Благая Весть Курта Хюбнера (СИ) - Незванов Андрей (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Что касается предка, то у него здесь нет своего времени: как бессмертный он живет в "Вечности", то есть принадлежит вневременному Архэ.

Курт утверждает то же самое, когда пишет:

"В гипотактическом же смысле все подчиняется ларам, предкам, то есть сверхвременной связи, в которой существует семья (курсив наш)".

То есть, общение с умершими нигилирует время?

Пусть так, однако, никакого Кроноса (Времени ) и заявленного Куртом отношения к Нему мы не находим.

Впрочем, Курт далее молчит о Времени. Он говорит об умершем члене семьи. Умерший продолжает жить в семье, благодаря памяти, и, по словам Хюбнера, выступает как некая...

"... субстанция, которая дарит утешение, живет дальше вместе с ушедшими и теми, кому надлежит появиться на свет. Как еще более ясно покажет дальнейшее изложение, субстанция такого рода имеет мифическую природу".

Последняя фраза больше похожа на бред. Единственно, что мы из нее устойчиво извлекаем, это, что "нуминозное" переименовано Хюбнером в "мифическое", - отчего оно таковым не становится.

Так и подмывает спросить - в каком же Мифе можем мы встретиться с названной "субстанцией", и под каким именем? Гестия?

Впрочем, Хюбнер уже назвал её - "Лары"!

Вся эта история с портретом предка на стене дома обнаруживает, против воли Курта, коренную недостаточность исходной концепции, с помощью которой разум пытается присвоить религию. Я имею в виду концепцию "нуминозного".

Чем же она плоха?! Тем, что вполне "метафизична": то есть, оперирует безликими силами, сущностями, энергиями и субстанциями. И поэтому не в состоянии ухватить то, что буквально само идет в руки в ситуации с предком.

Несмотря на весь талант Гёльдерлина, Курт не в состоянии увидеть в предке живое ЛИЦО, которому члены семьи - тоже живые лица - относятся как к лицу: чтят его. Именно это личное отношение ПЕРВИЧНО. Всё прочее, как то: эмоции, силы, дыхания, etc.; вторично. И, поскольку лица и личные отношения лежат за пределами его метафизического дискурса, ему приходится рассматривать семью как некую экосистему, которой предок принадлежит как объект, и органическое единство которой выступает в опыте как некая "субстанция", ощущение присутствия которой трактуется как "нуминозный опыт", и т.д.

Между тем, предок - это прежде всего СУБЪЕКТ; и только как субъект он может быть членом семьи, с которым общаются другие её члены. У Хюбнера же сообщающиеся субъекты: предок и члены семьи исчезают в объекте - субстанции. В то время как объект личного общения - отнюдь не субстанция, но - личность; в данном случае личность предка. Знание личности предка, позволяющее представить себе его лицо, обеспечивает виртуальное присутствие его в кругу общения семьи.

Именно лицо предка живое в общении с ним и отношении к нему, объективируемое в его личности, а не субстанция единства, расширяет актуальную общность семьи до времени жизни рода, - если говорить о времени. Так что сущая в общении общность семьи действительно несет с собой Время как ставшее пространство межличного общения всех членов Рода, как "Время Рода". И опыт существования членов семьи в этом Времени Рода можно в каком-то аспекте счесть "нуминозным", поскольку он противоречит разуму и рациональной действительности, в части неразличимости живых и умерших.

Тем не менее, "нуминозное" переживание - хотя и признано религиозным феноменом - отнюдь не лежит в основе религии. Главное в религии - как и в семье - как раз личные отношения: в особенности отношения почтения к Нему, конкретному лицу, имеющему имя.

Не зря наступление безбожного времени Гёльдерлин выражает восклицанием: "Исчезли божьи имена!".

Хюбнер сам указывает на эти недостатки субстантивного сознания, когда пишет ниже:

"В субстантивной сфере мышление становится объектом, оно относится к произносимым словам и предложениям; однако таким образом не схватить субъективной стороны мышления, транзитивных элементов, а именно того, кто мыслит и произносит эти предложения...".

Несмотря на это, Курт упускает возможность, открывшуюся ему, было, в стихотворении Гёльдерлина "Ahnenbild", и позволяет "субъекту исчезнуть в объекте", говоря его же словами.

В следующей главе, посвященной сравнению научного опыта с религиозным, он, вместо сопоставления личного (субъектного) и безличного (объектного) существований, просто сравнивает физику и метафизику, - не более того.

К прочтению этой, следующей главы мы, с ним вместе, теперь переходим.

ГЛАВА II

К сравнению: онтологические основания естествознания

В первой же строке Курт вновь говорит о "непроизвольном мифическом опыте", перефразирую таким способом Рудольфа Отто, который говорил об опыте переживания "нуминозного". О "мифическом" нигде речи нет.

Другое дело, что Рудольф полагает "нуминозные" феномены источником и "виновником" религиозной ментальности. Последняя может, наверное, включать в себя и "мифы", как "идеограммы, выражающие нуминозную настроенность духа". Но, всё-таки, мифы выступят тогда как нечто вторичное, производное, не принадлежащее первичному непроизвольному опыту, который, поэтому, не может именоваться "мифическим".

Мы не можем сказать, является ли эта небрежность речи Хюбнера намеренной или случайной. Но считать ее малозначимой тоже не можем. Ведь далее он собирается "сравнить с мифом и противопоставить ему опыт естествознания".

Но прежде Курт констатирует, что мы, насельники модерновой эпохи, в отличие от древних греков, гораздо в большей степени ученые, нежели поэты. И это мешает нам осознать и оценить по достоинству нуминозные составляющие нашего опыта.

Он пишет:

"...одна из решающих трудностей в придании значимости непроизвольному мифическому опыту состоит в производном от науки способе мышления".

То есть, миф как "система мышления" является чуждой нам.

И вот, Курт хочет сопоставить миф и естествознание. Выбор естествознания обусловлен, по его словам, тем, что...

"Предшествующее введение в анализ мифического опыта ограничивалось для простоты в основном представлениями о природе. Поэтому, говоря о науке, мы можем сравнить с мифом и противопоставить ему для начала лишь опыт естествознания".

И начинает он с Декарта:

1. Декарт

По мнению Декарта, обнаружением причастности человеческого разума Богу является МАТЕМАТИКА:

"Таким образом, если Природа имеет разумное устройство, то она определенно должна описываться языком математики".

Логика не слишком очевидная, тем не менее, одно в ней бесспорно: синоним Высшего в Человеке и в Природе - это Разум. Бог сделал Природу разумной для того, чтобы человек как существо разумное смог воспользоваться ею в своих интересах: поставить себе на службу.

Курт излагает онтологию Декарта в следующих словах:

"Во-первых, природа конструируется с помощью разума, поскольку она сотворена милостивым Богом применительно к нашим познавательным возможностям. Во-вторых, разум, лежащий в основе природы, прежде всего и в основном является математическим разумом. В-третьих, общая сумма движения во Вселенной остается неизменной, поскольку божественное решение, предшествующее творению, является неизменным".

И отмечает, что...

"Представления Декарта в третьем пункте были спорными уже в эпоху Возрождения".

"Что же касается второй предпосылки, то, сколь ни были бы очевидны сами по себе математические аксиомы и выводы, связь их с природой не может быть такой же".

"Что касается первой предпосылки, то /.../ в наши дни никто не признает ее убедительности".