Постструктурализм, Деконструктивизм, Постмодернизм - Ильин Илья (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
новочное функционирование импульсов к, в и через язык, к, в,
и через обмен коммуникации и его протагонистов: субъекта и
его институтов. Этот гетерогенный процесс, не будучи ни анар
хически разорванным фоном, ни шизофренической блокадой,
является практикой структурации и деструктурации, подходом к
субъективному и социальному пределу, и лишь только при этом
условии он является наслаждением и революцией" (273, с. 15).
Кристева стремится биологизировать сам процесс
"означивания", "укоренить" его истоки и смыслы в самом теле,
само существование которого (как и происходящие в нем про
цессы) мыслятся по аналогии с текстом (параллели с поздним
Бартом, отождествившим "текст" с "эротическим телом", более
чем наглядны).
В принципе подобный ход аргументации вполне естествен,
если принять на веру его исходные посылки. Еще структурали
сты уравнивали сознание (мышление) с языком, а поскольку
конечным продуктом организации любого языкового высказыва
ния является текст, то и сознание (и, соответственно, личность,
сам человек) стало мыслиться как текст. Другим исходным
постулатом было выработанное еще теоретиками франкфуртской
школы положение о всесилии господствующей, доминантной
идеологии, заставляющей любого отдельного индивида мыслить
угодными, полезными для нее стереотипами. Последнее положе
ние сразу вступало в острейшее противоречие с мироощущением
людей, на дух эту идеологию не переносивших и всем своим
поведением, мышлением и образом жизни выражавшим дух
нонконформизма и конфронтации, который в терминологическом
определении Кристевой получал название "отказа",
"негативности" и т. п.
Литература как "позитивное насилие"
Поскольку все формы рационального мышления были от
даны на откуп доминантной (буржуазной) идеологии, то един
ственной сферой противодей
ствия оказывалась область
иррационального, истоки ко
торой Делез, Кристева и
Барт искали в "эротическом
теле", вернее, в господствую
щей в нем стихии либидо.
Как писала Кристева, "если и есть "дискурс", который не слу
жит ни просто складом лингвистической кинохроники или архи
вом структур, ни свидетельством замкнутого в себе тела, а,
напротив, является как раз элементом самой практики, вклю
чающей в себя ансамбль бессознательных, субъективных, соци
альных отношений, находящихся в состоянии борьбы, присвое
ния, разрушения и созидания, -- короче, в состоянии позитив
ного насилия, то это и есть "литература", или, выражаясь более
специфически, текст; сформулированное таким образом, это
137
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
понятие... уже довольно далеко уводит нас как от традицион
ного "дискурса", так и от "искусства". Это -- практика, кото
рую можно было бы сравнить с практикой политической рево
люции: первая осуществляет для субъекта то, что вторая -- для
общества. Если правда, что история и политический опыт XX
столетия доказывают невозможность осуществить изменение
одного без другого, -- но можно ли в этом сомневаться после
переворота Гегеля и фрейдовской революции? -- то вопросы,
которые мы себе задаем о литературной практике, обращены к
политическому горизонту, неотделимого от них, как бы ни ста
рались его отвергнуть эстетизирующий эзотеризм или социоло
гический или формалистический догматизм" (273, с. 14).
Я не знаю, можно ли назвать трагедией Кристевой эту по
стоянную политизацию литературы и языка: в конечном счете,
сам обращаемый к ней упрек в недостаточном внимании к чисто
литературоведческой проблематике может быть расценен как
свидетельство узости именно филологического подхода к тем
общечеловеческим темам, которые, собственно говоря, лишь
одни волнуют и занимают ее. Хотя как определить грань, отде
ляющую сферу "чистой" науки (если такая вообще существует)
от сферы реальной жизни с ее политическими, экономическими,
нравственными и бытовыми проблемами (если опять же допус
тить, что наука способна нормально функционировать вне тео
ретического осмысления -- сферы применения "чистой науки",
что снова затягивает нас в бесконечный водоворот)? Во всяком
случае, одно несомненно -- чистым литературоведением то, чем
занималась и занимается Кристева, никак не назовешь. Правда,
то же самое можно сказать и о большинстве французских пост
структуралистов. И все-таки даже по сравнению с Делезом
Кристеву всегда отличала повышенная политизированность соз
нания, помноженная к тому же на несомненно политический, не
говоря ни о чем другом, темперамент. Поэтому и
"внелитературность" целей, которые преследует Кристева, при
анализе художественной литературы, слишком очевидна, да и не
отрицается ей самой. Как всегда с Кристевой, при рассмотре
нии, казалось, самых абстрактных проблем постоянно испытыва
ешь опасность из хрустально-стерильного дистиллята теории
рухнуть в мутный поток вод житейских.
Негативность в поэтическом языке Лотремона и Малларме
Если подытожить чисто
литературоведческие итоги
теоретической позиции Кри
стевой времен "Революции
поэтического языка", то пра
ктически из этого можно
сделать лишь один вывод:
чем больше "прорыв" семио
тического ритма "негативизирует" нормативную логическую
организацию текста, навязывая ему новое означивание, лишен
ное коммуникативных целей (т. е. задачи донесения до послед
него звена коммуникативной цепи -- получателя -- сколь-либо
содержательной информации), тем более такой текст, с точки
зрения Кристевой, будет поэтическим, и тем более трудно ус
ваиваемым, если вообще не бессмысленным, он будет для чита
теля.
Соответственно постулируется и новая практика "про
чтения" художественных текстов, преимущественно модернист
ских: "Читать вместе с Лотреамоном, Малларме, Джойсом
и Кафкой -- значит отказаться от лексико-синтаксическо
семантической операции по дешифровке и заново воссоздать
траекторию их производства7. Как это сделать? Мы прочиты
ваем означающее, ищем следы, воспроизводим повествования,
системы, их производные, но никогда -- то опасное и неукро
тимое горнило, всего лишь свидетелем которого и являются эти
тексты" (273, с. 98).
Если воссоздать "горнило" в принципе нельзя, следова
тельно, реальна лишь приблизительная его реконструкция как
описание процесса "негативности", что, разумеется, дает поисти
не безграничные возможности для произвольной интерпретации.
Свидетельством революции поэтического языка в конце
XIX в. для Кристевой служит творчество Малларме и Лотреа
мона -- самых популярных и общепризнанных классиков пост
структуралистской истории французской литературы. Исследова
тельница считает, что именно они осуществили кардинальный
разрыв с предшествующей поэтической традицией, выявив кри
зис языка, субъекта, символических и социальных структур.
"Негативность" у обоих поэтов определяется во фрейдистском
__________________
7Т. е. творчества; после работ Альтюссера и Машере термин "творчество"
стал непопулярным в структуралистских кругах, и художник слова превра
тился в "производителя" художественной "продукции", создающего ее, как
рабочий сборочного цеха автомобиль, из готовых деталей: форм, ценностей,
мифов, символов, идеологии.
139
духе как бунт против отца -- фактического у Малларме и бо
жественного у Лотреамона -- и отцовской власти. В этом кро
ется и различие в проявлении "негативности":
"Если Малларме смягчает негативность, анализируя озна
