Английская Утопия - Мортон Артур Лесли (первая книга .txt) 📗
Моррис с его сильно выраженным творческим складом ума не мог удовлетвориться одной критикой утопии Беллами. Для него книга «Через сто лет» была вызовом, на который он должен был ответить, нарисовав свою картину жизни при коммунизме. Он вполне отдавал себе отчет в том, что такая книга будет изобиловать ошибками и заблуждениями, но был готов нести ответственность за свои высказывания. Очевидно, что книга «Через сто лет» послужила толчком для «Вестей ниоткуда», которые начали появляться отдельными выпусками в журнале «Общее благо» с 11 января 1890 года.
2. «Вести ниоткуда»
Если, как я высказал предположение, книга Беллами послужила тем толчком, благодаря которому Моррис написал свои «Вести ниоткуда», то очевидно также и то, что им изложены мысли и образы, давно созревшие у него. В заключительных страницах «Видения Джона Болла», опубликованного в 1886 году в том же «Общем благе», встречается прямое указание на то, что автор уже тогда задумал продолжить свой труд. Джон Болл говорит перед отъездом:
«Я иду на жизнь и смерть и расставание с тобой; и мне не совсем ясно — нужно ли пожелать тебе увидеть тот сон, который, как ты говорил мне, поведал бы тебе, что будет после твоей кончины, так как я не знаю — поможет ли это тебе, или помешает».
После того как Моррис перенес нас в прошлое и затем перемещал нас вперед по оси времен, для него было вполне логично, уйдя вперед, затем оглянуться назад, тем более, что социалистическое будущее казалось ему во многом сходным с феодальным прошлым средних веков.
Мы знаем также, что тот уклад жизни, который он описывает в «Вестях ниоткуда», уже давно находил определенное выражение во всей его работе, в его архитектурной теории и практике и в его мастерстве не меньше, чем в его поэмах и рассказах. Это, пожалуй, яснее всего проступает в письме, написанном им в 1874 году:
«Конечно, если бы люди жили пять тысяч лет, а не семьдесят, они бы нашли лучший способ жить, чем в этом гнусном проклятом месте, но теперь как будто никто не считает своим долгом попытаться улучшить положение — это и не мое дело, несмотря на все мое ворчанье, но представьте себе, что люди жили бы небольшими общинами, среди садов и зеленых полей, так что вы могли бы оказаться в деревне после пятиминутной прогулки и что потребности ваши были бы очень немногочисленны; вам, например, не нужно было бы ни мебели, ни слуг и вы бы постигали трудное искусство наслаждения жизнью и узнавали, в чем состоят подлинные потребности, тогда, думается мне, можно бы было считать, что действительно наступила цивилизация».
В этом письме, написанном Моррисом задолго до того, как он сам осознал, что является социалистом, уже обнаруживается зерно «Вестей ниоткуда», и не в последнюю очередь — в случайно брошенной им фразе «не нужно было бы… ни слуг…». Нам теперь не очень легко себе представить, как революционно звучало такое высказывание в устах обеспеченного человека в 1874 году, когда домашние слуги считались необходимой принадлежностью обихода всех слоев населения чуть богаче низших групп средних классов. Но Моррис уже тогда склонялся к мысли, что в этом неравенстве положений есть что-то недостойное человечества, одинаково унижающее эксплуататора и эксплуатируемого, и к этой мысли он впоследствии возвращался, постепенно ее развивая, как, например, в «Искусстве и социализме». И мне кажется, что он мог и в 1874 году сказать, что быть слугой машины не менее унизительно, чем быть слугой человека. Основная разница между тогдашним Моррисом и им же в 1890 году состоит в том, что в это более позднее время он уже считал своим долгом попытаться улучшить положение и нашел в социализме тот путь, по которому следовало идти.
Рассматривая источники «Вестей ниоткуда», важно подчеркнуть, что многие подробности в них отвечают очень сильному в последней четверти XIX века идеологическому течению. С 1871 по 1884 год Раскин [75] писал «Форс Клавигара» («Письма к рабочим и крестьянам Великобритании»), где излагал цели своей Гильдии святого Георга и план сети утопических коммун, в которых жизнь сильно походила на ту, которая описана в «Вестях ниоткуда», хотя Раскин с его аристократическим социализмом никогда не представлял себе того духа товарищества и демократического равенства в жизни, которые для Морриса были венцом всего дела. Моррис понял также — и возможно, что его до некоторой степени научила неудача Гильдии, — что всякая попытка постепенного преобразования общества такими методами обречена на неуспех. Но, несмотря на то, что Моррис пошел значительно дальше Раскина, он многому научился от последнего и всегда относился к нему с огромным уважением.
Мы знаем также, что в 1885 году он читал с особым интересом «После Лондона» Ричарда Джеферриса:
«Я читал оригинальную книгу под названием «После Лондона». Мне она в общем понравилась: нелепые надежды зародились в сердце, пока я ее читал. Мне хотелось бы стать моложе лет на тридцать. Мне захотелось видеть конец игры».
Здесь мы касаемся одной из самых характерных мыслей Морриса: он был уверен в том, что капитализм уже близок к своему концу. Он считал, что произойдет революция и родится социалистическое общество или же случится огромная катастрофа, и в результате снова наступит варварство и все пойдет сначала. Он настолько ненавидел капитализм и его цивилизацию, что предпочитал даже этот путь, лишь бы они перестали существовать. Временами он даже как будто жаждал наступления катастрофы. В том же году он писал в письме:
«Как часто меня утешает мысль о варварстве, снова овладевающем миром… Я обычно приходил в отчаяние при мысли о том, что то, что современные идиоты называют прогрессом, будет продолжаться и дальше совершенствоваться; к счастью, я теперь знаю, что все это внезапно прекратится, я имею в виду внезапно — по внешним признакам, как это было в дни Ноя».
Однако Моррису более свойственно искать положительного исхода в социализме, так как он понимал, что такое начинание вновь ничего не разрешит. Он писал в «Вестях ниоткуда»:
«Этот торгашеский дух нельзя уничтожить иначе, разве только если бы все общество постепенно опускалось ниже и ниже, пока не достигло бы стадии варварства, однако без присущих ему радостей и надежд. Несомненно, лекарство самое резкое и быстродействующее окажется наилучшим».
В «После Лондона» Моррис нашел описание именно такого общества, грубого, как варварское, но лишенного всех его надежд, бедного, как в средневековье, но без его жизненности. В этой книге Джефферис с поразительной наглядностью описывает Англию и ее жизнь после какой-то необъяснимой катастрофы, сразу уничтожившей почти все население. Страна зарастает лесами, долины рек превращаются в озера или болота, остатки населения ютятся тут и там по крохотным княжествам и городам-государствам, все ремесла и искусства, за исключением самых примитивных и необходимых, забыты, повсеместно установилось рабство и возобновлены бесконечные междоусобные войны. В последней части книги (оставшейся незаконченной) как будто намечается формирование государства нового образца, возникающего среди варварских пастушьих племен на окраине страны.
Тут имеет место разрушение, «как в дни Ноя», и многое другое, что, несмотря на свое убожество и упадок, казалось Моррису предпочтительнее цивилизации XIX века. Все же обрисованные тут перспективы будущего были крайним выходом за неимением лучшего, и Моррис чаще всего продолжал надеяться, что можно будет обойтись без таких крайних потрясений. «После Лондона» — это в некотором отношении «Вести ниоткуда» наизнанку: капитализм разрушен, но социализм не водворяется на его место. Я вряд ли ошибусь, предположив, что и это произведение оказало влияние на ту окончательную форму, в которую вылилась утопия Морриса.
