Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Томас Пейн (книга регистрации .TXT) 📗
Нетерпимый дух церковных гонений проник в политику; трибунал, величаемый революционным, занял место инквизиции, а гильотина—место костра. Я видел гибель многих моих ближайших друзей, ежедневно видел, как других влекли в тюрьму, и имел основания полагать, а также получал предупреждения о том, что та же опасность приближается ко мне.
В столь неблагоприятных условиях я начал первую часть «Века разума». Кроме того, у меня не было ни Библии, ни Нового завета, на которые я мог бы сослаться. А ведь я выступал против обеих. Я не мог достать их. Несмотря на это, я написал книгу, которую ни один человек, верящий в Библию и пишущий со всеми удобствами, имея под рукой целую библиотеку церковных книг, не может опровергнуть.
К концу декабря 1793 г. был сделан запрос и принято решение исключить иностранцев из Конвента. Таковых было всего двое: Анахарсис Клоотс {19} и я. Я видел, что Bourbon de l'Oise в своей речи по поводу этого запроса особо указывал на меня.
Поняв после этого, что мне осталось провести на свободе лишь несколько дней, я сел за работу, чтобы как можно скорее довести ее до конца. Я не закончил ее. В том виде, как она появилась, она была оставлена не более чем за шесть часов до того, как, около трех часов утра, стража явилась за мной с приказом, подписанным двумя комитетами — Общественного Спасения и Общественной Безопасности, чтобы арестовать меня как иностранца и отправить в Люксембургскую тюрьму.
Я сумел, по пути туда, зайти к Джоэлу Барлоу и передать ему рукопись книги, поскольку она была бы в большей безопасности у него, чем у меня в тюрьме. Не зная, как может сложиться во Франции судьба и автора и книги, я поручил ее покровительству граждан Соединенных Штатов.
Справедливость требует сказать, что конвоиры, выполнявшие приказ, и переводчик Комитета Общественной Безопасности, сопровождавший их и обследовавший мои бумаги, обращались со мной не только вежливо, но и с уважением. Смотритель Люксембурга Бенуа, человек с добрым сердцем, как и вся его семья, выказывал мне, насколько это было в его силах, свою дружбу, пока оставался на этом посту. Он был смещен с него, арестован и отдан под суд по злостному навету, однако оправдан.
После того как я пробыл в Люксембурге около трех недель, американцы, находившиеся тогда в Париже, в полном составе направились в Конвент, чтобы потребовать моего освобождения как их соотечественника и друга. Но президент Вадье, бывший также и председателем Комитета Общественной Безопасности и подписавший приказ о моем аресте, ответил, что я родился в Англии. После этого я ничего более не слышал о событиях за стенами тюрьмы вплоть до падения Робеспьера девятого термидора — 27 июля 1794 г.
Примерно за два месяца до этого события у меня началась лихорадка, которая имела все признаки смертельной и от последствий которой я так и не оправился. Вот тогда-то я с удовольствием вспомнил о том, что написал первую часть «Века разума» и искренне поздравил себя. Я мало надеялся тогда выжить, а другие надеялись на это и того меньше. Поэтому я на собственном опыте по совести проверил свои принципы.
У меня было тогда трое товарищей по камере: Джозеф Ваннюль (Vanhuele) из Брюгге, Шарль Бастини и Мишель Рубенс (Rubyns) из Лувена. Постоянное и заботливое внимание этих трех друзей, днем и ночью, я вспоминаю с благодарностью и отмечаю с удовольствием. Случилось, что врач (д-р Грэхэм) и хирург г-н Бонд из свиты генерала О'Хара {20} были тогда в Люксембурге. Я не спрашивал себя, удобно ли будет им, как английским подданным, что я выражу им мою благодарность, но я укорял бы себя, если бы не сделал этого. Я благодарен также врачу Люксембурга д-ру Маркоски.
У меня есть основания думать, что эта болезнь сохранила мне жизнь, ибо других причин я не вижу. Среди бумаг Робеспьера, изучавшихся Комиссией депутатов и о которых было доложено Конвенту, имеется следующая собственноручная запись Робеспьера: «Demander, que Thomas Paine soit décrété d'accusation, pour l'intérêts de l'Amerique autant que de la France». (Потребовать, чтобы в интересах как Америки, так и Франции Томасу Пейну был вынесен обвинительный приговор.)
По какой причине это намерение не было приведено в исполнение, я не знаю и не могу узнать и потому объясняю это тем, что сообщение о моей болезни сделало его невозможным.
Конвент, насколько был в силах, исправил несправедливость, публично и единодушно пригласив меня вновь стать его членом. Я принял приглашение, чтобы показать, что могу перенести обиду, не позволив ей повлиять на мои принципы и симпатии. Нельзя отрекаться от правильных принципов на том основании, что они были нарушены.
С тех пор как я оказался на свободе, я видел несколько публикаций, одни из которых были написаны в Америке, другие в Англии в ответ на первую часть «Века разума». Если авторов могут развлечь подобные упражнения, я не буду их прерывать. Они могут писать против моей книги и против меня сколько им угодно. Они оказывают мне большую услугу, чем сами того желают, и я не возражаю, чтобы они писали и дальше. Однако, прочитав вторую часть, хотя она и не написана им в ответ, они найдут, что им следует вернуться к своей работе и снова плести свою паутину. Ведь та, что была сплетена сначала, сметена.
Они обнаружат теперь, что я обзавелся Библией и [Новым] заветом, и могу сказать, что нашел их гораздо хуже, чем думал. Если я в чем-либо и ошибся в первой части «Века разума», так только в том, что высказывался о некоторых частях этих книг лучше, чем они того заслуживают.
Я вижу, что все мои оппоненты в той или иной мере обращаются за помощью к тому, что они называют свидетельством Священного писания и авторитетом Библии. Они так мало понимают в предмете, что путают спор о подлинности со спором о доктринах. Но я выведу их на правильный путь, чтобы, если уж им заблагорассудится писать еще, они знали, с чего начать.
Октябрь 1795 г.
Томас Пейн
Часто говорится, что с помощью Библии можно доказать все что угодно. Но прежде чем признать что-либо доказанным Библией, надо доказать, что истинна сама Библия. Ведь если Библия не истинна или ее истинность сомнительна, она перестает служить авторитетом и быть доказательством чего бы то ни было.
Все христианские комментаторы Библии, все попы и проповедники навязывали миру Библию как абсолютную истину и слово божье. Они спорили, бранились и предавали друг друга анафеме по поводу предполагаемого значения ее отдельных частей и отрывков. Один говорил, что такое-то место означает то-то, тогда как другой утверждал прямо противоположное, а третий — что место это не означает ни то, ни другое, а нечто отличное от двух первых. И это они называли толкованием (understanding) Библии.
Случилось так, что все виденные мной ответы, относящиеся к первой части «Века разума», написаны священниками. Эти благочестивые мужи, как и их предшественники, спорят, бранятся и толкуют Библию. Каждый из них понимает ее по-своему, но лучше всех остальных. Они ни в чем не согласны между собой, за исключением того, что говорят своим читателям: «Томас Пейн не понимает Библии».
Вместо того чтобы напрасно тратить время и горячиться в брюзгливых догматических спорах о различных положениях Библии, они должны знать, а если не знают, то им следует это сообщить, что в первую очередь надо уразуметь, достаточно ли имеется оснований для того, чтобы считать Библию словом божьим, или нет.
В книге этой говорится о делах, совершенных якобы по прямому повелению бога, которые столь же оскорбляют человечность и нравственную справедливость, как и то, что совершили Робеспьер, Каррье, Жозеф Ле-Бон {21} во Франции, английское правительство в Индии {22} или какой-либо иной убийца в новейшие времена. Мы читаем в книгах, приписываемых Моисею, Иисусу [Навину] и т. д., что они (израильтяне) тайком нападали на целые народы, которые, как показывает история, не нанесли им никакой обиды. «Они предавали все эти народы мечу; они не щадили ни старых, ни малых; они совершенно истребляли мужчин, женщин и детей; они не оставляли ни одной живой души». Такие выражения повторяются в этих книгах со злорадной свирепостью. Но уверены ли мы, что вещи эти происходили в действительности? Уверены ли мы, что творец человека уполномочил совершать эти дела? Уверены ли мы, что книги, рассказывающие нам об этом, написаны на основании его авторитета?
