Время славянофильствует (Война, Германия, Европа и Россия) - Эрн В Ф (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Об этом раздаются красноречивые голоса и на Западе. В упомянутом обращении английских литераторов к русским с большой силою говорится:
"Несомненно, и Франция и Великобритания примут широкое участие в выполнении этой задачи своею доброю волею, своею мудростью, но вашей стране суждено внести в эту работу нечто свое, безраздельно ей принадлежащее... Так вот, когда наступит конец, когда можно будет вздохнуть, тогда поможем друг другу вспомнить, в каком порыве и во имя чего взялись за оружие наши союзные народы, и начнем рука об руку работать в преобразованной Европе, оберегая слабых, освобождая угнетенных, стремясь к тому, чтобы навсегда исцелить раны, нанесенные страдающему человечеству, все равно - нами или нашими врагами"xv.
Да! будем действительно помнить, во имя чего мы взялись за оружие и какой порыв объединил нас с Европой. Не будем забывать, что внутренно, по совести, в нашей духовной глубине мы сошлись с Европой на общем почитании святынь. С Францией нас спаяла вера в небесные силы; с Бельгией вместе мы религиозно признаем исконное благородство человеческой природы, то божественное ее достоинство, которое не может быть утеряно ни в каких обстоятельствах исторического бытия и которое в крайних катастрофических случаях чудесно восстановляется добровольно принятой Голгофой; с Англией соединила нас вера в святость человеческих слов и коллективных обязательств, признание ненарушимости права и договоров, внутренно связанных не с феноменологической фикцией "справедливости", а со справедливостью онтологическою, божественною. Вот что, поистине, в духе и совести породнило и совершенно объединило нас с Европой. И для того чтобы это стало окончательно ясным, перейдем к рассмотрению места России в свершающихся событиях.
ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ
I
У нас много спорят о национальных лицах, о сущности России, о наших народных идеалах. Но иногда так хочется отвлечься от всяких споров. Ведь загадка России - вопрос не только программы, политики или внешнего поведения. Он стоит перед сердцем как проблема внутреннего нашего самосознания и интимного самочувствия. И вот с этой внутренней точки зрения мне хотелось бы сейчас охарактеризовать "реалиорную" действительность русского духовного бытия, так, как она видится изнутри, а не извне.
В изумительном сочетании в России сплетаются антиномические дары: дары Пороса - Изобилия и дары Пении - Бедности, Нищеты. И в этом странном сплетении та умильная, страдальческая, складка, которая отличает ее от всех других народов. Россия - страна величайшего напряжения духовной жизни. В ее сердце - вечная Фиваидаxvi. Все солнечное, все героическое, все богатырское, следуя высшим призывам, встает покорно со своих родовых мест, оставляет отцов, матерей, весь быт и устремляется к страдальному сердцу родимой земли, обручившейся с Христом, - к Фиваиде. И все, что идет по этой дороге - по пути подвига, очищения, жертвы, - дойдя до известного предела, вдруг скрывается с горизонта, пропадает в пространства, одевается молчанием и неизвестностью. Семена божественного изобилия точно землей покрываются, и растут, и приносят плоды в тайне, в тишине, в закрытости. Дары Пороса, богатства нетленные, сочетаются с дарами Пении, которая облекает их в "рабий зрак", которая с ревностью и с заботою убирает их нищетою, незаметностью, каким-то феноменологическим "отсутствием". В сердце зреет, растет святая Русь, населяется новыми насельниками, расцветает новыми цветами, пылает новыми пламенниками, а с виду ровно ничего как будто и не происходит. Таинство русской жизни творится в безмолвии. И проникнуть в него можно лишь "верою", лишь любовью.
Народ беспредельно верит в сердце свое и не смущается его скрытностью. Для него Фиваида, эфирный план святой Руси, - такая же безусловная и простая реальность, как для Платона идеи. Каждый, пребывающий в живой связи народной веры, смотрит с хорошеем и простым чувством на "тех", богоизбранных, Богом призванных, которые направляются к Фиваиде, и - когда они исчезают в планы эфирные - крестится им вослед, вздыхает глубоким вздохом и помнит, больше всего в жизни помнит об этом живом прохождении Бога. Иные, увидев стремительный лет, и сами снимаются с мест, и тогда им вослед другие крестятся и кланяются до земли. Поэт чутко схватил эту особенность русской духовной жизни:
"Ты святися, наша мати, Земля Святорусская!
На твоем ли просторе великом,
На твоем ли раздолье широком,
Что промеж Студенаго моря и Теплаго,
За теми лесами высокими,
За теми озерами глубокими,
Стоит гора до поднебесья.
Уж и к той ли горе дороги неезжены,
И тропы к горе неторены,
А и конному пути заказаны,
И пешему заповеданы;
А и Господь ли кому те пути открыл,
И того следы неслежены.
Как на той на горе светловерхой
Труждаются святые угодники,
Подвизаются верные подвижники,
Ставят церковь соборную, богомольную,
А числом угодники нечислены,
Честным именем подвижники неявлены,
Неявлены-неизглаголаны!...3
И когда из таинственных и невидимых сфер народного подвига, срастворившись с сердцем родимой земли, к народу выходят угодники и святые, их сила, никого не насилующая, их власть, никого не принуждающая, их пламень, ничего не попаляющий, опять чудесно разубран дарами небесной Пении, и невидимы они в своей святости для тех, кто не хочет видеть, и богатое слово Бога, звучащее через них, нежно поит припадающих, оставаясь неслышимым и недоказуемым для внешнего слуха.
Те, у которых не раскрылось "второе зрение", те, кто глухи к тихой поступи божественных приближений, - те просто отрицают неявленную явь святой Руси и, отрицая, пребывают в самом решительном и тонком отрыве от народа. Покровы Пении для них последняя действительность, за которой они ничего не чувствуют, и божественные дары невидимости и закрытости для них просто небытие и отсутствие. Никаким внешним ключом не отворить этой внутренней запечатленности духовных сокровищ России, и никакому любопытству, никакой суете не проникнуть за заветную черту.
II
Эта глубинная особенность сердца России создает особый замысловатый стиль русской душевности. Если можно говорить о том, что глубина народного духа является в некотором смысле априорным началом и формующим принципом для индивидуальных сознаний, то эта проникнутость глубинного сердца России Фиваидой предопределяет в душах русских людей отсутствие веры во что бы то ни было внешнее и вещное, в себе замкнутое, относительное. Самая плоть русской души уже пронизана зачатком духовности, и острием ее выжжена некая точка, точка безусловности, которой не могут одолеть никакие условия жизни и никакие мысленные плены. Из этой точки родится все подлинно русское в положительном смысле слова. На низших ступенях: тоска, уныние, смутное недовольство, та постоянная "изжога" неудовлетворенной воли, которую с такой силой пережил Сковорода в первую пору своей жизни; на ступенях дальнейших: порывы, душевные бури, скитальчество, вечное недовольство достигнутым; еще выше - воспламенение всей души, возгорание всего существа и, наконец, победное, серафическое овладение земными стихиями.
Из такого душевного материала в России создается особая культура, т.е. особые формы душевной и духовной деятельности, направленной на воплощение и на материализацию внутренних энергий и замыслов. Вопреки общему мнению, культура России очень стара. Недавно об этом заговорили довольно громко. Историки искусства, как только стали исследовать дело фактически, с изумлением должны были констатировать гениальное своеобразие старой русской архитектуры. Когда же копнули старую живопись, то изумление было еще большим. Энтузиаст Италии, тонкий ценитель живописных чудес треченто и кватроченто, П.П.Муратов, стал говорить даже, что старая русская живопись выше итальянской. И вот раздаются уже голоса, что эллинская культура единственное живое продолжение свое находит на православном Востоке, а с определенного времени преимущественно в России, подобно тому как культура римская имеет продолжение на Западе, в станах романских. Но и тут Пения сделала свое дело. Вряд ли кто-нибудь станет отрицать историческую "запечатленность" старорусской культуры. Ее открывают, как какую-то Америку, и с удивлением начинают видеть то, что столетия стояло среди бела дня на улицах и площадях. С Петра Великого, принуждением Промысла и истории, взрослый русский человек посылается на учебу новому Западу. Он должен был на время оставить свою духовную утонченность, загрубеть и поучиться полезному, нужному, приобрести некоторые технически усовершенствованные земные органы, ибо с Запада шла гроза и возможность поглощения и завоевания. Путем заимствования и ученичества нужно было создать приспособление русской периферии к новым условиям надвигавшегося на мир "железного века". С тех пор в России брошены семена новой культуры, и вот в этом втором культурном созидании русский народ действительно молод и юн и только приступает к настоящим своим масштабам.
