Что такое философия - Ортега-и-Гассет Хосе (книги полностью .TXT) 📗
Это, возможно, наилучшим образом проявляется в трепетной области наших любовных чувств. В сонной глубине души женщина всегда спящая красавица в этом лесу жизни и нуждается в том, чтобы ее пробудили. В глубине своей души, неосознанно, она носит сложившийся образ мужчины, не кого-то определенного, а обобщенный тип совершенного мужчины. И всегда спящая, она сомнамбулически проходит меж встречающихся мужчин, сопоставляя их физический и моральный облик с существующим образом, которому отдается предпочтение.
Это служит объяснением двум явлениям, происходящим в каждом случае подлинной любви. Первое – это внезапность, с которой люди влюбляются; женщина – то же самое можно сказать и о мужчине – в один момент без перехода или движения оказывается поражена любовью. Это было бы необъяснимо, если случайной встрече с этим человеком не предшествовало бы тайное и сокровенное вручение своего существа образцу, всегда носимому с собою. Другое явление состоит в том, что женщина, глубоко любящая, не только чувствует, что ее любовь будет вечной, но ей кажется также, что она любила этого человека всегда, с тайных глубин прошлого, с неизвестно какого времени прежних существовании.
Эта вечная и как бы врожденная близость, разумеется, относится не к тому индивиду, который появляется сейчас, а к скрытому внутри образцу, который трепещет, как обещание, в глубинах покоя, наполняющего ев душу, и в данную минуту, в этом реальном бытии находит исполнение в воплощение.
До такой степени человеческая жизнь представляет собой непрерывное предвосхищение, предварение будущего. Мы всегда очень проницательны в отношении вещей, воплощающих качества, которые мы предпочитаем, и, напротив, слепы для восприятия других, более или столь же совершенных качеств, чуждых присущей нам чувственности.. Первое – это будущее, за него всегда направлена ваше жизненное внимание, чтобы мы могли получить в руки желаемое содержание. Для того чтобы мы увидели, чего мы от него требуем и чего ожидаем, нам нужно обратить взгляд в настоящее и прошлое, чтобы найти в них средства удовлетворить наше стремление. Будущее – это всегда капитан, вождь; настоящее и прошлое – рядовые и адъютанты. Мы живем, продвинувшись в будущее, опираясь на настоящее, в то время как прошлое, всегда точно, проходит с краю, чуть печальное, чуть увечное, подобно луне, которая из ночной прогулке шаг за шагом сопровождает нас, выглядывая из-за нашего плеча, являя нам свою бледную. дружбу.
В психологически верном порядке решающим является него, чего мы были, а то, чем мы жаждали быть: желание, стремление, иллюзия. Наша жизнь, хотим мы этого или нет, по своей футуризм. Человек ведом du bout du nez своими иллюзиями, – образ, который в своей барочной живописности оправдай, поскольку действительно кончик носа – это то, что всегда впереди, что больше всего в нашем теле выдается в пространство, что нас предваряет и нам предшествует.
Принятие того или иного решения – это то, что в нашей жизни олицетворяет свободу. Мы постоянно принимаем решении о нашем будущем бытии и для того, чтобы осуществить его, должны принимать в расчет прошлое и использовать настоящее, совершая действия в современности, и все это внутри "сейчас"; поскольку это будущее не какое бы то ни было, но возможно" "сейчас", и прошлое – это прошлое вплоть до сейчас, а не прошлое кого-то, жившего сто лет назад. Вы видите? "Сейчас" – это наше время, наш мир, наша жизнь. Она течет, то спокойная, то бурная, то полная заводей, то подобная горному потоку, по ландшафту современности, этой единственной современности этого времени, на которое мы вешаем абстрактную этикетку "1929 от Р.Х.". Мы вкраплены в него, оно отмеряет нам набор возможностей и невозможностей, условий, опасностей, случаев и средств. Оно ограничивает свободу решений, который движут нашу жизнь, и в противоположность нашей свободе представляет собой космическое принуждение, нашу судьбу. Ведь это не фраза, сказать, что наше время – это наша судьба. Настоящее, к которому сводится и в котором сосредоточивается прошлое – личное и историческое прошлое, – это ведь доля фатальности в нашей жизни, и в этом смысле оно всегда имеет роковые размеры и поэтому представляет собой ловушку. Но ловушка эта не удушает, а оставляет поле для жизненных решений и всегда позволяет, чтобы навязанную ситуацию, ситуации судьбы, мы могли бы изящно разрешить и построить прекрасную жизнь. Стало быть, так как жизнь конституируется, с одной стороны, фатальностью, а с другой – необходимой свободой решать напрямик, в ее же собственных корнях содержится материал для искусства, и ничто не символизирует ее лучше, чем ситуация поэта, который подкрепляет фатальностью рифмы и ритма гибкую свободу своего лиризма. Любое искусство предполагает некие путы, судьбу, как говорил Ницше: "Художник – это человек, танцующий в кандалах". Фатальность, каковою является настоящее, это не несчастье, а радость, радость резца, ощущающего сопротивление мрамора.
Вообразите на минуту, что каждый из нас стал бы думать именно так лишь немного чаще, и это потребовало бы от него лишь немного больше изящества и силы, и, сложив эти минимальные усовершенствования, вы увидите, какого огромного обогащения, какого сказочного облагораживания достигло человеческое сосуществование.
Это было бы жизнью в полной мере; вместо того чтобы часы проплывали мимо нас по течению, они прошли бы перед нами каждый в своей новой неотвратимости.
Не станем говорить также, что фатальность не позволяет нам улучшить нашу жизнь, поскольку красота жизни не в том, что судьба благоволит нам или наоборот – от судьбы не уйдешь, – но в изяществе, с которым мы избегаем ее ударов и мимоходом создаем из ее роковой материи благородный образ.
Но сейчас следует соединить в одной точной формуле весь анализ, который мы произвели в отношении изначальной сущности нашей жизни. Это восприятие фундаментальных явлении, легко ускользающих от понимания, подобно не поддающимся приручению птицам, и следует запереть их в клетке, в выразительном слове, которое всегда позволит нам разглядеть мысль.
Мы видели, что жизнь состоит в том, чтобы принять решение о том, что мы будем. Хайдеггер очень тонко подмечает: в таком случае жить – это заботиться, забота то, что римляне называют сига, откуда идут слова "курировать", "куратор", "курьезный" и т. д. В староиспанском языке слово "заботиться", имело именно то значение, что в таких выражениях, как куратор, прокурор. Но я предпочитаю выразить идею сходную, хотя и не идентичную, словом, которое кажется мне более точным, и говорю: жизнь – это беспокойство, и не только в трудные минуты, но всегда, и в сущности, жизнь я есть лишь беспокойство. В каждый момент мы должны решать, что мы будем делать в следующий, что будет занимать нашу жизнь.
Но возможно, кто-то медлит, колеблется, про себя возражает мне следующим образом: "Сеньор, это игра слов. Я допускаю что жизнь состоит в том, чтобы каждую минуту решать, что мы будем, но в слове "беспокойство" в обычном языке содержится смысл, который всегда обозначает неудовольствие, затруднение; беспокоиться о чем-то – значит очень серьезно ставить об этом вопрос. Итак, когда мы решили прийти сюда, провести этот отрезок времени таким образом, у вас не было намерений решать серьезный вопрос. Таким образом, большая часть жизни, в том числе и вашей, лишена беспокойства. Зачем же употреблять столь важное, столь патетическое слово, если оно не совпадает с тем, что именует? Мы, к сожалению, не находимся под властью романтизма, который поддерживает себя за счет преувеличения и неточностей. Нам необходимо говорить честно, ясно и точно, употребляя точные слова, продезинфицированные, как хирургические инструменты".
С другой стороны, не знаю, почему я подозреваю у некоторых из вас это возражение. Это действительно возражение точное, и для человека, занимающегося интеллектуальной деятельностью по склонности – я не стремлюсь быть ничем Другим, а этому посвящаю себя целиком, – точные возражения – это самая приятная вещь в мире, поскольку интеллектуал пришел на эту землю лишь затем, чтобы возражать и выслушивать возражения. Таким образом, я зачарованно принимаю их, и не только принимаю, но и ценю их, и не только ценю, но и добиваюсь их. Я всегда извлекаю из них пользу. Если мы в состоянии опровергнуть их, они доставляют нам радость победы, и мы чувствуем себя как меткий стрелок, попавший в цель; если же, напротив" возражение победит нас и даже убедит, что за беда? Это сладкое чувство выздоравливающего, очнувшегося от кошмара, мы рождаемся для повой истины, и зрачок сияет, отражая только что родившийся свет. Стало быть, я принимаю возражение: чистота, ясность, точность – это божества, которым и я с трепетом поклоняюсь.
