Благая Весть Курта Хюбнера (СИ) - Незванов Андрей (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Так, он замечает, что...
""Мантика", которую вульгарно переводят как "гадание", на деле происходит от "mantis", что означает "глашатай божественной воли"".
"И жриц, занимающихся мантикой, изначально называли "pallake", "возлюбленными бога"".
Тем самым речь идет не столько о том, чтобы выяснить, что несет с собой будущее конкретно и лично вопрошающему оракула человеку, сколько о том, чтобы принять к действию божественное повеление. Это означает, жить в соответствии с божественной волей".
Или ниже он пишет:
"В качестве наибольшего зла рассматриваются здесь не смерть или страдание, но жизнь в условиях покинутости богами".
"С этим связано то обстоятельство, что откровения оракула относятся /.../ к общим правилам человеческого поведения".
Ну, и где тут Время? И причем тут предсказание будущего?
Так что вопреки заявленному в заглавии "мифическому толкованию будущего" Хюбнер сам свидетельствует в конце, что "идиоты" относились к предсказаниям будущего весьма скептически:
"Об этом сказано во второй книге "Илиады", где Калхас заключает из "терата" (знаков), что троянская война будет длиться десять лет. Даже в древности к подобным точным предсказаниям относились скептически. Гектор явно пренебрегает знамениями, Пенелопа также не верит открытому ей во сне будущему ("Одиссея")".
И на этом закончена Вторая Часть читаемой нами теперь книги Хюбнера.
Часть Третья
РАЦИОНАЛЬНОСТЬ МИФИЧЕСКОГО
Очевидная нелепость словосочетания "рациональность мифического" понуждает Хюбнера предпослать изложению собственную концепцию "рационального.
Отсюда....
ГЛАВА XV
ЧТО ТАКОЕ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ?
Курт пишет в первых строках:
"Этот вопрос - 'что такое рациональность?' - следует понимать в смысле кантовского "quaestio juris"...".
И сразу же вызывает этим нашу настороженность.
А дело в том, что Кант развивал теорию познания, и "вопрос права", здесь, к Праву не имеет никакого отношения. Это вопрос логичности априорных синтетических суждений. Назвать вопрос логичности "вопросом права" оказывается возможным в силу многозначности латинского слова Ratio.
В частности, оно означает также и "оправдание", "оправдательная причина"; иными словами, "доводы".
Но, первоначально, это СЧЁТ. Карл Менингер определяет операцию счёта как "называние вещи словом". Это называние, однако, кардинально отличается от именования. Последнее индивидуализирует вещь, в то время как называние в процессе счета, напротив, стирает индивидуальность. Это операциональное называние - когда слово принадлежит не вещи но - операции, совершаемой с вещью.
С рациональностью счёт связывает РАСЧЕТЛИВОСТЬ.
У Канта Rationata (откуда "рациональность") вообще суть "следствия" принадлежащие самому понятию разума. Иными словами, понятие разума в себе ЛОГИЧНО. Оно похоже на семя, в котором суть - ядро способно давать ростки следствий.
Логичность понятия не означает, однако, что два понятия - каждое из которых логично в себе (уже в силу того, что оно есть понятие разума) - объединенные в суждение средствами языка, образуют новое логичное понятие, так что два составляющих соединены необходимостью.
Именно об этом говорит Кант в "Критике чистого разума", так что "quaestio juris" есть вопрос логической состоятельности априорных синтетических суждений, поставленный фигурально в форме: вправе ли мы судить о "реальности", опираясь только на разум; или, насколько оправданы наши суждения?
Говоря просто, Кант задается вопросом: возможно ли чисто теоретическое знание необходимостей и каузальных связей, не опирающееся на опыт? И, если "да", то каковы его границы? Всякое ли суждение, сформулированное в форме необходимости, моделирующей так называемые "законы Природы", является действительно логичным, отображающим объективные (в картезианском смысле) необходимости?
Возвращаясь к эпатирующему заголовку "рациональности мифического", мы понимаем, что отсылка к "чистому разуму" Канта означает здесь утверждение разумности (= логичности) мифа. И в этом утверждении Хюбнера содержится вызов новоевропейскому просвещенческому разуму, противопоставляющему себя мифу.
Курт пишет:
"Это вызов нашей эпохе, давно опирающейся на убеждение, что, строго говоря, рациональность стоит исключительно на стороне науки".
В то время как на стороне мифа находится всё "чисто субъективное и фантастическое".
Курт полагает, что выше ему уже удалось показать, что с мифом...
"... нельзя просто разделаться как с чем-то чисто субъективным и фантастическим; его следует принимать всерьез в значительно большей степени, чем изначально предполагалось".
И он задается риторическим вопросом:
"... разве не показывает вторая часть книги, что та система мышления и опыта, которая сама в себе составляет миф, вообще является рациональной?".
Мы думаем, что в предикате "система мышления и опыта" рациональность заложена априорно.
Таким образом, Хюбнер исходит из априорного синтетического суждения - миф есть система мышления и опыта. Но, исходя из кантианской критики чистого разума мы вовсе не обязаны доверять этому суждению, и Курт обязан поставить "quaestio juris" прежде всего по отношению к этому исходному суждению.
Но, оставим это на совести Хюбнера в качестве вопроса о его интеллектуальной честности и продолжим....
Как мы видим из заглавия пятнадцатой главы, Курт хочет предложить нам свою концепцию рациональности.
Он пишет:
"Сначала нужно выяснить более точное значение понятия "рациональность"...".
Как будто перед тем не было отсылки к Канту, который совершенно точно определяет рациональность синтетического суждения в форме необходимой связи между соединенными в суждении понятиями, так что одно из них оказывается следствием, или rationata.
Курту нужно размыть понятие рациональности, напустить гностического туману, чтобы проецировать в этот туман собственные миражи.
Поэтому он пишет:
"Теперь quaestio juris становится философским вопросом, ответ на который может быть найден лишь в арсенале философии, к примеру в теории науки и эпистемологии".
Мы думаем, что "quaestio juris" принадлежит Канту и теряет всякую определенность за пределами его "Критики...". Вынося "quaestio juris" за эти пределы, Курт обретает свободу рук. И, относясь к "рациональности", продолжает уже внутри этой свободы....
Он пишет:
"Интуитивно с рациональностью связаны представления о познаваемости, обосновываемости, последовательности, ясности и общеобязательной приемлемости".
И тут же признаёт, что...
"Конкретные формы выражения этих представлений многообразны".
Таким образом, мы вышли за рамки строгих определений и очутились в поле ИНТУИЦИИ (!).
В связи с этим приходится напомнить, что в практике свободы воли нам приходится выбирать источник волеопределения: либо рациональность, либо интуиция.... Или Хюбнер этого не знает?
Возвращаясь к его интуиции о рациональности (оксюморон!), мы видим, что она содержит еще один источник волеопределения имярека - "общеобязательную приемлемость". То есть, публичную зависимость лица, вынужденного и желающего считаться с мнением большинства своих сограждан, и пребывать с ними в консенсусе.
