Человек против мифов - Берроуз Данэм (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Отвечает ли это логическое требование природе окружающего нас мира? Конечно, отвечает, да так и должно быть, ибо в противоречивом случае не могло бы быть никакого соответствия между миром и нашими суждениями о нем. К чему бы могло быть отнесено "А", если бы обозначаемые этим символом философские системы вдруг перестали быть неаристотелевскими или же (что еще парадоксальнее) в одно и то же время обладали и не обладали свойством не быть аристотелевскими? Ракеты, грибы, розы, мороженое, конечно, все это процессы, но каждый из них представляет собой специфический процесс со своей собственной природой и историей. Каждый из них есть только, то, что он есть, и не есть что-то другое. В этом и состоит смысл закона тождества. Пусть семантики попробуют дать ему другое толкование.
Не с большим успехом нападают семантики и на закон противоречия.
Противоречащие суждения – это всегда парные суждения. Таковыми являются любые два суждения, которые не могут одновременно быть оба истинными и не могут одновременно быть оба ложными. Примером могут служить суждения: "В моем саду нет ни куста роз" и "В моем саду есть по крайней мере один куст роз". Эти суждения не могут быть истинными вместе. Но одно из них должно быть истинным, ибо если ложно, что в моем саду нет ни одного куста роз, то там должен быть по крайней мере один куст роз, а если ложно, что в моем саду есть по крайней мере один куст роз, то там не может быть ни одного куста роз.
Нападать на закон противоречия можно было бы путем отрицания факта существования таких пар суждений. Но в таком случае во что превратились бы доводы Кожибского и Чейза? Оба нападают на определенную теорию, именуемую ими аристотелевской. Эта теория, по их мнению, ложна. Но вот предположим, кто-то утверждает, что эта теория истинна. Кожибскому и Чейзу придется отрицать это утверждение, но если закон противоречия не имеет силы, их самые титанические усилия окажутся тщетными. Они могут громоздить довод за доводом в пользу утверждения "Эта теория ложна"; но, пока утверждение "Эта теория ложна" не будет действительно противоречить утверждению "Эта теория истинна", Кожибский и Чейз будут только зря изводить чернила. Если невозможно противоречие, невозможно и отрицание, нельзя будет даже отрицать, что отрицание возможно.
Но, может быть, Чейз и Кожибский хотят сказать другое. Они любят различать между тем, что возможно в отношении слов и что возможно в отношении вещей. Они могли бы сказать, что наличие противоречий в языке не мешает им отсутствовать в реальности, т.е. что в пространственно-временном мире нет ситуаций, которые исключали бы другие. Я не нахожу этот взгляд легким для понимания. В пространственно-временном мире всякая ситуация самим фактом своего существования отрицает любую ситуацию, которая могла бы иметь место, но которой нет. Скажем, вы являетесь студентом-очником университета х в 1945/46 учебном году. Такое положение вещей исключает ваше студенчество в этом учебном году в любом другом университете, как и ваше полное отсутствие в числе студентов. Утверждение "Вы студент-очник университета х в 1945/46 учебном году" отражает действительный объективный факт. Утверждение "Вы не студент-очник университета х в 1945/46 учебном году" говорит об исключенной возможности. Противоречие между утверждениями правильно отражает несовместимость фактов.
Памятуя об этом, мы можем перейти к обсуждению закона исключенного третьего, который вызывает у семантиков особую ярость. Этот закон касается второго аспекта отношений между противоречащими суждениями, а именно того, что они не могут быть оба ложными одновременно, т.е. одно из них должно быть истинным. Во всех подобных случаях вы сталкиваетесь с альтернативой; не может быть и того и другого, должно быть только одно и не может быть ничего третьего.
Итак, одно из двух:
или: Аристотель повинен во всех ошибках, которые ему приписывают,
или: Аристотель не повинен во всех ошибках, которые ему приписывают.
Или: вы студент-очник университета х в 1945/46 учебном году,
или: вы не студент-очник университета х в 1945/46 учебном году.
Чейз и Кожибский называют эту структуру двузначной. Кожибский склонен принять ее как "крайний случай". Об этом явно говорится в той части его книги, которую Чейз прочел лишь трижды, ибо Чейз вообще не хочет принимать эту структуру. В противоположность "двузначной" и еще более примитивной "однозначной" наши семантики ратуют за структуру "многозначную" как несравненно более совершенную. Только такая структура, считают они, способна отобразить все удивительное многообразие возможных событий. В мире столько всевозможных вещей, что Чейз и Кожибский чувствуют себя королями, имеющими множество подданных. Вот несколько примеров из сочинений м-ра Чейза.
Однозначное суждение: современные события делают коммунизм в Америке неизбежным.
Двузначное: события делают неизбежным в Америке либо коммунизм, либо фашизм (это порочная пара "или-или").
Многозначное: в Америке система правления может, эволюционируя, принять одну из множества политических форм, из которых одни более, а другие менее диктаторские, чем нынешняя форма правления [78].
Рассмотрим второе ("порочное") суждение.
Признаю, что от выдвигаемой в этом суждении альтернативы волосы на голове начинают шевелиться. Однако это всего лишь эстетическая реакция, нас же интересует только логическая структура. "События делают неизбежным в Америке либо коммунизм, либо фашизм". Согласен, что "коммунизм" и "фашизм" – это противоположности, но это не контрадикторно соотносящиеся понятия, они исключают друг друга, но не исчерпывают все промежуточные политические формы. Поэтому неправильно утверждать, что возможна только либо одна, либо другая из этих двух форм. Ясно, что ошибка коренится не в самом отношении "или-или", а в выборе понятий, между которыми устанавливают такое отношение. Интетральный характер структуры "или-или" как раз и выявляет ошибку в выборе терминов. Пример: м-р Чейз, не доказав "порочности" указанной структуры, доказал только неспособность автора уловить разницу между контрарностью и контрадикторностью. И, как бы подтверждая нашу мысль, третий пример, приведенный как образец многозначной структуры, в действительности служит иллюстрацией структуры двузначной: "одни более, а другие менее диктаторские формы правления", причем третья возможность (в равной мере диктаторские) исключается смыслом сказанного.
Отсюда ясно, что м-р Чейз совершенно не осознает логику собственных примеров. Существующие в его сознании связи, которые он ошибочно выдает за логические, на самом деле связи иного рода. Они основаны на чувстве, а не на мышлении. Он фиксирует две противоположности: фашизм и коммунизм. Он знает, что не хочет ни того ни другого, и считает, что его читатель тоже не хочет. Эмоциональное отталкивание от одного специфического противопоставления переходит у него в отталкивание от любых пар противопоставлений, включая контрадикторные. Это яркий пример того, что нигде не укроешься от влияния идеологии. Чейза отталкивают фашизм и коммунизм, а мы должны отказаться от основных принципов рационального мышления. "Раз ты добродетелен, то сиди на хлебе и воде".
Социальные корни нападок совершенно ясны. Люди нерешительные – желающие выглядеть либералами, но стремящиеся избежать последствий, к которым либерализм приводит, – питают особое отвращение к конструкции "или-или", ведь применяя ее на практике, сталкиваешься с проблемами, от которых не уклониться. Отказать в поддержке одной стороне – значит укрепить позиции другой, а этого как раз и не могут снести люди, желающие отойти от обеих. Стремясь избавиться от мук выбора, они выдумывают какие-то иные возможности, а убедившись в их призрачности, начинают глубокомысленно философствовать о том, что, в сущности, ничто не является только тем или этим, что структура "или-или" – это всего лишь логическая ловушка, козни догматиков.
