Основы теории аргументации: Учебник. - Ивин Александр Архипович (книги онлайн полные версии .txt) 📗
К квазиэмпирическим способам обоснования оценок относятся различные индуктивные рассуждения, среди посылок которых имеются оценки и заключение которых также является оценкой. Это неполная индукция, аналогия, ссылка на образцы, целевое подтверждение, истолкование акта понимания как индуктивного свидетельства в пользу его посылок и др.
Ценности не даны человеку в опыте. Они говорят не о том, что есть в мире, а о том, что должно в нем быть, и их нельзя увидеть, услышать, и т.п.
Допустим, мы встретились с инопланетянином. Мы видим, что он маленький, зеленоватый, на ощупь гладкий, слышим, что он издает дребезжащие звуки и т.д. Но мы не способны увидеть или услышать, что он должен любить своих близких, почтительно относиться к старшим по возрасту, любить свою планету или какую-то ее часть и т.п. Мы можем анализировать сказанное и сделанное им и путем рассуждения установить ценности, которыми он руководствуется, но нам не удастся непосредственно воспринять эти ценности.
Философы много раз предпринимали попытки опровергнуть идею, что ценности не познаются непосредственно. Чаще всего указывались два источника непосредственного знания ценностей: (1) чувство удовольствия и страдания, моральное чувство или моральная интуиция и (2) «практический разум». Первый источник должен был служить аналогом восприятия в эпистемологии эмпирического познания, второй — аналогом «чистого разума» или «интеллектуальной интуиции». Об особом моральном чувстве и отдельном практическом разуме трудно говорить всерьез. Что касается моральной интуиции, то она существует, но ничем особым не отличается от интуиции в других областях познания.
Поскольку ценности не даны в опыте, процесс приобретения знания о них принципиально отличается от процесса приобретения знания о фактах. Знание о ценностях не может быть эмпирическим, процедуры его получения могут лишь внешне походить на процедуры получения эмпирического знания.
Современная логическая теория индукции существенно неполна: в ней отсутствует раздел, в котором рассматривались бы индуктивные (правдоподобные) рассуждения, заключениями которых являлись бы оценки. В этом же смысле до недавних пор была неполна и дедуктивная логика. В ней рассматривались дедуктивные рассуждения, посылки которых включали бы оценки (или нормы) и заключение которых являлось бы оценкой (или нормой). С созданием логики норм и логики оценок в 50-е—60-е годы этот пробел в дедуктивной логике был устранен. Индуктивные оценочные рассуждения остаются неисследованными.
Самым простым и вместе с тем самым ненадежным способом индуктивного обоснования оценок является неполная (популярная) индукция.
Ее общая схема:
S1 должно быть Р.
S2 должно быть Р.
__________________
Sn должно быть Р,
S1, S2, …, Sn все являются Р.
_____________________________
Все S должны быть Р.
Здесь первые n посылок являются оценками, последняя посылка представляет собой описательное утверждение; заключение является оценкой. Индукция называется «неполной», поскольку перечисленные объекты S1, S2, …, Sn не исчерпывают всего класса предметов S.
Например:
Суворов должен был быть стойким и мужественным.
Наполеон должен был быть стойким и мужественным.
Эйзенхауэр должен был быть стойким и мужественным.
Суворов, Наполеон и Эйзенхауэр были полководцами.
___________________________________________________________
Каждый полководец должен быть стойким и мужественным.
Популярным способом индуктивной аргументации в поддержку ценностей является аналогия.
Аналогия — умозаключение о принадлежности определенного признака предмету на основе того, что сходный с ним иной предмет обладает этим признаком.
Например, планеты Земля и Венера сходны во многих признаках. На Земле есть жизнь. Можно-по аналогии заключить, что и на Венере есть жизнь.
Заметив сходство свойств, присущих двум разным предметам, можно это сходство продолжить и предположить, что сравниваемые предметы подобны и в других своих свойствах.
Наряду с аналогией свойств имеется также аналогия отношений, когда уподобляются не предметы, а отношения между ними.
Например, в планетарной модели атома отношение между его ядром и движущимися вокруг него электронами уподобляется отношению между Солнцем и вращающимися вокруг него планетами. Установив это подобие и зная, что планеты движутся вокруг Солнца по эллиптическим орбитам, можно заключить по аналогии, что и электроны в атоме движутся вокруг его ядра по таким орбитам.
Схема умозаключения по аналогии:
Предмет А имеет признаки а, b, с, d.
Предмет В имеет признаки а, b, с,
Значит, предмет В также имеет, по-видимому, признак d.
Аналогия всегда дает проблематичное (вероятное) заключение.
Отношение к аналогии как способу аргументации является сдержанным. Обычно считается, что она представляет собой хорошее средство поиска новых идей и предположений, но не их обоснования. «Никогда еще не отрицалась важность той роли, которую аналогия играет в формировании интеллекта, — пишут Х.Перельман и Л.Олбрехт-Тытека. — И однако, будучи признанной всеми как существенный фактор творчества, она вызывала недоверие, как только из нее пытались делать средство доказательства» [238]. Платон, Плотин, Фома Аквинский и др. оправдывали самое широкое использование аналогии при аргументации. Юм, Локк, Дж. Милль и другие философы-эмпирики, напротив, видели в аналогии лишь сходство низшего порядка, слабое и ненадежное; единственная ценность аналогии в том, что она позволяет сформулировать гипотезу, подлежащую проверке другими индуктивными способами.
Перельман и Олбрехт-Тытека оценивают доказательную силу аналогии, и в особенности аналогии отношений, достаточно высоко: «Мы далеки от мысли, что аналогия не может служить отправной точкой для позднейшей проверки; но в этом она не отличается от любого другого способа рассуждения, ибо вывод любого из них может быть подвергнут еще одному новому испытанию опытом. И вправе ли мы отказывать аналогии в какой бы то ни было доказательной силе, если один только тот факт, что она способна заставить нас предпочесть одну гипотезу другой, уже указывает на то, что она обладает силой аргумента? Любое полное исследование аргументации должно, следовательно, уделять ей место как элементу доказательства. Нам кажется, что доказательная сила аналогии предстает в виде структуры со следующей самой общей формулой: «А относится к А так же, как С к D» [239].
Общая схема оценочной аналогии:
Предмет А имеет признаки а, b, с и является позитивно (негативно, нейтрально) ценным.
Предмет В имеет признаки а, b, с.
Значит, предмет В также является, вероятно, позитивно (негативно, нейтрально) ценным.
В этом рассуждении сходство двух предметов в каких-то признаках продолжается и на основании того, что первый предмет имеет определенную ценность, делается вывод, что и второй предмет обладает такой же ценностью.
Например:
Книга А — антиутопия, написанная хорошим языком, имеющая занимательный сюжет и заслуживающая похвалы.
Книга В также является антиутопией с хорошим языком и занимательным сюжетом.
Часто аналогия с оценочной посылкой предстает в форме:
Предмет А имеет свойства а, b, с и должен быть d.
Предмет В обладает свойствами а, b, с.
Значит, предмет В, по-видимому, должен быть d.
Например:
Хороший автомобиль имеет колеса, мотор и должен быть экономичным.
Хороший трактор имеет колеса и мотор.
Значит, хороший трактор тоже, вероятно, должен быть экономичным.
Только в самых редких случаях оценочная аналогия выступает в такой прозрачной форме, как в приведенных примерах.
«Подобно тому как ребенок постигает то, что он сам бы не мог обнаружить, но чему его учит учитель, — пишет Э.Жильсон, — так и человеческий разум без труда овладевает учением, истинность которого гарантирована ему авторитетом сверхчеловеческим» [240]. Здесь из того, что ребенок должен в процессе обучения опираться на авторитет учителя, делается вывод, что человек, подобно ребенку, должен опираться на более высокий авторитет.
«Человек по сравнению с божеством так же ребячлив, — говорил Гераклит, — как ребенок по сравнению с человеком». В этой свернутой аналогии речь идет о том, что человек, в сравнении с более высокой ступенью развития (какой является божество), должен казаться ребячливым, поскольку ребенок, во многом подобный взрослому человеку (и имеющий его более высокой стадией своего развития), должен казаться ребячливым.
«...И это избрание Эме, торжественно закрепленное авторитетом священного и высшего совета, кончилось ничем, разве что упомянутый Эме был умиротворен кардинальской шапочкой, как лающий пес куском хлеба» [241]. В этом отрывке избрание Эме в кардиналы уподобляется даче куска хлеба лающему псу. Обесценение первого акта достигается за счет того, что второе действие представляется как отрицательно ценное. Если бы, допустим, поведение лающей собаки, вознаграждаемой куском хлеба, никакие оценивалось, то само уподобление претендента в кардиналы лающему псу не сделало бы первого объектом уничижительного суждения.
«Храбрец [король Вильгельм]! — воскликнул дядя Тоби. — Клянусь небом, он заслуживает короны. — Вполне — как вор веревки, — радостным голосом поддержал дядю Трим [прямодушный капрал]» [242]. В этом диалоге корона оказывается столь же заслуженной Вильгельмом, как веревка для повешения — вором. Поскольку веревка для вора — справедливое воздаяние, имеющее характер отмщения, то такой же оказывается корона для Вильгельма.
В одной из речей Демосфена проводится такая аналогия: «При этом вы знаете также и то, что если греки терпели какие-то обиды, то все-таки от истинных сынов Греции, и всякий относился тоща к этому таким же точно образом, как если бы, например, законный сын, вступивший во владение большим состоянием, стал распоряжаться чем-нибудь нехорошо и неправильно: всякий почел бы его заслуживающим за это самое порицания и осуждения, но никто не решился бы говорить, что он не имел права это делать, как человек посторонний или не являющийся наследником этого имущества. А вот если бы раб или какой-нибудь подкидыш стал расточать и мотать достояние, на которое не имел права, тоща — о Геракл! — насколько же более возмутительным и более достойным гнева признали бы это вы все! Но о Филиппе и о том, что он делает сейчас, не судят таким образом, хотя он не только не грек и даже ничего общего не имеет с греками, но и варвар-то он не из такой страны, которую можно было бы назвать с уважением...» [243]. Македонский царь Филипп, поскольку он не грек и даже не варвар из уважаемой страны, уподобляется рабу или подкидышу, расточающему чужое достояние. Презрение и негодование по поводу поведения так ведущего себя раба или подкидыша переносится тем самым на Филиппа.
Ж.Лабрюйер подчеркивает скрытность, механический характер и нередкую пустоту деятельности придворного, сравнивая ее с ходом часов: «Взгляните на часы: колесики, пружины, словом, весь механизм, скрыты; мы видим только стрелку, которая незаметно совершает свой круг и начинает новый, — таков и образ придворного, тем более совершенный, что нередко, продвинувшись довольно далеко, он оказывается у отправной точки» [244].
М.Маколей был склонен умалять роль великих людей в истории и прибегал к такой аналогии: «Солнце освещает холмы, когда оно находится еще ниже горизонта; так и великие умы открывают истину несколько раньше того, как она станет очевидной для толпы. Вот чем ограничивается их превосходство. Они первыми воспринимают и отражают свет, который и без их помощи в скором времени должен стать видимым для тех, кто находится далеко ниже их» [245]. Дж.Милль, придерживавшийся противоположного мнения, так поправил аналогию Маколея: «Если эту метафору провести дальше, то выйдет, что у нас и без Ньютона не только была бы Ньютоновская система, но даже мы получили бы ее в то же самое время, в какое получили ее от Ньютона, так же как для наблюдателей, живущих в долине, солнце должно взойти в определенное время, — все равно, имеется гора для восприятия лучей, раньше чем они достигнут долины, или нет... Выдающиеся люди не просто видят восходящее светило с вершины холма: они сами всходят на вершины холмов и вызывают свет, и, если бы никто не всходил бы на эти холмы, свет во многих случаях совсем не появился бы над равниной» [246]. Маколей уподобляет великих людей холмам, первыми освещающимися восходящим солнцем. Аналогия Милля имеет смысл лишь в контексте полемики с Маколеем.
В «Дон Кихоте» Сервантеса проводится такая ясная аналогия: «Странствующий рыцарь без дамы — это все равно, что дерево без листьев, здание без фундамента или же тень без тела, которое ее отбрасывает». Поскольку дерево, лишенное листвы, здание без фундамента и тень без тела внушают подозрение и не могут оцениваться положительно, такую же реакцию вызывает и странствующий рыцарь без дамы.
