Нравственная философия - Эмерсон Ральф Уолдо (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
Наша мысль всегда будет даром свыше. Разум возрастает внезапно, непредвидимо. Никакой ум в своем развитии не в состоянии сказать, когда, как и посредством чего он дойдет до зрелости. Каждого из нас Бог посещает различными путями. Наша мысль зарождается гораздо ранее размышления; она ускользает от помрачения и незаметно достигает до ясного света дня. В детском возрасте мысль принимает все внешние впечатления и уживается с ними по-своему. Но закон непреложный правит нашим мышлением, от него зависят все действия и все проявления духа. Тут нет слов на ветер и нет поступков на авось. Прирожденный закон руководит духом до той поры, когда он сам возмужает до размышления или, иначе, до мысли сознательной.
В жизни самой тяжелой, или самой бесплодной, или самой подверженной анализу несчастный выбивается из сил, замечая по долгим наблюдениям над собою, что большая часть этой жизни не подвластна ни егорасчетам, ни его предусмотрительности, ни тому, что представлял ему ум. Не раз готов он схватить себя за голову, восклицая: «Что же я наконец такое? Какая доля принадлежит моей свободной воле в образовании такого существа, каким стал я теперь? Я носился по морям мыслей, часов, событий, гонимый властью непостижимою и всесильною, и ни мое простодушие, ни твердая воля не пособили мне ни в чем».
Вашему вниманию и рассуждению никогда не ответить на подобные вопросы так хорошо, как это сделала внезапная мысль, посетившая вас сегодня утром при пробуждении или на прогулке; мысль, вызванная вашим вчерашним раздумьем. Но ее вразумительные истины равно искажаются слишком резким направлением воли, как и излишнею беспечностью.
Мы не достаточно следим за нашими мыслями, мы ограничиваемся легким над ними надзором; и самые истины, нас озарившие, слабеют от прикрас и добавлений, приданных нашим рассказом.
Припоминая себе, какие лица возбудили и научили нас наиболее, мы тотчас убедимся в превосходстве начала наведения и вдохновения над началами математическими и логическими. Первые всегда заключают в себе и догику в ее сущности и в ее применимости. Мы, конечно, требуем логики от каждого ума и не миримся с ее отсутствием; но логика не должна ни слишком выдвигаться вперед, ни слишком распространяться. Ее обязанность — постепенно и соразмерно укреплять наведение, самой же оставаться безмолвною. Лишь только она является со своими предложениями и с домогательством самостоятельности и первенства, она теряет всякую цену.
Каждый ум имеет свой особый способ просвещения. Некоторые образы, черты, слова, факты, не замечаемые и забытые другими, ложатся на мой ум без всякого усилия и служат ему впоследствии к изъяснению законов первостепенной важности. Наше совершенствование очень сходно с развитием растительной почки. Сначала вы имеете инстинкт, потом — мнение, напоследок — познание; то есть корень, цвет, плод. Доверяйтесь инстинкту; он содействует вызреванию истины, и тогда вы узнаете, почему вы ему верили: из познания произойдет вера. В здравом уме, подношения, доставляемые инстинктом, не прерываются никогда; они, напротив, усиливаются и оказывают ему все более частые услуги на разных степенях образованности. Наконец, когда настает эпоха разума, мы уже не наблюдаем, не утруждаем себя наблюдением, потому что приобрели уже силу прямо устремлять внимание на отвлеченную истину и обнимать духовным оком все образы здешнего существования во время ли чтения, разговоров, или личной деятельности.
Человек простосердечный и здравомыслящий не живет по правилам, преподаваемым в школах. Он собирает заметки со всего, что само собою его поражает или радует. Вследствие этого различия между природными дарованиями людей почти незначительны в сравнении с богатствами, которыми они пользуются вообще. Ужели вы думаете, что ваш водовоз или повар не в состоянии подивить вас рассказами и уроками своей опытности? На этот счет всякий из нас знает столько же, сколько и ученейший профессор. Стены черепов безграмотных людей тоже исписаны фактами и мыслями; в один прекрасный день они возьмут свечу и разберут эти надписи. Если вы собирали яблоки или пололи и косили на солнце, то, войдя в комнату и зажмурясь, даже по истечении пяти-шести часов вы увидите вашими закрытыми глазами яблоки, травы, злаки, озолоченные ослепительным светом. Мозг, без вашего ведома, сохранил впечатления глаза. Точно так же и так же неведомо память сохраняет в полноте ряд образов и событий, представленных вам жизнью; трепет страсти зажигает искру в темном хранилище, и деятельная сила этой страсти прямо идет к образу, нужному ей для объяснения настоящего положения.
Много уходит времени, пока мы узнаем, до чего мы богаты. Мы готовы божиться, что история нашей жизни лишена всякой занимательности: нечего было замечать, не в чем добираться толка. Но годы большого умудрения обращают нас к покинутым воспоминаниям прошедшего; из этого волшебного озера вылавливаем мы то ту, то другую драгоценность и доходим до убеждения, что даже биография этого вертопраха есть только сокращенное истолкование сотни томов всемирной истории.
Мы все разумны. Разница между нами не в толке, а в уменье. В одном академическом клубе встречался я с человеком, который оказывал мне чрезвычайную внимательность, воображая себе, что я, как писатель, имею опытность несравненно обширнее, чем его; тогда как я видел, что в этом отношении мы совершение равны с ним. Кто из нас способен написать «Отелло» или «Гамлета»? Заметьте, однако, как легко гений их творца, его изумительное знание жизни, его увлекательное красноречие находят доступ в нашу душу. Разум творческий, который мы называем гением, встречается гораздо реже разума восприимчивого. Первый производит мысли, поэмы, изречения, проекты, системы, умозрения. Это — деторождения духа: произведения союза мышления с природою. Ничего нет труднее, как принудить себя думать. Человек принимается, например, обозревать основания гражданских учреждений или хочет углубиться в отвлеченную истину. Он безостановочно и без устали устремляет свой ум в одно направление; но это напряжение — не впрок: мысли снуют в голове; истина то едва промелькнет, то смутно обозначается. Он садится, он пересаживается, наконец, говорит: пойду пройтиться, и тем временем обдумаю яснее и полнее. Не помогает и ходьба. Он запирается в кабинете, там схватит он мысль — она ускользает! Вдруг, наконец, неожиданно, истина проявляется. Огонек забрезжит, разгорается: вот она, исходная точка, вот краеугольный камень, искомый нами! Но, если оракул дал ответ, так это оттого, это мы прежде, так сказать, осаждали святилище.
В гении должны находиться два дара: мысль и выражение. Первая есть всегда откровение, есть чудо, с которым не освоит нас ни привычка, ни внезапность, ни беспрерывное изучение: она всегда будет поражать удивлением ее созерцателя и оставит его невразумленным. Вообразите только себе воцарение новой истины в мире! Возникновение такого образа мысли, который в сию минуту; в первый раз, появляется на свет, как птенец вечности, как отголосок всемогущества безначального и бесконечного! Новое откровение, кажется, в одно мгновение вступило в наследство всего бывшего до него, оно же издает законы всему, еще не существующему. Оно приводит в движение каждый помысел человека, и все установленное готово подвергнуться изменениям. Но что бы мысль могла принести пользу, ей потребно орудие, которое дало бы ей возможность войти в сношение с людьми. Самые возвышенные вдохновения умирают со своим избранником, если нет руки, способной передать ее внешним чувствам. Сообщиться — значит сделаться предметом видимым, осязательным. Все люди приближаются в некоторой степени к первоначальной истине, следовательно, в каждом из них есть свойство сообщения; но у одного художника эта возможность доходит и до руки. Мысль гения внезапна, но и для самой богатой и даровитой природы способность выразить ее зависит от упражнения воли, от сдержанности мгновенных порывов, от надзора за ними. Гениальное могущество в том и состоит, чтобы при отважной решимости и выборе, руководимым строгим суждением, овладеть видимым в природе и преобразить его в красноречивую мысль; но вместе с тем вновь созданная изобразительная речь должна быть непринужденна, естественна и почерпнута не из опытности или знания, но из родников лучших.
