс лекций «О сфере» (т. е. о строении мира) в кружке молодых дворян, то книжка «О знамениях времени», изданная анонимно в Венеции (ни одного экземпляра ее пока не удалось найти, и содержание ее неизвестно). После неудачной попытки обосноваться во Франции Бруно идет традиционным путем итальянской религиозной эмиграции XVI в. — в кальвинистскую Женеву.
Поддержанный земляками (они одели изгнанника и дали ему работу корректора в местной типографии), Бруно присматривался к жизни реформационной общины, слушал проповеди, знакомился с сочинениями кальвинистов. Реформа религии, отказ от наиболее примитивных суеверий и форм культа уже не могли его удовлетворить. Проповедуемое же кальвинистскими богословами учение о божественном предопределении, согласно которому человек оказывался слепым орудием неведомой и неумолимой божественной воли, было ему враждебно.
Бруно бежал из монастыря и от инквизиции — и попал в город, превращенный в монастырь, где религиозное ханжество и мелочный контроль за нравами и поведением граждан были возведены в закон, где инквизиция слилась с государственной властью, где всеобщая слежка, добровольный и официальный шпионаж привели к установлению строжайшего контроля за мыслями.
20 мая 1579 г. Бруно был записан в «Книгу ректора» Женевского университета. Университет готовил проповедников новой веры. Каждый студент при поступлении произносил исповедание веры, содержащее основные догматы кальвинизма и осуждение древних и новых ересей. Статуты университета запрещали малейшее отклонение от доктрины Аристотеля. Правила ведения диспутов предусматривали, что каждый желающий выступить должен «воздерживаться от ложных учений, опасных умствований, суетного любопытства и трактовать предмет спора благочестиво и религиозно», не забывая предварительно представить тезисы своего выступления.
