Падение великого фетишизма. Вера и наука - Богданов Александр Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Дальнейшее развитие, выработка реакций, превращение их в привычные, уменьшает и ослабляет иррадиацию настолько, что иногда делает побочные, бесполезные движения почти незаметными.
Но полное и окончательное их устранение, по-видимому, никогда не достигается; тесная связь нервных центров этого не допускает. Наблюдения над нервной иррадиацией показывают, что в ее проявлениях особенно значительную роль играют мелкие и близкие к нервным центрам мышцы — лица, глаз, полости рта, гортани. Объясняется это тем, что для их сокращения требуется наименьшее количество иннервационной энергии, не только вследствие их малого объема, но также и вследствие того, что возбуждение, идущее от мозга, в наименьшей степени растрачивается на внутреннее сопротивление проводящих волокон, тогда как в более длинных нервах, ведущих, например, к конечностям, растрата должна быть гораздо значительнее. Очевидно, что при равной степени вызванного иррадиацией возбуждения различных центров, на деле всего скорее, всего легче и всего чаще будут обнаруживаться движения именно этих мышц, лицевых, гортанных и пр.
Их-то и использовало социальное развитие для выработки всей сложнейшей идеологической символики, организующей культуру. Плач и смех, явления, принадлежащие к социальной символике чувства, имеют, физиологически, именно такое происхождение. Неизмеримо важнее для нас возникновение из тех же «бесполезных» реакций всей социальной символики дела, образующей речь и мышление людей.
«Первый язык людей была песня», сказал Гердер. Конечно не «песня», как мы ее имеем теперь, — т. е. сочетание слов и музыки в ритмическое целое, — а нечто элементарно-простое, подобное пению птиц. Но не песня эмоций, не песня радости или скорби была началом слова и мысли, а песня трудовая.
В процессе сотрудничества целое всегда больше суммы своих частей. Из совместной работы рождается новая, коллективная сила. 30–40 человек, действуя вместе, не только могут выполнять такие дела, которые ни в какой мере не осуществимы для отдельного лица (напр. перемещение огромных тяжестей), но и всякую обычную работу выполняют гораздо живее и успешнее, чем когда те же 30–40 человек работают каждый в одиночку. Труд социальный сопровождается особым, своеобразным психическим возбуждением, которое повышает энергию, усиливает и ускоряет движения. При этом, конечно, повышается так же иррадиация нервных центров, и побочные мускульные сокращения проявляются в оживленной мимике лица и глаз и в различных звуках, осложняющих процесс дыхания. Тут и лежит начало идеологического общения людей.
«Язык и разумная жизнь, — говорит Нуарэ, — произошли из коллективной деятельности, направленной к коллективной цели, из древнейшей работы наших предков»… И он поясняет это указанием на параллельные факты, знакомые каждому:
«Еще и теперь для победоносного натиска воодушевляют людей звуки, свободно и мощно выливающееся из груди, как воодушевляли они прежде гомеровских бойцов и наступавших на врага со своим грозным кликом германцев. Идет ли дело об ином опасном предприятии, которое должно быть выполнено сообща, — о спасении корабля, который терпит крушение, о противодействии разнуздавшимся стихиям, или собравшаяся толпа переживает общий порыв чувства по поводу нанесенного ей унижения, — кто когда-либо переживал это, тот знает, как в эти жгучие моменты возбуждение общего чувства, общей деятельности чуть не разрывает грудь, пока не вырвется наружу в коллективных звуках»…
И заключение Нуарэ таково:
«Здесь, следовательно, лежит происхождение тех звуков, которые, возникая в коллективе и раздаваясь среди коллектива (gemeinsam), коллективно понимались людьми, и развились затем в человеческие слова»… — «Звук речи, — резюмирует он дальше, по своему происхождение есть выражение повышенного коллективного чувства, сопровождающего коллективную деятельность». (Ursprung der Sprache, стр. 332–338).
Итак, вот к чему сводится сущность дела. Социально-трудовые действия людей сопровождались звуками, родственными современной «песне работы», и представлявшими результат иррадиации трудового нервного возбуждения на определенные мышцы, связанные с дыхательными путями. Сокращения этих мышц, бесполезные с точки зрения непосредственной трудовой задачи, тем не менее являются неизбежными, в силу внутренней связи организма, в силу его единства. Состояние организма в момент данного трудового акта образует, собственно, одну нераздельную психофизическую реакцию, в которой имеются и «нужные», и «ненужные» составные части, причем и те и другие органически необходимы. То, что стало впоследствии «знаком» или «символом» данного действия, было первоначально его жизненной частью, от него неотделимой. Так еще и сейчас для артели, работающей с пением «Дубинушки», звук «ухх» нераздельно сливается с общим усилием, напр., поднятием большой тяжести; и аналогичный грудной звук «ha» сам собою вырывается у дровоколов в момент опускания топоров с размаху… Первичные корни были так же всем понятны, и по той же самой причине, как для всякого из нас понятны эти звуки «ухх» и «ha»: слыша их, мы сейчас же узнаем, что делают работники, хотя бы это было, напр., за стеною… Прежде, чем стать самостоятельной формой, слово было интегральной частью породившего его «дела», в этом разгадка происхождения не только самого слова, но и его дочери — мысли.
Возникает вопрос, каким способом первичное «слово» отделилось от первичного «дела», и стало его действительным символом? Здесь опять-таки нам надо покинуть филолога Нуарэ и обратиться к филологической психологии. То приблизительное объяснение, которое она может дать нам, в своей основе довольно просто.
Трудовой акт в его целом есть полная психофизиологическая реакция человека, и выступает при определенной сумме внешних и внутренних условий: сознание потребности, которая удовлетворяется при помощи данного действия или его продукта, необходимые орудия и материалы, нормальное состояние организма, и т. д. Когда эти условия имеются на лицо не все, а только отчасти, тогда трудовая реакция не достигает своей полной силы и развития, она является в виде неполной реакции: в виде только двигательного представления, или в виде также более или менее сильного стремления, или также в виде частичного выполнения. Двигательное представление соответствует наиболее слабому возбужденно моторных центров мозга, такому, при котором поток иннервации, направляющийся к мускулам, почти отсутствует; стремление — более сильному, при котором иннервация, однако, еще недостаточна, чтобы вызвать видимое действие; наконец, частичное выполнение, очевидно, есть промежуточная ступень между стремлением и законченным действием. Никаких резких границ между всеми этими ступенями не существует: при сколько-нибудь ярком двигательном представлении определенного акта хороший наблюдатель всегда уловит оттенок стремления его выполнить, а точное физиологическое исследование может тогда большей частью найти и слабые сокращения мускулов, участвующие в полной реакции.
Сложный трудовой акт, многократно совершавшийся человеком, представляет в своем целом, вместе с постоянно сопровождавшими его звуками, одну привычную двигательную реакцию, прочно организованную и легко повторяющуюся при наличности всех необходимых условий. Когда же имеются только некоторые из этих условий, напр., ощущается потребность, которая должна удовлетворяться посредством данной реакции, но нет материалов, необходимых для нее, или нет орудий, или работник очень утомлен, нездоров и т. под., — тогда вместе с более или менее ясным воспоминанием о трудовом акте выступает тенденция к его повторению, которая, однако, не может завершиться. Что получается тогда в результате?
Обычная картина должна быть такова. Большая часть мускульных сокращений, входящих в состав трудового акта, не выполняется на деле, психически заменяясь двигательным представлением и стремлением. Меньшая часть, при достаточной силе и яркости «воспоминания», осуществляется, хоть и в ослабленной степени. Первое относится, главным образом, к большим, массивным и удаленным от центров мускулам; второе, главным образом, к мускулам маленьким, расположенным ближе к мозгу; — для этих последних достаточно, как мы знаем, небольшой иннервации, тем более, что она достигает их с наименьшими потерями энергии в проводниках. Таким образом, если дело идет, напр., о срубании деревьев каменными топорами, то при неполной реакции не придут в действительное движение как раз мускулы конечностей и стана, а сократятся мелкие мышцы лица, полости рта, гортани, — мышцы, от которых зависят «мимические» и «звуковые» части данного трудового акта: человек не воспроизведет, а только «представит себе» самое действие срубания деревьев (двигательное представление), но повторит на деле его лицевую мимику и, что всего важнее, тот звук, которым действие постоянно сопровождается. Если другой человек услышит этот звук, он «поймет», о чем «думает» или чего «хочет» первый: звуковая реакция уже отделилась от своего целого — от трудового акта срубания деревьев, — и стала его «словесным знаком».
