Философия кризиса - Сидорина Татьяна Юрьевна (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
186
Истоки этих идей Хайек находит в творчестве Сен-Симона и его учеников из парижской Политехнической школы. Из этого круга пошли представления о возможности построения общества по заранее разработанному рациональному плану и постоянного контроля за ходом его развития. В XIX в. эту установку подхватили и разработали в популярные и влиятельные доктрины наиболее известные представители "социального конструктивизма" Огюст Конт и Карл Маркс, они и стоят у начала тоталитарных идеологий, наделавших столько бед в нынешнем веке. Чтобы выйти из социального кризиса, чтобы избавиться от коллективистских соблазнов, по Хайеку, нужно прежде всего разоблачить эти конструктивистские иллюзии и предложить позитивную социально-политическую философию либерализма, фундированную также современной экономической теорией. Эту философию Хайек развивал с 1950-х гг. до конца своей жизни [226]. В своих построениях он опирался на идеи Д. Юма, И. Канта, Дж. Ст. Милля, Л. Витгенштейна, а также К. Поппера и М. Полани, с которыми его связывала многолетняя дружба.
226 Из переведенных на русский язык работ Ф.А. Хайека она наиболее детально изложена в кн.: Пагубная самонадеянность. М., 1992.
Наиболее оригинальными элементами этой философии были концепция современного общества как спонтанно складывающегося "расширенного порядка" и трактовка рынка как информационного механизма. Рационалистически-конструктивистскому взгляду на общество Хайек противопоставляет взгляд на общество как совокупность социальных институтов, практик и моральных традиций, складывающихся в спонтанные, непланируемые действия людей. "Расширенный порядок" социальной жизни является не продуктом чьего-либо разума, а результатом стихийной эволюции и не может быть охвачен какой-либо рациональной схемой или планом. И вместе с тем он более эффективен и универсален, чем любая сознательно создаваемая социальная система. Особое место в этом расширенном порядке человеческого существования занимает рынок. Его Хайек рассматривает как наиболее адекватный механизм координации действий миллионов людей, вовлеченных в хозяйственную
187
жизнь, и одновременно как инструмент обмена знаниями. Каждый участник хозяйственной деятельности в своих действиях и решениях использует разрозненные, фрагментарные, весьма индивидуальные и конкретные сведения экономического характера. Эту распыленную по множеству индивидов информацию Хайек называет "рассеянным знанием", причем "рассеянность этого знания представляет собой его сущностную характеристику, и его невозможно собрать вместе и вручить властям, вменив им в обязанность создание продуманного порядка". Между тем именно это пытались сделать идеологи и вожди всех тоталитарно-коллективистских режимов. Однако действительных успехов достигает та социальная система, которая наиболее полно использует знания, рассеянные в совокупности автономных и самостоятельно принимающих хозяйственные и иные решения индивидов.
Именно в этом состоит главное преимущество рыночной экономики и свободного общества. Можно говорить о том, что Хайек раскрывает важные социально-экономические механизмы, на основе которых может возникнуть и существовать открытое общество. Вместе с тем он расширяет свою модель и за пределы сферы хозяйственной деятельности людей, считая, что в социальной структуре нужно различать два вида "порядков" - сознательные и спонтанные, причем главная роль принадлежит последним. "Сознательные порядки" рождены разумом человека и функционируют по заранее выработанным планам, они направлены на достижение ясно различимых целей и строятся на основе конкретных команд - приказов. Так, к сознательно управляемым системам относятся армии, правительственные учреждения, промышленные корпорации.
Специфика "спонтанных порядков" состоит в том, что они не являются чьим-то изобретением, воплощением чьего-то замысла, но образуются эволюционным путем как непреднамеренный, бессознательный результат действий множества людей, преследующих свои частные цели. В этом смысле спонтанный порядок можно назвать продуктом человеческого действия, но не продуктом человеческого разума. Язык, мораль, право, ры
188
нок, деньги, процесс накопления технического знания - все это примеры самоорганизующихся и саморегулирующихся социальных систем. Координация в них достигается не за счет подчинения некоей общей цели, а за счет соблюдения универсальных правил поведения. К упорядоченности приводит не управление из центра, а регулярность во взаимоотношениях между составляющими элементами структуры.
Такие социальные институты занимают как бы промежуточное положение между миром природных объектов, существующих независимо от человека, и миром искусственных объектов, рожденных его волей и интеллектом. Сложное переплетение многих спонтанных порядков представляет собой в этом смысле современная цивилизация. В поисках адекватного термина, выражающего ее уникальный характер, Хайек сначала использовал понятия "великое общество" (А. Смит) и "открытое общество" (К. Поппер), а в книге "Пагубная самонадеянность" ввел собственный термин - "расширенный порядок человеческого сотрудничества". Если не производить над обществом сомнительных социальных экспериментов, не применять систематического насилия, то в конечном счете в результате эволюционного отбора ядро этого "расширенного порядка" составят либерально-демократические социальные институты, моральные традиции и практики. Среди них - суверенитет и автономия индивида, частная собственность и частное предпринимательство, политическая и индивидуальная свобода, демократия и доминирование права, спонтанно выработанные человечеством в ходе культурной эволюции, без какого бы то ни было предварительного плана.
Радикальный индивидуализм и политический либерализм Поппера и Хайека в первые послевоенные десятилетия вызывали иронию и неприязнь у западных интеллектуалов, исповедовавших в те годы обычно левые взгляды. Однако все меняется, и долголетие этих двух людей, родившихся в великой империи, переживших в родной Австрии всплеск социалистической активности, бежавших затем от тоталитарного режима в Англию и ставших там главными защитниками свободы, позволило
189
им дожить до тех времен, когда их идеи стали едва ли не общепринятыми и само собой разумеющимися и воплотились в политической практике многих западных стран.
4.3. Идеи консервативной революции в западноевропейской философии
В поисках выхода из социально-экономического и культурного хаоса, последовавшего за Первой мировой войной и волной революционных событий, некоторые немецкие философы и социологи стали отстаивать идеалы "нового консерватизма". Они подчеркивали ценности порядка, дисциплины и иерархи, выступая против анархии и эгалитаризма, связанных, по их мнению, с насаждением демократических и либеральных форм жизни, которые оказались непригодными для преодоления глубокого кризиса, охватившего общество.
Эти новые формы радикального консерватизма стали широко распространяться с середины 1920-х гг. в Германии. Само это парадоксальное название - "консервативная революция", - по утверждению А. Молера, впервые было введено в статье Т. Манна "Русская антология" (1921) [227].
227 См.: Mohler A. La revolution conservatrice en Allemagne (1918-1932). Puiseaux. 1993. P. 32.
В концепции "консервативной революции" отразилось немецкое прочтение германских и европейских реальностей, сложившихся после Первой мировой войны, которые воспринимались как свидетельство полного краха унаследованной от Французской революции идеи социального прогресса и доказательство того, что надежной опорой обществу могут служить только "вечные", не знающие никакого прогресса начала.
При переходе к практике эта философия означала реабилитацию средневековых холистских институтов и всего духа средневековья, против которых вел борьбу век Просвещения. Речь, однако, шла не о полном возврате к XVIII в., а лишь, согласно
190
формуле О. Шпенглера, о приспособлении социального организма, проникнутого духом XVIII в., к духу XX в. [228] И хотя "в мировоззрении "консервативных революционеров" многое определялось естественной ностальгией по прошлому, интерес, проявленный к нему политиками, говорит о том, что дело было не только в ностальгии, а предлагавшаяся ими стратегия инструментальной модернизации не была лишена прагматического смысла. Какие-то важные устои средневековья все еще не исчезли даже и в центре Европы, сохраняя жизнеспособность, и могли служить опорой людям политического действия, порой в большей мере, чем относительно слабые институты гражданского общества. Выход из европейского кризиса виделся им в возвращении отбившегося от стада индивидуального человека к его прежнему холистскому бытию и наступлении нового средневековья. Это ощущение было особенно сильным в тех случаях, когда оно подкреплялось новейшим опытом стран более позднего капитализма, таких, как Германия, Италия..." [229].
