Семиотика, Поэтика (Избранные работы) - Барт Ролан (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
Барта от Бахтина отличают две особенности. Во-первых, если Бахтина прежде всего интересовали "диалогические" взаимоотношения между "социальными языками" как таковыми, тогда как отдельного индивида он рассматривал лишь в качестве "воплощенного представителя" этих языков 18, то у Барта акцент сделан на взаимоотношениях "письма" и индивида, причем подчеркнута отчуждающая власть социализированного слова: в невинном, на первый взгляд, феномене "письма" Барт сумел разглядеть общественный механизм, институт, обладающий такой же принудительной силой, как и любое другое общественное установление. Чтобы преодолеть эту силу, необходимо понять внутреннее устройство подавляющего механизма. Во-вторых, для этого-то
18 Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики, с. 104.
[15]
Барт и обратился к аналитическим средствам современной семиотики, прежде всего к коннотативной семиологии Л. Ельмслева, содержавшей теоретические основания для практического "развинчивания" механизма "письма".
Ельмслев определил коннотативную семиотику как такую семиотику, план выражения которой сам является семиотикой 19. Например, слова, образующие текст, написанный на русском языке, включают в себя план выражения (означающие) и план содержания (означаемые), соединение которых приводит к появлению знака. Совокупность знаков данной системы и образует тот или иной тип семиотики; предметные значения таких знаков называются денотативными или первичными.
Все дело, однако, в том, что знаки денотативной системы в свою очередь способны служить простой материальной опорой для вторичных означаемых, которые тем самым ведут своего рода паразитарное существование. Так, в сознании иностранца, изучающего русский язык, наряду с процессом запоминания предметных значений русских слов, все время коннотируется дополнительное представление: "это слова русского языка", "это русское". У читателя трагедий Расина одно лишь слово "пламя" (обозначающее любовную страсть) способно вызвать целый комплекс коннотативных образов: "передо мной язык трагедии", "это язык классицизма" и т. п.
Коннотативные смыслы имеют несколько существенных характеристик: во-первых, они способны прикрепляться не только к знакам естественного языка, но и к различным материальным предметам, выполняющим практическую функцию и становящимся тем самым, по терминологии Барта, знаками-функциями (см.: Барт Р. Основы семиологии.- В кн.: "Структурализм: ,,за" и ,,против"". М.: Прогресс, 1975, с. 131 и др.) 20; во-вторых, эти смыслы патентны, никогда прямо не называются, а
19 Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка.-В кн.: "Новое в лингвистике", вып. I. М.: ИЛ, 1960, с. 369.
20 Так, одежда служит для защиты от холода, пищевые продукты нужны для питания и т. п., однако эти предметы способны принимать на себя и социально-смысловую нагрузку: обычный свитер и меховая накидка выполняют одинаковую практическую функцию, но одновременно могут свидетельствовать о совершенно различном социальном и имущественном положении их владельцев.
[16]
лишь подразумеваются и потому могут либо актуализироваться, либо не актуализироваться в сознании воспринимающих 21; в-третьих, легко "поселяясь" в любом знаке, коннотативные смыслы могут столь же легко "освобождать помещение" 22; в-четвертых, эти смыслы диффузны: один материальный предмет или знак естественного языка может иметь несколько коннотативных означаемых и наоборот, одному такому означаемому может соответствовать несколько денотативных знаков-носителей, так что слой коннотативных означаемых оказывается рассеян по всему дискурсу; в-пятых, они агрессивны - не довольствуются мирным соседством со знаками денотативной системы, а стремятся подавить их или даже полностью вытеснить 23.
21 Будучи зависимы от социокультурного контекста, коннотативные смыслы, как правило, не фиксируются ни в каких толковых словарях, а потому их распознавание во многом зависит от кругозора и чутья интерпретатора; например, демонстративный смысл ношения русского платья московскими славянофилами был вполне внятен самим славянофилам и их противникам-западникам; за пределами этого круга та же знаменитая мурмолка Константина Аксакова воспринималась не более как чудачество: "К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персианина..." (Герцен А. И. Соч. в девяти томах, т. 5, М.: ГИХЛ, 1956, с. 148). В силу указанного свойства идеологического знака историк культуры сталкивается с серьезными трудностями: от прошлого ему достается лишь костяк денотативных значений, едва ли не полностью очищенный от плоти социальных смыслов. Между тем реконструкция этих смыслов, оживление таких обертонов знака, которые зачастую не были прояснены в сознании самих их пользователей, как раз и входит в задачу историка.
22 Коннотативные смыслы активно живут до тех пор, пока активно живет идеологический контекст, их породивший, и пока мы сами свободно ориентируемся в этом контексте. Умирание контекста чревато умиранием смысла: люди. выросшие в 60-70-е гг. нашего века, зная словарное значение слова "космополитизм", уже не помнят о той угрозе, которая исходила от него в конце 40-х.
23 Так, по Далю, "туземец"-это "здешний, тамошний уроженец, природный житель страны, о коей речь". Однако в "проколониалистской" фразе "На Земле живут один миллиард людей и четыре миллиарда туземцев" денотативное значение утрачивается почти полностью за счет идеологического наполнения слова. П. Валери говорил, что нетрудно вообразить такую литературную фразу, которая будет привлекать внимание не к своему предметному содержанию, а к своей "литературности", словно подмигивая: "Взгляните на меня; я прекрасная литературная фраза". Именно подобную фразу (об "элегантной амазонке") мучительно сочиняет Гран в "Чуме" А. Камю (см.: Камю А. Избранное. М.: Прогресс, 1969, с. 216, 240).
[17]
Описывая современные "мифы", Барт с "технической" точки зрения определяет их как совокупность коннотативных означаемых, образующих латентный идеологический уровень дискурса24; в функциональном же отношении назначение мифа оказывается двояким: с одной стороны, он направлен на деформацию реальности, имеет целью создать такой образ действительности, который совпадал бы с ценностными ожиданиями носителей мифологического сознания; с другой - миф чрезвычайно озабочен сокрытием собственной идеологичности, поскольку всякая идеология хочет, чтобы ее воспринимали не как одну из возможных точек зрения на мир, а как единственно допустимое (ибо единственно верное) его изображение, то есть как нечто "естественное", "само собой разумеющееся"; миф стремится выглядеть не "продуктом культуры", а "явлением природы"; он не скрывает свои коннотативные значения, он их "натурализует" и потому вовсе не случайно паразитирует на идеологически нейтральных знаках естественного языка: вместе с наживкой, которой служат эти знаки, он заставляет потребителя проглатывать и крючок идеологических смыслов. Миф невозможно "убить" (он возродится, как Феникс), но от его власти можно освободиться, "объяснив" его 25, то есть аналитически разрушив его знаки 26; опыт такого объяснения-разрушения предпринят в работе "Миф сегодня".
Остановимся здесь на двух методологических проблемах.
24 "... область, общая для всех коннотативных означаемых, есть область идеологии" (Barthes R. Rhetorique de I'image.-In: "Communications", 1964, No 4, p. 49).
25 "Подвергнуть миф объяснению - вот единственный для интеллектуала эффективный способ борьбы с ним" (Barthes R. Maitres et Esclaves.- "Lettres Nouvelles", 1953, mars, p. 108) -утверждение, отчетливо перекликающееся с мыслью Энгельса о том, что с религией как формой идеологии "нельзя покончить только с помощью насмешек и нападок. Она должна быть также преодолена научно, то есть объяснена исторически, а с этой задачей не в состоянии справиться даже естествознание" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 578).
26 "Разоблачение невозможно без тончайшего аналитического инструмента, невозможна семиология, которая в конце концов не превратилась бы в семиокластию" (Barthes R. Mythologies. P.: Seuil, 1970, р. 8).
