Иви. Повествование о происходящем прямо сейчас - Шмаков В. (читаем книги бесплатно .TXT) 📗

.....

ниоткуда приходит красивое просто так

.....

просто так появляется рядом со мной просто так появляется рядом со мной с каждым из тех кто я это руки руки горячие руки ночных лошадей это крылья крылья это руки горячие руки ночных лошадей

.....

(вы узнали?) ? » …

Как громко оскрипнулся снег!.. Бережнее. Как можно тише… «вот хочешь ты то и это и то и это – одновременно но не допускаешь до себя ни того ни другого отворачиваешься поворачиваешься в другую сторону ложишься прямо: всё плывёт наплывает проплывает мимо, но появляется главное : огромный рассыпчатый плод : обилие зёрен рассыпается рассыпаешься ты да повсюду – ты; ты – отовсюду не мельтешишь хлопаешь в ладоши но так: неподвижен слепливаешь в точку ядро

.....

приходит утро но ночь вовсе не уходит, но приходит утро ...«и кому как не мне появиться в пригоршнях моих?...»

.....

п р и х о ж у» …

Задел и качнул ветку. Ветка шуршнула. За шиворот упал мягкий комок снега; холодный… Большая холодная капля, взбухшая на потолке… Он вспомнил: «дождь…» Тишина… …«Пятно и пятно и линия и строка. Здесь – ветка; здесь – камень; здесь – облака, и старенький плюшевый заяц с белым брюхом. …Обрывок газеты; каблук; ломтик апрельской глины… – здесь… – горсть прошлогодних перьев в нынешнее сиянье… Сухие хлебные крошки, упавшие ниц, – слёзы уставших ладоней, – янтарные брызги от солнца к солнцу, связующий путник! Дальше: холмы и ре- ки: здесь только – поправить травинку, коснуться сухого листа… …Кто он, бредущий по месту открытому, по дальнему месту бескрайнему? Человек или бабоч- ка? Гусь или солнце? Зрачки его – небо; и на обратной стороне неба – память… …По утрам, по утрам в небеса поднимает ветер вчерашние песни. Письма и песни. …Зрачки его – небо. Память его – любовь… …Я вас понимаю; я вас поднимаю над шорохом, пледом, забытым движеньем… над стуком из гулких забвенных голов… над стулом, где можно воссесть и забыться… – осенним дождём, пропада- ющим прочь… тишиной, принимающей речь – от плеч и до плеч – вполне… терпением… Я вас узнаю; там, где не было вас – узнаю. Я вас принимаю дрожащей рассветной каплей: дрожащей к рукам… Я люблю вас. Вы слышите?: я вас люблю! – как же иначе…» … …«Две ладони, как шрифт, опадающий осенью, – просинью. Так по капле прочерчиваются стра- ницы – свитком колодезным; будто б можно из свитка напиться!.. Можно. Точно так… точно так, как хлопают ластами по валунам тюлени: им это не нужно… им это совсем не обязательно… Но музыка требует выражения. И – нужно. Совсем-совсем обязательно. …И тюлени становятся главными барабанщиками мироздания; самыми-самыми главными – как и все остальные. И тюлени становятся барабанами. Кричи, кричи, кричи в барабан! – пичужки, букашки, призрачные кометы! Кричи, кричи, кричи в барабан! – то ли свет, то ли тьма, то ли тьма со светом… Пьёшь барабан… Поёшь барабан… Ветер…» … …«И это, то немногое, что ещё осталось: взгляды юношей и взгляды девушек, населяющие темноту. Остались золотые черешни в забытых руслах… тлеющий запах смородины… Лебяжьи перья – в сторону верхних и нижних пределов; ольховые лёгкие откровенья; жёлтые наливные точки пчёл-непогодниц…» … …«Хождения в прохладные тона. Бежание сквозь грозди ударений в рассвет и мир. На ровном наконечнике лазури – стать вымпелом. Но вовсе не сгореть, а – так: стать вымпе- лом. Ты скажешь: «мне приснилось». А я скажу: «Напрасно не горюй. Твой мир упрям – и к первому дождю ты станешь вымпелом»… » … Отшельник ступал осторожно. Слова перемигивались, менялись. Слова светились. Помимо слов – от шага к шагу – приметно стало: снег тает. Зыбкий, несильный морозец уступил место оттепели, и теперь тонкая снежная наметь уходила, медленно проседая к земле, прижимаясь к земле, намекая на скорое исчезновенье. Нужно было спешить. Отшельник перебегал от одной груды слов к другой. Он лихорадочно хватал смыслы и прикосно- вения, смело уминая охапку за охапкой в глубины своих зрачков. Он совсем не обращал внимание, ку- да именно ведёт его притяжность к развеянным по снегу буквам. Это не имело значения. Нужно было спешить. И вдруг отшельник замер. «Как просто, – подумал он, вглядываясь в новую груду слов. – Я вот так это всегда и понимал. …Немного суховато – возможно; но суховатость – поверху, главное: просто, про- сто и ясно. Немного плотновато – да; зато: коротко, и если кто-то принял бы это за сложность – это была бы его собственная сложность, неповоротливость разума и души…» Отшельник замер, вчитываясь: ...«Мир… мир… ровная голая колыбель, сирая, как крик паука, сырая, как объятия роженицы треплющей за гриву весну… Мир, бесконечно меняющийся местами с самим собою… Играющий мир… Плачущий мир… Мир, опускающий брови низко-низко… поднимающий брови высоко-высоко… о т с ю д а – г о в о р е н и е о п р о с т о м : 1 1 «Мир – мироздание – движение-недвижение бесконечного множества элементов – это иллю- зорное движение-недвижение бесконечного множества как-бы-фрагментов ЕДИНОГО. Условная Ре- альность. Мироздание – это Условная Реальность. Условная Реальность – мгновенная судорога, искажение АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ, или – точ- нее – то, что могло быть, но чего не было-и нет. Мгновение возникновения Условной Реальности – мгновение изникновения Условной Реальности; с изникновения её: её и не было, и нет, и быть не могло. Условная Реальность – промежуток между возможностью возникновения, как проявление самодостаточности АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ, и изникновением самой этой возможности. Услов- ная Реальность – промежуток внемгновенья, которого нет, не было и быть не могло, но который воспринимает себя-из-себя как бесконечность-множественность. 2 Условная Реальность-бесконечность (мир, мироздание, иллюзия, материя, искажённая АБСО- ЛЮТНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ) – бесконечна. В бесконечности нет места для точки, равно как и для чего бы то ни было другого, позволяю- щего определить центр и отсчёт из центра, так как бесконечность по природе своей бесконечна и, следовательно, бесконечна в любом проявлении своём, в любой закреплении. В Условной Реальности-бесконечности нет противоположностей, нет начал и концов. Нет и бесконечности. И вместе с тем – есть и противоположности, есть начала и концы, и – она сама. Условная Реальность-бесконечность бесконечно полна и пуста – одновременно. Полнота и пу- стота являются одним и тем же, являясь при том – как и любые качества-проявления – противо- борствующими противоположностями. 3 Смысл существования-пребывания Условной Реальности (как таковой) – двояк: 1) Самоосозна- ние, и при невозможности самоосознания (так как Условная Реальность – то, что могло быть, но чего не было-и нет) – движение к самоосознанию себя АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ и, значит, к освобождению, к изникновению-исцелению себя как Условной Реальности. 2) В момент порождения однозначности движения к самоосознанию себя АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ (и, значит, к изникно- вению-исцелению себя как Условной Реальности) – обнажается-порождается и условие стабилизи- рующее самость Условной Реальности как таковой: з а к о н с а м о с о х р а н е н и я Условной Ре- альности, и движение – во избежание разрушения (преображения) самости – направляется в про- тивоположную сторону. Круго-спираль замыкается-рвётся. (Условная Реальность (мир, мироздание, иллюзия, материя, искажение АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНО- СТИ) тяготеет к съединению всех – бесконечно-многих – фрагментов в ЕДИНОЕ, в АБСОЛЮТНУЮ РЕ- АЛЬНОСТЬ, но, вместе с тем, будучи по сути и во всех своих проявлениях двояко-бесконечно- множественной, раздираемая противоречиями и противоречиями скрепляемая, Условная Реаль- ность – тяготея к ЕДИНОМУ – обнажает-порождает з а к о н с а м о с о х р а н е н и я, основной стержневой принцип самости.) 4 Условная Реальность – то, чего нет, не было и быть не могло – своим существованием- несуществованием, притяжением-и-отталкиванием искажает для самой себя своё собственное самовосприятие, как того, что есть, но чего нет, не было и быть не могло. Тем самым Условная Реальность искажает (воспринимая через существование-несуществование, притяжение-и- отталкивание) восприятие подлинной своей сущности-природы вне иллюзорной самости – АБСО- ЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ. Соответственно, искажается и восприятие проявлений АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ в-из Условной Реальности. В-из Условной Реальности проступает как единственно связующая и подлинно-реально напол- няющая – всякий, бесконечно-многий вовне и внутри, фрагмент – с у т ь: БОГ. Единое-единственное проявление АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ в-из Условной Реальности – БОГ – применительно к Условной Реальности не является ни Верхом, ни Низом, ни Добром ни Злом, ни Творцом ни Разрушителем, а – СЪЕДИНИТЕЛЕМ. ЕГО присутствие в незрячем – Совесть и Надежда, в прозревающем – Вера, в прозревшем – Любовь. БОГ – зеркало Условной Реальности, ищущее её лица. Будучи отражённой – Условная Реальность самоосознаётся как то, ч е г о н е т, н е б ы л о, и б ы т ь н е м о г л о 2 1 Условная Реальность – промежуток внемгновенья, которого не было, нет и быть не могло, – воспринимает себя как бесконечность-множественность, и дробится (не дробясь) на бесконечное множество фрагментов, каждый из которых и есть сама Условная Реальность – бесконечная само- сть, по природе своей не имеющая шансов на саморазделение или повтор подобия. И – имеющая, так как является искажением АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ, ЕДИНОГО, то есть – по сути-основе – су- тью-основой не-единой, бесконечно-множественной (обмельк разноцветных переливов, в падающей – бесконечно, из ниоткуда в никуда – капле). Каждый из бесконечных фрагментов – в силу стабильности самости – воспринимает «вовне» и «внутри» раздельно. Тем самым – воспринимает бесконечность-множественность помимо себя. Тем самым, стабилизируясь, воспринимает-осознаёт себя точкой отсчёта бесконечности- множественности, центром, из которого разворачивается мир-материя-Условная Реальность. Каждый из бесконечных фрагментов воспринимая «вовне» и «внутри» раздельно – существу- ет-несуществует сообразно своей природе, но природы своей не осознаёт: Условная Реальность са- моосознаёт себя в данном состоянии реальностью непреходящей, само собой разумеющейся, един- ственной и единственно возможной. Тем самым – закрепляется разделение бесконечной множе- ственности на бесконечную множественность. Тем самым, Условная Реальность начинает осозна- вать себя – в себе и из себя – из бесконечного множества центров, неизбежно, в силу самости, условно-разделённых и условно-обособленных (тяготеющих к съединению, но и отторгающихся от него, во избежание изникновения самости). Осознавая – осознаёт себя в бессчётных, псевдонепо- вторимых образах, перемешанных друг в друге, скреплённых друг с другом, обусловленных друг дру- гом. Осознавая себя в образах, из образов – Условная Реальность проминается, продёргивается, расцветает бессчётными, псевдонеповторимыми законами существования, разнородными по об- личью, однородными по сути. (Можно представить себе бесконечное множество сфер, которые на самом деле – одна сфера, и даже – не сфера вовсе. Каждая из бесконечного множества сфер – и есть Условная Реальность, бесконечная в бесконечности, но – не осознающая себя таковой. Каждая из сфер, несмотря на взаи- моперемешение, взаимоскрепление, взаимообусловленность, несмотря на то, что все сферы на са- мом деле – это одна сфера, – условно (но не осознавая этой условности) как бы-изолирована от всех прочих сфер, и – в изолированности – автономна. Каждая из бесконечного множества сфер дробит- ся (не дробясь) – также – на бесконечное множество сфер, где каждая сфера – не осознающая себя Условная Реальность (одна одинёшенькая, не имеющая никаких шансов на саморазделение или по- втор подобия)… И так далее. И так далее.) И, разумеется, каждый из бесконечно многих, бесконечно разноликих бесконечных фрагментов – являясь Условной Реальностью (неразделяемой-неповторяемой) – является всего лишь промежут- ком между возможностью возникновения и изникновением самой этой возможности; тем, чего не было, нет и быть не могло. Различие между Условной Реальностью как таковой и Условной Реально- стью в состоянии фрагментов – следующее: 1) Условная Реальность как таковая в процессе само- осознания – осознаёт себя условностью и порождает движение к самоосознанию себя АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ; 2) Условная Реальность в статусе фрагментов – условностью себя не осознаёт, полагая себя реальностью безусловной и само собой разумеющейся. Здесь – фундамент закона са- мосохранения Условной Реальности. 2 Все пульсации – пульсация – Условной Реальности всешарообразны. Всешарообразность – как шар, развёрнутый-свёрнутый из себя в себя в бесконечном, никогда не завершающемся длении. Это состояние, в котором бесконечность-в-бесконечности пытается – стремясь к самопознанию – по- знать себя наделённой сторонами; познать себя со стороны. Но, будучи бесконечностью и не имея сторон, не имеет и возможности со-стороннего познания. И, хотя бесконечность-в-бесконечности, устремлённая к самопознанию со стороны, находится в бесконечном, никогда не завершающемся длении, тем не менее, в этом длении она сокасается с присутствием в себе-из себя-помимо себя-во всём – БОГА. Можно сказать, что Дух, Ум, Душа и Тело- Образ – проявления дления. 3 Движение бесконечно-многих, разделённых, фрагментов к съединению (всего со всем), и, одно- связно, движение самости (собственной для каждого из фрагментов; собственной-общей) к самосо- хранению – порождает напряжение. Сам факт напряжения опровергает иллюзорный статус ил- люзорной самости как цельной самодостаточности. Напряжение (напряжение-вибрация) не могущее завершиться ни так, ни этак, ни как бы то ни было – это наделение бесконечно многих бесконечных фрагментов наполнением, закрепляющим (напряжение-вибрация-закрепление) самоосознание Условной Реальности (в статусе фрагментов) самой себя, как единственной и само собой разумеющейся реальности. Напряжение-вибрация- закрепление; наполнение; бытийности. Бытийности взаимоперемешанны-слиты и взаимоизолированны. Бытийности как равнознач- ны, так и неповторяемо разнообразны. Из-бытийностно – бытийности можно представить как угодно: невозможно представить в бесконечной бесконечности что-то такое, что в бесконечной бесконечности не присутствовало бы. Каждая из бесконечно-многих бытийностей-фрагментов проступают Телом-Образом, Душой, Умом и Духом, воспринимаемыми из-бытийностно как от- дельное-индивидуальное, множественное. Можно сказать: бытийности. Можно сказать и так: отзвуки; бесконечное множество отзву- ков. Бесконечное множество промельков-обмельков. Люди и звери и птицы, насекомые, камни, бак- терии, травы, деревья… и запах и звук и цвет… и цветы и реки и горы и ветер и дождь, планеты и звёзды, галактики, вселенные, всевозможные энергии, всякомерные пространства, желания, стра- сти, понятия, соразмерности, направления… и т. д. и т. п. …мысли, слова, поступки… и т. д. и т. п. …и, например, стулья (Из-бытийностный человек может возмутиться; может заявить, что имен- но он сделал стул. Но: утверждение этого человека, что он сделал этот стул – будет столь же нелепо, как и утверждение этого стула, что он сделал этого человека. Впрочем, если допустить первое, то, естественно, вполне равноправным явится и второе.) Каждая из бытийностей наделена предопределением и свободой воли. Всюду – БОГ, как из-бытийностно воспринимаемая АБСОЛЮТНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. 4 АБСОЛЮТНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ – АБСОЛЮТНОЕ БЛАГО. У БЛАГА противоположности нет; нет «не- благо», есть только иллюзия ЕГО отсутствия. Это – страдание. Условная Реальность (направленная к самости) – осознаёт страдание, пребывает в нём и яв- ляется им. Осознание наполненности бытия страданием – отрицает самоценность бытия. Отрицание самоценности бытия – отрицает самоценность самости. Отрицание самоценности самости – отрицание самоценности Условной Реальности. Это ведёт к изникновению Условной Реальности. Изникновение же не происходит потому, что страдание – как и все производные Условной Реально- сти – иллюзия, то, что является данностью, но чего нет, не было и быть не могло. Условная Реальность по направлению к АБСОЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ – осознание иллюзорности страдания. 3 1 Из-бытийностно – бытийности воспринимают себя круговращением в круговращении; круго- вращение развивается по спирали. Из-круговращательно – круговращение воспринимает себя бес- конечным множеством фрагментов-форм: оформляется. Каждая из бесконечного множества форм – в силу самости – иллюзорно закрепляется как иллюзорная цельность и воспринимает себя точкой отсчёта мироздания. Означается как бы обособленная закреплённость. …Туман в потоке ветра, нравно осознающий себя скалой; нравно и несуразно… Каждая форма, будучи бесконечной в бесконечности, тем не менее, воспринимает себя в начальности и конечности: рождение – смерть; бесконечная прямая, осознающая себя отрезком, где промежуток между рождением и смертью приобретает значение главной, само собой разуме- ющейся ценности: жизнь. Это устроение-порядок – одно из проявлений закона самосохранения Условной Реальности. Из- бытийностно – бытийности воспринимают себя реальностью и фактом, устроение-порядок – ре- альностью и фактом, а БОГА – АБСОЛЮТНУЮ РЕАЛЬНОСТЬ – нереальностью и предположением, за- ведомо (из-бытийностно) недоказуемой возможностью. Из-бытийностно – бытийности воспринимают Мировой Дух, Мировой Ум, Мировую Душу, Ми- ровое Тело-Образ как дух, ум, душу, тело-образ: индивидуальное, конконкретно-личностное. Такое восприятие Мировых проявлений – разделёнными на бесконечное множество и принимаемых из- индивидуально – укрепляет устойчивость самости Условной Реальности, вплоть до как бы незыб- лемости. 2 Итак, человековый мир. Человек; бытийность от микро-я (я) до макро-я (мы): самозванное и бессмысленное осознание себя реальностью, венцом природы, точкой отсчёта мироздания. (Точно так же осознаёт себя всякая бытийность.) Человек реагирует на мир и характеризует его двумя способами: конкретно-личностно- субъективным и конкретно-личностно-объективным ( что, впрочем, одно и то же, но создаёт ил- люзию подхода «из себя» и «со стороны»). 3 В Условной Реальности, пребывающей в состоянии фрагментов, всё оформлено (то есть: наделено иллюзорной формой-закреплением, иллюзорной цельностью – по образу и подобию Услов- ной Реальности). Всё оформленное выражено Телом-Образом, Душой, Умом и Духом в конкретно- личностном статусе: тело-образ, душа, ум, дух.» … Отшельник почувствовал на щеке затеплевший овлажнившийся ветерок. Он посмотрел вокруг. …Снег таял. Молодой тонкий покров, проседая, жался к земле. Буквы стягивались и темнели. Уже не хватая строчки по сторонам – он старался, сколько успеет, дочитать это… «Насколько ты, из-бытийностно осознающееся существо, насколько ты, человек, осознаёшь себя существующим-пребывающим-живым, настолько же осознаёт себя пребывающей- существующей-живой каждая форма-закрепление; разделённое одно, имеющее иллюзию индивиду- ального, разнородного и несхожего. Всё выражено телом-образом, душой, умом и духом. Всё, что ты можешь узнать наличествующими у тебя органами чувств, всё, что можешь представить себе, всё, что можешь вообразить – живое ( настолько, насколько живое – ты); живое-равнозначное. С развитием органов чувств, представлений, воображения – способность узнавания раздвига- ется от…» … …Снег таял с невероятной быстротой… …«Так: твоё «я» и есть центр-ядро Условной Реальности. Узнай своё «я» – узнаешь всё. Узнав всё – поймёшь: ты не узнал ничего. Ты миновал сложное. Следующее – просто: не узнав ничего – ты узнал иллюзорность своего «я»; сотри своё «я» – станешь всем. Став всем – станешь ничем; здесь – изникновение самости Условной Реальности. Изникновение самости Условной Реальности – изникновение Условной Реаль- ности. С изникновения Условной Реальности – её нет, не было и быть не могло. Слияние с АБСЛЮТНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ » … Отшельник закрыл глаза. «Всё правильно…» Ему стало легко. Открыв глаза, он увидел, что надписи больше нет. Снег растаял, и множество букв, везде, повсюду – и за день не обойти, исчезло вместе со снегом. Но это не огорчило. Не примяло досадой. Он легко и радостно засмеялся; припомнив же свою недавнюю лихорадку, своё сквозьбуквенное бежанье – и во- все захохотал, в изнеможение усевшись на мокрую траву и вытирая рукавом слёзы. …Ноздрей окоснулся запах дыма. Отшельник, усилием воли утишивая смех, огляделся. Ого! Он оказался рядом со своей стоянкой! Даже не заметил… За деревьями – шагов сто – виднеется его ша- лаш. …Странно, но когда он уходил – костёр почти погас, да ещё – снег падал… Судя по дыму – огонь полыхал в полную силу, топлива ему было вдоволь. Отшельник быстро, изредка оглядываясь на исчезающие клочки снега, зашагал к стоянке. Его низенький самодельный – из толстых сушин – стул у костра оказался занят. На стуле восседала огромная румяная тётка. В новеньком тулупе, в высоких чёрных валенках, с цветастым платком на голове; улыбчивая, до- машняя такая. Рядом с ней стоял, попыхивая дымком сквозь неплотно прикрытую крышку, самовар. Важный, блестящий! Тётка сидела, приятственно щурясь на костёр, и поджаривала на огне хлеб. – Привет, бродяга! – загудела она. – Что мокрый такой? – в снежки играл? У-тю-тю… – Привет… Он не обманывался. Он видел глаза. Перед ним был пёс. Тётка перевернула хлеб другой стороной. – Погодь, хлеб дожарю – чаёвничать будем. У меня тут и варенье припасено! – Достала из-за пазу- хи литровую, запечатанную обвязанной бумажкой и доверху полную банку. – Земляничное! Кушаешь земляничное? – Кушаю. Но у меня только одна кружка… – Своя имеется! Тётка отложила в сторону палочку с хлебом, поёрзала, покряхтела – извлекла из кармана тулупа чашку. Чашка оказалась развалистая, ажурная – тонкий прозрачный фарфор. Удивительно, как она в кармане не то, что в осколки – в порошок не стреснулась! Но тётке этого было мало: из другого кармана она достала точно такое же блюдечко. Сбрякнула – вызвенев – с чашкой. Поставила возле самовара. – Вот как! – Хлопнула себя по колену. Устроилась распоряжаться: – Волоки, давай, вон тот чурба- чок – будет у нас столик. И хворосту, хворосту! – сядешь на него. … Да стой ты, увалень! Куда прёшь? – чуть чайник заварочный не опрокинул! Отшельник, затормошась, и впрямь чуть было не наступил на чайник. А прежде не заметил; ма- ленький серебряный чайничек стоял, наполовину врытый в тёплую золу, настаивался. Тётка покачала головой: – Аккуратней, малыш. Присматривай за собой. Отшельник согласно кивнул. Он вообще – стал многое видеть, слышать, многое понимать. Так и сейчас: он понял – о чём; не о чайнике была речь… но и о чайнике – тоже. Тетка, тем временем, быстро и опрятно облекла чурбачок в обличье чайного столика: накрыла его пёстрой тряпицей, нарезала поджаренный хлеб, открыла банку с вареньем и выложила две ложки. – Э-гэ-гэй! – Позвякала чашкой о блюдце. – Лапуля, тащи сюда заварочник, да кружку свою прихва- ти! Отшельник принёс и то и другое. Поставил на чурбачок. Тётка щедро наляпала варенье на куски поджаренного хлеба. Все – пододвинула отшельнику, се- бе взяла самый маленький кусочек. Набулькала чай. – Кушай, золотце, не стесняйся! – Благодарю. Чаёвничали молча. Казалось, говорить-то не о чем: всё и так понятно, понятно давным-давно, всё – само собой разумеется. Просто: прихлёбывали душистый крепкий чай, лопали варенье, закусывали хрустящим поджаристым хлебом. Просто: смотрели на вновь появившиеся снежинки – тяжёлые, мед- ленные, неуклюжие; снежинки сходили на землю, удобно и крепко прижимались к земле, и вскоре – таяли, таяли, таяли. Просто: прислушивались к сырому, чуть дрёмному гулу вставшего на цыпочки леса. Просто: поглядывали изредка друг на друга – и всё понимали, ни в чём не обнаруживая неудобства совместному пребыванию. Хорошо молчалось. Только раз, подбавляя себе и отшельнику чай, тётка тихо пропела-напомнила: – Аккуратней, малыш. Присматривай за собой… Отшельник снова кивнул. Прикрыл глаза; вспомнил: буквы на снегу… «- Люди так упорно ищут забвения, что неизбежно (когда? как? – зачем?) наделяются забвени- ем. И люди забывают, забывают… Они даже забывают, что искали забвение (и – неизбежно – были им наделены), и негодуют – негодуют! – на собственную мимолётность. И к мимолётности при- жимаются как можно крепче. И ударяются о неё. И ищут забвения. – Как же помочь им вспомнить? – Им – никак. А память – не нуждается ни в чьей помощи: нужно просто не мешать ей быть. Ведь забвение – это не отсутствие памяти, а всего лишь то, что препятствует её бытию. – Выходит, они – они сами – и есть забвение. – Разумеется! – И они – память. – Возможно. – Так как же им перестать быть собой-препятствием для себя-памяти? – Стать самими собой, перестав быть кем-то ещё. – Если им сказать – они не послушают… – Ух ты! – не послушают!.. Да они и совсем не услышат, чего уж тут слушать… Хочешь ска- зать – скажи самому себе. Хочешь промолчать – промолчи самому себе. И тогда – возможно – услышат. И тогда – возможно – послушают. – «Возможно»? – С «возможно» – невозможное и проходят. – Ты не путаешь меня? – А ты – меня…? Нас тут – один. Все путанья и ясности – мы. Что выберем? …Что выберем – то и ответ.» За спиною хрустнула ветка. Отшельник обернулся. С ближнего дерева – удобно усевшись на нижней ветке, прижавшись спиною к стволу – на него смотрела белка. Пушистая, с маленькими смешливыми глазёнками. …Как только её заметили – белка сразу занялась собой: умылась, почистила от сора хвост, расправила блестящие усы. Егозя, она как бы предлагала любоваться собой, намекала: почему бы и не восхититься? где ещё найдёшь такую краса- вицу? в любое дупло загляни – не найдёшь! Ну вот попробуй!.. Отшельник улыбнулся. Отшельник потянулся к чурбачку – отломить и предложить белке кусочек хлеба с вареньем. Потянулся – обнаружил: тётки нет, нет ни самовара, ни фарфоровой чашки с блюдеч- ком… На чурбачке осталось варенье, немного хлеба и его старая облупленная кружка, доверху полная золотистым дымящимся чаем. Он взял хлеб для белки и встал. Белки тоже не было. Разве что – чуть подрагивала ветка на месте её недавнего сидения. «Разбежались! – весело подумал отшельник. – И мне пора… Пора спать.» Он пригасил костёр, допил чай и убрал остатки еды в шалаш. Потягиваясь у входа – долгим неми- гающим взглядом коснулся темнеющего неба. Помахал небу рукой. Засыпая, он слышал: лес наполняется шорохами, шелестами, шагами… Лес подходит – со всех сто- рон – к его уединённому пристанищу, и всматривается, всматривается… И смотрит. …«За окном ночь; в комнате выключен свет. Ты смотришь в окно; ты видишь всё, что дозволяет увидеть тебе ночь. Ты видишь многое, многое, многое... Ты включаешь свет; ночь остаётся ночью; ты видишь в окне себя. …многое, многое, многое. Если закроешь глаза – ты увидишь всё остальное.» … «Иви, Иви, малыш…» Он проснулся. Ночь была стремительной и обволакивающей, ночь была глубокой и тёплой. Отды- ха хватило ему вполне, и тело благодарно постанывало, побуждая встать, потянуться к разведению ог- ня, наполнить у родника и подвесить над огнём котелок. Отшельник лежал зажмурившись; сильный свет, оплеснувший глаза из сна, во всей своей силе и крепости оставшийся по пробуждении – мешал сосредоточиться. Просторный яркий горячий свет…; почему-то стенки шалаша не мешали солнечным лучам вдо- сталь колобродить в его жилище, – напряжённым и жарким усилием поднимать его жилище почти под облака... Отшельник открыл глаза. Отшельник открыл глаза, и увидел себя лежащим высоко-высоко, на листке тополя. Приподнялся. К лицу приподнял поющие руки: утро… Ах! – а кругом, кругом!: отовсюду медвяный гул тополиной листвы – зелень! зелень! – узорная темень веток. За спиною – могучий, бурный, облитый трещинками фонтан вознесённого в высь ствола. Вокруг – сквозь листву – цветущие, пышущие высотой и размахом деревья: берёзы, ясени, дубы, каштаны, липы, осины, ели, баобабы, клёны, сосны… раски- дистые пальмы… немыслимо огромные папоротники… и многие, многие… На сколько хватало взгляда: зелень, зелень, зелень, и только впереди, отсюда не определимый, ощущался некий просвет. Отшельник сел, скрестив ноги, на листике. Замер. …То ли тишина приподнялась на облаке, то ли облако вынырнуло из тишины… Листик под ним качнулся. Обернувшись – отшельник увидел карабкающегося по черенку муравья. Муравей оскальзывался, пыхтел, но явно не собирался оставлять это надрывное, но и чем-то приятное для него занятие. Наконец, оскользнувшись основательно – он повис, отчаянно уцепившись за черенок. – Караул! – тихо пискнул муравей. Отшельник вскочил и протянул муравью руку. Муравей вскарабкался на лист. – Спасибо, мой добрый герой! – прослезившись, выдохнул он. – Я не герой, – засмеялся отшельник. – Просто: вы оказались в недоразумении и я вам помог. – Да-да, – муравей утёр слёзы. – Спасибо, мой скромный герой! – Вижу, вам нравятся герои, – деликатно заметил отшельник. – У вас трудная жизнь? – Понятно! Муравейник – не танцплощадка, попотеть приходится! – Муравей вскипел: – То – при- неси!.. Туда – сходи!.. Того – не делай!.. Собратья злобствуют! Начальство – поедом ест! – Огорчился. – Да ну их… – Утешьтесь, – улыбнулся отшельник. – Я думаю, вы можете просто уйти оттуда. Муравей обрадовался: – А я и ушёл! – Умильно посмотрел на отшельника: – Возьмите меня с собой! – С какой стати? – оторопел тот. – Я – отшельник, я иду один… Тут он задумался. Собственные слова встряхнули его. – А разве я помешаю? – робко спросил муравей. – Я – тихонько… Отшельник промолчал. Он, наконец, понял, что именно встряхнуло его: «Всё, что приходит в мир – ты. Ничего, кроме тебя, в мире не происходит. Всё, что ты мо- жешь осознать, воспринять, чего можешь коснуться – ты.» – Ладно, – кивнул муравью. – Если хочешь – можешь быть рядом. Только зачем тебе это? – Ха! – удивился муравей. – Как же без Наставника? – Наставника… А что такое – Наставник? – Отшельник подставил щёку налетевшему тёплому сквознячку. Посмотрел на муравья: – Наставник, это то, чему предстоит быть промежуточным между тобою, твоей печалью и муравейником? – Приблизительно… – стеснительно сказал муравей. – Я постараюсь не беспокоить вас зря, Настав- ник. Я постараюсь идти своими ногами. – Ладно! …Как знаешь. Муравей присел рядом. Муравей и отшельник сидели – плечо к плечу – и, не мигая, смотрели на плывущих-мелькающих в звенящих солнечных волнах изумрудных листвяных рыбёшек. Бликами по солнечной ряби – порхала в воздухе всевозможная крылатая мелюзга. Гудя, жужжа, трепыхая малень- кими перламутровыми крылышками, из сиятельной пучины вынырнул округлый глянцевый жук. Вы- нырнул, тщательно примерился – сел на соседний лист. – Здрасьте! – Крылышки сложил. Усами качнул. – Мне бы – тоже… – Что – тоже? – строго спросил муравей. – Что, что… – передразнил жук. – То!.. Мне тоже Наставник нужен! – Привет-привет! – сказал отшельник. – Надо же! И ты из муравейника сбежал? – Из жучарника!.. – хмыкнул жук. Смущённо почесался. – Мне бы – того… – Ну-ну, – ободрил его отшельник. – Чего? – Тяжело мне! – не выдержал жук. – Устал! – Вот как… – сказал отшельник. – Как будто резинку ко мне привязали! – жук всплеснул лапками. – Я ж и сам… я сам пробовал… Поначалу – легко. Потом – труднее и труднее; чувствую, резинка натягивается… И – хлоп! – кубарем об- ратно! Кубарем!.. – в голосе жука послышались надрывные нотки. – Два раза пробовал! Все крылья стёр… А? Это ж надо…? Так устал, так устал! – дорога так тяжела… – Вот как… – сказал отшельник, прикрывая глаза. «Не может быть усталости в дороге, когда – в дороге. Как только присел на обочине – усталость обволакивает тебя; усталость просачивается в тебя; усталость подменяет тебя собой. Вот: кажется тебе, что усталость именно из дороги; ка- жется тебе, что усталость именно от дороги; что устал ты в дороге, и усталость твоя неподъ- ёмна, и усталость твоя горька. И это правда; это именно твоя правда, тебя – сидящего на обо- чине. …Ты легче пушинки. Ты слаще потоков мёда на устах умирающего от голода. И – ты только представь себе! – крепче Северного Ветра. Единственный способ избавиться от усталости в дороге – дорога. Эй! – поднимайся немедленно! Скорее отправляйся в путь!» … – Хорошо, – согласился отшельник. – Оставайся с нами. Муравей расцвёл. Обрадованно махнул жуку лапой: – Держись, жучара! Не робей! Перевоспитаем! Жук захохотал. Отшельник удивлённо смотрел на своих внезапно появившихся друзей. …Он их не искал. Он их даже не звал… Или? …Не имеет значения! «Я рад им, – думал отшельник. – Я смотрю на них – и я рад им. Значит, я сумел порадоваться самому себе.» …Когда он бежал, – тогда, в начале, – он смутно, очень смутно понимал, куда бежит… Просто: бе- жал, потому что умирал… потому что не мог дышать там, откуда бежал. После – раз за разом выдирая ноги из вязкого болотного месива – он вдруг почувствовал под ступнями твердь. Потом понял: твердь – она не под ногами, она в тебе, и только тогда, когда ноги готовы к дороге – дорога готова коснуться твоих ног. Ты эта твердь. « А здесь – красиво... Впрочем, красота есть везде, во всём. Нужно только приблизить свой взгляд с той стороны предмета, события, явления, мысли, где приближение к красоте, где красота – взгляду твоему навстречу – очевидна. И помнить: именно здесь свершается дыхание; именно здесь жизнь, смерть и судьба идут рука об руку.» По стволу просыпалась, снизу – вверх, барабанная дробь. Все посмотрели вниз. У подножия топо- ля на задних лапах стоял заяц и упорно, поставив уши торчком, выстукивал призывный марш. – Тебе чего? – свесился вниз муравей. – Стучу! – лучезарно оскалился заяц и тряхнул коротким хвостишком. – Что, – прогудел жук, – других деревьев нет, что ли? – Но вы-то – здесь. – Заяц прекратил барабанить. – Я к вам хочу! – Это ещё зачем? – с подозрением спросил жук. – Там, говорят, у вас в листве Наставник завёлся. – Заяц сморщил нос и чихнул. – Вообще-то, я к Дереву бежал. Но – вот… Вдруг вы куда-нибудь ушмыгнёте! – Дерево Слов… – почтительным шёпотом сказал муравей. – Я тоже к Нему шёл, и – встретил тебя, Наставник. – И я… – поддакнул жук. – К Нему многие идут. Слова… стихи… письма… Такое Дерево! – Жук сме- шался. – Мне бы вот тоже – письмецо… Муравей развеселился: – Вместе и пойдём! А? Милое дело! Отшельник вспомнил: письмо… Листья, взмывшие сквозь лес… Буквы, буквы, буквы на снегу… слова… говорение… – А где Оно? – спросил отшельник. – Там, – показал жук на слабо различимый просвет. – Недалеко! – Близко! – подтвердил заяц. – Ха! Весь этот лес – его дети! А дальше – Болота… и Чайный Домик… – Помолчал. – Ну, так как? Можно мне к вам? Все опять посмотрели на зайца. – Очень нужно? – улыбнулся отшельник. – Очень, – подтвердил заяц. – Куда ж без Наставника? – Печально качнул ушами: мне б только – разбежаться… – Торжественно воздел лапы кверху: – О! Прими меня, Наставник, в свои владения! – Спятил… – шепнул муравей жуку. – Я ни чем не владею, – сказал отшельник. Заяц обомлел: – Ничем не владеешь? Совсем ничем? – Не «ничем», а «ни чем», – поправил его отшельник. – Это значит, что я не являюсь владельцем- хозяином: владельцем чего бы то ни было и кого бы то ни было. – Любопытно! – навострился заяц. – И? – Если я не являюсь владельцем, то и у меня нет владельца: я ни чем не владею – ни что не владе- ет мной. Я свободен. – А мне – можно? – жалобно спросил заяц. – Я тоже так хочу! – Можно, – спокойно ответил отшельник. – Возьмите меня, – взмолился заяц. – Возьмите меня с собой! Густые раскидистые заросли чуть качнулись, чуть шелестнули, и за спиной у зайца появился чёр- ный, с рыжими подпалинами пёс. Отшельник обрадовался. – Возьми его! – рыкнул пёс. – Всё равно не отвяжется! – Ой!! Заяц, взвизгнув, мгновенно взлетел на дерево – почти до середины ствола, и, тяжело отдуваясь, закатив глаза, повис в развилке. – Где он? – прохрипел заяц. Пса уже не было. Пёс исчез. – Ну и здоров же ты по деревьям карабкаться! – восхищённо прицокнув, сказал жук. – Редкая бел- ка так сможет! – Да что там – белка! – подхватил муравей. – Какая белка? – орёл! Заяц, икая, мутным взором обвёл собрание. Отшельник встал, оправил куртку, и – неожиданно резко – крикнул: – А-а-а-а! Муравей и жук в испуге шлёпнулись ниц. Муравей – на пузо, и голову лапами прикрыл. Жук – за- валился на спину, – так и елозил-барахтался, ритмично подвывая. Зайцу же было – без разницы, он ещё от прошлого не отошёл. Отшельник потрепал муравья по плечу. Помог жуку перевернуться и принять более удобное по- ложен