Две жизни (Часть 3, том 1 и 2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна (книга жизни .txt) 📗

Глава 32 Прощальная речь И. обитателям оазиса матери Анны. Приезд в Общину Раданды и первая вечерняя трапеза. Наставление И. отъезжающим и остающимся. Часовня скорби. Отъезд в оазис Дартана Грегора, Василиона, Бронского и Игоро. Отъезд в Америку Андреевой и Ольденкотта

Я поспешил в трапезную как раз вовремя. Обед уже кончился, и при моем появлении в дверях И. поднялся, чтобы поговорить с населением оазиса в последний раз, как я узнал из его речи. Окинув всех пристальным взглядом, он как бы каждому в отдельности послал свое благословение и заговорил: - Много раз за это время я встречался с вами в этой комнате, и многими мыслями мы обменялись с вами. В самом недалеком будущем я и мои сотрудники покинем вас. Значит ли это, что разлука физических тел не даст нам возможности духовно общаться, что, продолжая совершенствоваться сами, мы лишимся возможности помогать идти к совершенству тем друзьям, от которых оторвалось наше физическое тело? Я говорил вам, что самая великая из действенных сил человека - мысль. Если человек достиг самообладания, мысль его выровнялась. Она не представляет из себя больше тех скачков и зигзагов, в которых был зажат человек невыдержанный. Самообладанию вспыльчивого угрожает все, вплоть до любого ничтожного внешнего препятствия. Человек полного самообладания может распоряжаться своей мыслью совершенно так же спокойно, не стесняясь любым расстоянием, как он распоряжается своею речью в физическом общении. Но для этого нужны еще и чистота его преданности тем, кому он шлет свои мысли, и полная освобожденность, а вы знаете, что освобожденность и радостность - синонимы. Но знать в теории, в мысли, в идее - еще не значит знать в истине. Тот знает правду Истины, кто пред Ней, в Ней и для Нее действует. Привыкнув действовать в Истине, человек перестает различать два мира - земли и неба; тогда для него существует только один новый мир, мир слиянного неба и земли, в котором он живет, мыслит и действует. Перейти в эту психику человек может только тогда, когда он долгое время жил, утверждая себя и встречного живущими в двух живых мирах - неба и земли. Этот подготовительный период, приводящий к жизни в слиянном мире, к действию в общем творчестве Всей Единой Жизни, длится у каждого существа так долго, как идет его путь вырабатывания цельности мысли. Неясные, не до конца додуманные идеи вводят человека в мутное, компромиссное существование. А выхваченный пучок чужих мыслей и идей, не пережитый как опыт простого дня, вносит непоправимый вред и несчастье в жизнь человека. Он "ищет" царства счастья, не находит его вовне, винит ближайших окружающих его людей в неумении жить с ним в мире, на самом же деле, не умея создать мира в себе и подать его им, жалуется и чувствует себя несчастным. В шумных толпах людей, куда многие из вас со мной поедут, ищите всегда и начало и конец своего неудачного общения с людьми - в самих себе. Вы же, остающиеся в этом чистом и чудесном углу, помните, как я объяснил вам силу мысли. Не выбрасывайте из своего внимания тех, с кем разлучаетесь сегодня. Но работая сами над цельностью вашей мысли, посылайте уехавшим друзьям свою силу умения мыслить по-новому, в полной цельности до конца. Не считайте, что войти в сотрудничество с Учителем можно лишь только потому, что "Учитель зовет". Много званых, но мало избранных", - о том сказано уже давно. Если кто-либо из вас получил, тем или иным путем, задание или указание Учителя, и вместо того, чтобы каждую минуту своего времени употребить на труд над самим собой, постоянно стремиться достигнуть наибольшей цельности в мыслях и перевести привычно сосредоточенную мысль в действие, начнет смотреть по сторонам и говорить: "Конечно, я не могу жить в мире с теми или этими людьми. Но не могу вовсе не потому, что в моем сердце недостаточно мира. Я-то именно миролюбив, но меня не поддерживают люди, рядом со мной живущие. Достаточно было бы им произнести одно слово приказания - и грубые люди, сталкивающиеся со мной каждый день, стали бы самыми мирными и вежливыми со мною. И, разумеется, тогда уж мне ничего бы не стоило жить с ними в мире". Вы смеетесь. И я готов был бы смеяться с вами, если бы приведенный мною пример духовного убожества не был очень частым явлением среди обывательской жизни тех стран, куда вы со мной поедете. Там такие люди считают себя "следующими" за Учителем и "чтущими" Его, и там вам суждено растить истинную культуру духа... К вам, остающимся, я обращаюсь теперь. Не важно для культурного роста вселенной, что живущее сейчас человечество, для вас далекое, совсем не знает о вас. Ваша роль, как роль каждого исторического явления, влияющего на рост культуры людей, до времени скрыта от глаз современного вам человечества. Но вскоре - конечно, не по счету одной земли, считающей короткий период ста лет веком, - вы выйдете на арену жизни, как творцы и деятели. Пустыня вокруг вас скоро зашумит хлебными злаками, вырастут и города неподалеку от вас. И ваш оазис станет большим и прекрасным городом, центром высокой цивилизации. Но вы? Как должны вы жить этот подготовительный период, пока скрыто от глаз народов вы движетесь в радости труда, видимые очам Бога? Мудрость не оказывает влияния извне, я неоднократно вам говорил. Но она и не проникает в глубины духа. Она там живет. И пробудить Ее в себе может только сам человек. И только сам человек предел собственного Света. В данную минуту мы пришли к вам, чтобы помочь вам двинуться во внешней Цивилизации. Чтобы помочь вам в деле колонизации пустынного куска земли для нужд и целей нового человечества, которое Жизнь приведет сюда. Ваше сотрудничество с Жизнью состоит в помощи строительства для новых кадров человечества. В приготовлении таких новых условий внешней цивилизации, в которых следующие поколения смогут познать в себе высокие психические силы, глубже проникнуть в тайны природы и развернуть ослепительную картину действия ее сил для пользы и блага людей. Не вам суждено вынести новые ценности во внешний мир, ценности, подаваемые Жизнью людям. Вам суждено только приготовить почву для будущих откровений Ее. Но разве труд ваш, сотрудничество ваше с Жизнью от этого менее значительно? Разве для этого дела вы можете остановиться, хотя бы на мгновение, в вашем самоусовершенствовании? Ответьте сами себе на этот вопрос. Усвойте первое правило людей, желающих идти в ногу со своим народом, со своею современностью: нет дел мелких. Всякое дело составляет или утверждение жизни - и тогда оно является сотрудничеством с Богом, или оно является унылой мыслью о себе, то есть отрицанием, непониманием основного закона существования на земле: все в себе, все для блага общего, ибо все - любовь. Лишенное этого понимания, существование человека является голым эгоизмом невежественности. Идите за матерью Анной, как шли до сих пор, светло, радостно и мирно. Но прибавьте к задачам дня полное понимание: жить на земле - значит входить в активное содействие с трудом Единого. Жить - значит ежечасно утверждать. А утверждает только тот, кто в себе знает закон доброты и умеет проливать мир вокруг себя. Завтра мы уедем. Нашими руками Жизнь оставляет вам часовню Звучащей Радости. В ней зрите не помощь вам, но признание вас сотрудниками, верными друзьями Жизни, защитниками и пионерами новых духовных устоев для жизни и счастья будущих поколений. И. отошел от стола и долго еще беседовал с обитателями оазиса. Все мы также оказались окруженными милыми людьми, каждый из которых старался выразить нам свою благодарность и огорчение по поводу нашего скорого отъезда. Наши хозяева никак не хотели расставаться с нами в этот день. И. предложил пойти в новую часть парка и еще раз полюбоваться всеми новыми чудесами искусства, которые жили теперь в оазисе как ряд новых великолепных зданий. Долго большой толпой ходили мы за И. и матерью Анной, рассматривая обворожительно выглядевшие среди густой зелени новые постройки, как к И. подошла группа детей, и я услышал голос девочки: - Учитель, а ведь ты еще не исполнил, что обещал. А завтра собираешься уехать. Как же так можно? Раз что обещал - свято. Как бы уж трудно ни было, а исполнить надо. Уехать тебе завтра никак нельзя. И. поднял девочку на руки и, смеясь, спросил: - Чего же это я не исполнил, что обещал, дитя мое? Толпа, пораженная выходкой ребенка, притихла, и все ясно расслышали звонкий детский голосок: - Да как же ты сам-то мог забыть? Ведь ты обещал нам свою статую. Еще все спорили: одни хотели поставить ее на воротах, другие на больнице, мы, дети, - на школе, а ты, чтобы всех примирить, решил поставить свой портрет на маяке. Никак тебе уезжать нельзя, пока слова не сдержишь. И. продолжал весело смеяться, но что тут поднялось вокруг! Люди, забывшие, начисто забывшие, о своей просьбе, точно устыдились своей забывчивости. Одни укоряли себя в ней, другие в неблагодарности, третьи молили остаться и выполнить обещание. Трудно было даже представить себе, что мирный оазис, бесстрашный и спокойный в самые трагические и ужасные моменты, принимающий в форме полного самообладания факты огромной значимости, может вдруг превратиться в этакое бурное море волнений и выкриков. Подняв вверх руку, призывая тем самым толпу к выдержке и молчанию, И. сказал: - В эту минуту каждый из вас получил два урока. Первый - как легко потерять внешнее самообладание и как оно вредно действует на внутреннее равновесие. И второй урок - как плохо увлекаться одной землей и мало смотреть в небо. Если бы вы почаще смотрели на чудесное созвездие Креста, что сияет прямо над маяком, вы увидели бы, что обещанная вам моя статуя уже стоит на месте. Дитя напомнило вам о моем портрете, которому вы так много придаете сейчас значения. И если бы уста ребенка не укорили меня за невыполненное обещание, вы бы, вероятно, не скоро спохватились взглянуть на верх маяка и поискать там мою фигуру, хотя я верю вам, что по существу вы ею очень дорожите. Пойдемте же, вы убедитесь, что Учитель держит свое слово. Но с вас - со всех до одного - я тоже беру слово: пусть моя статуя будет олицетворением одного из законов вашей высокой чести, что раз слово дал - выполни. Если пообещал, а потом показалось трудным выполнить - взгляните на мою статую, подумайте, что я, живой, стою рядом с вами, и скажите себе: "Легко мне, Господи!" Не спуская девочку с рук, И. пошел в старую часть парка. Дорога была не близкая, сумерки уже спускались, и, когда толпа, им ведомая, подошла к маяку, созвездие Креста уже ярко пылало на темном небе. Много раз приходилось мне быть свидетелем "сверхъестественных" явлений, совершаемых И. И каждый раз, так или иначе, они меня поражали. В этот вечер я был раздавлен гигантским подвигом его воли и труда. На самой вершине маяка - а я хорошо помнил его высоту, когда взбирался туда по неисчислимым ступеням лестниц, - стояла во весь человеческий рост статуя И. Чтобы казаться с земли в рост человека, как же велика должна была быть статуя на этакой высоте! Да разве вообще это была "статуя"? Это был живой И. в белом, вышитом золотом платье, с оранжевым плащом на плечах, с пятиконечной звездой в поднятой руке. И звезда эта... горела так же ярко, как сверкавшие над нею ее сестры неба... Молча стояла толпа, созерцая непередаваемое словами зрелище! И точно по волшебному мановению все опустились на колени, и мы семеро, И. и мать Анна запели гимн Владык мощи! Когда мы окончили петь, И. тихо сказал коленопреклоненной толпе: - Выучитесь у матери Анны этому гимну и пойте его в высокоторжественные минуты вашей жизни. Пусть он будет для вас символом вашего единственного счастья: жить, утверждая Жизнь! И. обнял мать Анну, поднявшуюся первой с колен. Затем каждого из жителей он благословил и ответил поцелуем в голову на прощальный поцелуй его руки. И. не говорил ни слова о своем отъезде, но каждый понимал, что Учитель давал свое прощальное приветствие и что больше он не увидит этого чудесного человека, быть может, долгое-долгое время. Глаза всех были влажны, когда И. произнес свои последние слова: - Сейчас вы разойдетесь по своим комнатам, и многие из вас лягут спать в своих привычных условиях, чтобы проснуться завтра к обычному и привычному труду. Некоторые, возвратясь, найдут у себя платье путешественников. Они переоденутся в него и выйдут вновь сюда, чтобы начать жизнь, оторванную от старых привычек, полную новых, неожиданных и неведомых положений. Но все это - внешняя сторона. А силу, суть, самоё Жизнь каждый из вас понесет в себе. И только это важно человеку земли. Помните об этом и будьте счастливы и радостны, дети мои. Далеко за полночь перевалило время, когда ушел последний благословленный и обнятый И. обитатель оазиса. - Прощай, мать Анна. Прими поклон нашей благодарности за оказанное нам гостеприимство. Простись здесь с нами и покажи пример своим детям - не провожай нас. Мы все подходили к чудесной настоятельнице, и для каждого из нас она нашла слово прощального привета и любви, особенно метко попадая в слабое место каждого. Мне она сказала: - Давно уже тебе перестало быть "трудным" твое общение с людьми. Теперь у тебя еще щемит сердце от жалости иногда, когда видишь необходимость сказать жесткое слово ближнему. Но и это пройдет. Помни, что жалостливость и пощада ничего общего между собой не имеют. Пощада есть закон милосердия. И она вечна. Вечна так же, как сама Жизнь. А жалостливость есть предрассудок, ибо исходит из условностей земли. И в ней выражается не сострадание, а только кажущаяся, не истинная любовь, то есть сентиментальность. Проводив мать Анну до ее дома, мы вернулись к себе, и тут я, впервые за все время пребывания в оазис увидел... Славу. Слава выполнял обязанности Яссы. Бог мой! Только что я удивлялся, что дитя напомнило толпе людей о желанной статуе И. Не понимал, как же могла тысяча людей забыть о портрете Учителя, Которого так горячо жаждала. А сам я? Я забыл, начисто забыл о живом человеке, с которым ехал всю дорогу по пустыне и с которым переступил порог обители матери Анны! Где же был все это долгое время Слава? Возвращался в Общину к Раданде? Или жил где-то в уединении здесь? На мой изумленный взгляд и остолбенелый вид Слава ответил веселым смехом, указал мне на приготовленное для путешествия платье и сказал: - Такая уж мне линия - все тебя удивлять неожиданностями, брат. Авось, по дороге расскажу тебе, как и где все это время я учился. Ведь я же говорил тебе, что Учитель И. возьмет меня с собой и отдаст в один из университетов. Но сейчас скорее одевайся. Верблюды уже ждут у ворот обители. Караван будет огромный. От одного Раданды я привел двести животных, да, пожалуй, отсюда захватим столько же. Он быстро и ловко помог мне одеться в сложное платье для путешествия и собрать необходимые вещи, еще быстрее обежал всех товарищей и, не хуже Яссы везде и все предусмотрев, снова зашел за мной. Вместе с ним в последний раз сошел я на милое и мирное крылечко, где все уже были в сборе. Через минуту вышел И., и вслед за ним мы отправились к воротам. Здесь уже грузилась первая партия верблюдов, на которых усаживалась часть отъезжавших с нами туземцев. Более двух часов размещались люди и выравнивалась вереница верблюдов за воротами обители. Весь караван был разбит на семь отрядов. Впереди ехал И., а во главе каждого отряда - один из нас. Я ехал в последнем отряде, и шествие замыкал Слава. На полпути нас встретил большой отряд общинников Раданды, которых И. тоже разделил на семь частей, поручив им наши отряды так, чтобы они занялись вывезенными нами от матери Анны людьми и опекой их в самой Общине Раданды. Ночь кончалась, когда мы выехали от матери Анны, и вечер уже опустился, когда мы, благополучно и безостановочно миновав пустыню, въехали в ограду Общины Раданды. Как и в первое посещение, когда я въехал в широкие ворота этой Общины, привезенный сюда И., и сразу же увидел милое, с незабываемой улыбкой доброты лицо Раданды, - так и теперь первый встреченный мною взгляд был взгляд старца. Как только я сошел, на землю, он не дал мне даже склониться перед ним, но, протянув сухонькую ручку к моей голове, поцеловал меня в лоб и сказал: - Ну вот, ты снова вернулся ко мне, дружок. Много, много кое-чего я тебе расскажу и передам, что велено мне присоединить к твоим знаниям и силам. А о тебе все знаю, хоть и не рассказывай. Мне ты можешь не рассказывать и не проявлять внешними способами своей любви, - заливаясь веселым смехом, продолжал Раданда. - Но что касается другого твоего друга, то уж тут - извини! Никакое мое педагогическое дарование не поможет тебе спастись от его требовательности. Но ты ее извини. Это все же не человек, а только птица, хотя и много умнее тысяч других двуногих братьев, - все так же смеясь, закончил Раданда. Оторвавшись взглядом от чудесных сияющих глаз старца, я поразился огромностью и блестящей красотой стоявшего рядом с ним Эта. Распустив чудесный золотой хвост, павлин стоял неподвижно, как бы с удивлением вглядываясь в меня и не узнавая меня в моей изменившейся, новой форме. Но, если был поражен моим видом Эта, то не менее был поражен и я тем, что видел над его сиявшей головкой. Я ясно видел там свой портрет таким, каким уехал из Общины Раданды, почти два года назад. Хотя я и тогда уже носил кличку Голиафа, но далеко не достигал тех размеров, до которых я вырос и расширился теперь. И не только этим я поразился. Я видел всю умственную работу моей дорогой птички, которая шла в ряде мелькавших картин. Удивление Эта выразилось в борьбе двух моих образов в его сознании. Он то отказывался признать меня в настоящей форме, то готов был броситься и заключить меня в свои объятия. Наконец, с видом полного непонимания, он повернул свою очаровательную головку к Раданде, требуя у него помощи и объяснения. - Ведь вот какой ты, братец мой, Фома неверный, - кротко улыбаясь, сказал Эта старец. - Ведь я тебе каждый день втолковывал, что время летит и сметает прошлое. И не существует этого прошлого. Пока ты все думаешь о человеке, каким он был, он уже давно успел во всем измениться и начисто сам забыл о том, каким был. И верность в том и состоит, чтобы принимать все изменения своего друга и посылать ему любовь и мир. Это и есть он, Левушка, твой друг и хозяин. Тебе бы его приветствовать радостно, а ты стоишь и решаешь вопрос: как это пришел друг в новой форме? По мере слов Раданды глаза птицы принимали более спокойное выражение. Вдруг среди хаоса борющихся над его головой двух моих фигур блеснул какой-то свет, на мгновение все в нем исчезло и обрисовалась одна, соответствующая моему теперешнему виду фигура. Эта вскрикнул, забыл все условное от хорошей воспитанности и прыгнул мне на руки, охватив крыльями мою голову, стащил с нее и шлем, и капюшон и растрепал мои кудри, точно только их и признавая за истинный отличительный признак своего старого друга. Как ни был я привычен к большим тяжестям, как ни оценивал я грандиозный для своей породы рост Эта - все же тяжесть его веса меня удивила. Не без труда усадил я моего друга на плечо, и так мне и пришлось нести его до самого дома, потому что я чувствовал, что никакие увещевания и убеждения не заставят его расстаться со мной в эти минуты. Раданда приказал мне спешить к И. и вступить вновь в свои старые обязанности его секретаря, с той только разницей, что теперь я уже не буду ему келейником, но у меня самого будет брат и ученик для несения этих обязанностей. Так как мой отряд пришел последним, то я не видел, кто, кроме Раданды, встречал предыдущие отряды, как и где размещались привезенные нами люди. Мой отряд встречали не только взрослые, но и дети; встречали точно лучших своих друзей и уводили по разным направлениям сада после того, как каждого приветствовал ласковым словом Раданда. Я поспешил к И., поняв, что он остановился в том же домике, где жил до отъезда. Так оно и было. Здесь все уже жило, энергично входили и выходили люди, двери комнат, где вновь разместились в старом порядке все наши друзья, открывались и закрывались, и между многими знакомыми фигурами общинников я увидал Деметро, входившего в комнату Грегора. Когда я подошел к своей келейке, дверь ее открылась и на пороге показалась фигура И., успевшего уже умыться и переодеться в чудесное белое платье. - И не стыдно тебе, Эта, замученного друга своего так утруждать? - улыбаясь, спросил И. птицу. Эта соскочил с моего плеча, низко поклонился Учителю, поднял свою головку к его руке и подставил ему ее, точно прося прощения и благословения. - Ах, хитрец, хитрец, - продолжая улыбаться, сказал И. и погладил птицу, осторожно расправляя ее хохолок. - Только смотри, больше не езди на Левушке, тебе уже самому пора его возить. Еще ниже поклонившись И., Эта чинно встал за мной, точно верный часовой. И., осмотрев мой пыльный наряд, укоризненно покачал головой и сказал: - Как же это Ясса пропустил тебя? Он должен был у ворот встретить тебя и проводить в ванну. У него и новое платье для тебя. Послышались легкие, торопливые шаги, это бежал Ясса. - Прости, Учитель. Во всем виноват озорник Эта. Я видел, как он бежал к воротам, и велел ему проводить Левушку прямо ко мне. А он обещал, три раза кивнул головой - и не исполнил обещания. Я виноват трижды, - говорил печально Ясса. - Конечно, Ясса, человек всегда виноват, когда старается данное ему поручение переложить на другого. Но для печального голоса твоего я не нахожу причины. Помни только крепче, что нет дел мелких. Веди Левушку скорее. Мы уйдем вперед, я постараюсь подождать тебя и его у сторожки. Там будет и Мулга, вы ему оставите птицу. Старайтесь навести лоск скорее, - прибавил И. нам вдогонку. На этот раз Ясса не пришлось возиться со мною. Я не испытывал никакой усталости, был свеж и бодр, точно и не совершал дневного путешествия по пустыне. Когда Ясса подал мне платье с золотым шитьем, в каком ходил И., я посмотрел на него с таким изумлением, что он расхохотался. - Уж не думаешь ли ты, Левушка, что я вторично могу неточно выполнить приказание И.? Надевай без сомнений - это тебе подарок Владык мощи. И чтобы ты не забыл о своей вековой связи с ними, Владыка-Глава передает тебе перстень, что найдешь в кармане платья. Я надел прекрасное платье, подумав, как ко многому оно обязывает, и с благоговением вынул перстень Владыки-Главы. Необычайное волнение наполнило мое сердце. В золото был вправлен бело-розовый камень, на котором была выгравирована лаборатория стихий. На внутренней стороне камня были вырезаны слова: "Радостный носит Жизнь живую и мчит в Ней каждого встречного. Живи так до новой встречи". Когда мы подошли к сторожке, Мулга и новый сторож приняли от нас Эта, а в дверях трапезной нас поджидали И., Раданда и все мои товарищи по обучению в лаборатории стихий. Двери трапезной широко раскрылись, и первое лицо, которое я различил в море голов, войдя в трапезную, было темное лицо великана Дартана. Раданда усадил всех нас за своим столом, предложил занять места так, как мы сидели за этим столом в первый приезд. Снова, по знаку настоятеля, братья стали подавать еду; снова царила торжественная тишина в огромном зале; и снова Раданда делал вид, что усердно ест из своей полупустой мисочки. Как много огромного, не передаваемого словами, произошло в моей жизни и в жизни всех здесь сейчас сидящих и раньше сидевших людей! И я снова здесь, точно не существовало времени, отъездов, событий, незабвенного посещения обители матери Анны. Анна... Это имя вызвало в моей памяти другое прекрасное лицо, другой неповторимый голос, Константинополь, Ананду и новое обязательство по отношения к матери Анне - обещание привезти к ней ее заместительницу и освободительницу... И. слегка прикоснулся ко мне, и я понял, что надо войти всей глубиной сердца в это летящее "сейчас", а не в то, что будет. Я улыбнулся И., признав себя проштрафившимся не менее Эта. Есть я положительно не мог. После бобов Владык мне казались необычайно тяжелыми молоко и хлеб у матери Анны, и трудно было привыкать к ним. Но горячая похлебка, казавшаяся мне не так давно роскошным и изысканным блюдом, возмущала мое обоняние, и я не мог притронуться к ней. Мои товарищи были более благополучны и удачно делали вид, что едят с аппетитом. Как и когда-то, прислуживавший за нашим столом брат взял у меня похлебку и подал мне смесь из разных фруктов, за что я его от всего сердца поблагодарил и принялся есть их усердно без всякого притворного аппетита. Случайно встретившись взглядом с И., я получил из его глаз целый заряд юмористических искр, но, когда посмотрел в его чашу, ответил ему тем же: в его чаше было точно такое же фруктовое месиво, как у меня... Я посмотрел на Дартана, сидевшего за ближайшим от нас столом, лицом ко мне. Я ли изменился или изменился этот великан? Его лицо, показавшееся мне в первое знакомство каменным и непроницаемым, лицо, охранявшее внутренний мир от постороннего взгляда, как каменный панцирь, казалось мне теперь прозрачной, точно из коричневого мрамора вазой, где светились все мысли и била могучая радостность. Дартан, дедушка Дартан, вековой дуб, казался мне сейчас молодым. Я не видел его внешней судьбы, я читал его Вечное. По всей вероятности, и он смотрел на меня иными глазами, так как в них не было покровительственной защиты, с которой он смотрел на меня в своем оазисе, а была радость, точно он слал мне победный клич. Трапеза окончилась; братья убрали последнюю посуду. Раданда встал, поклонился И., и его тихий внятный голос раздался в еще большей тишине, хотя она и без того казалась предельной. - Ты посетил нас вновь сегодня, Учитель. И это посещение твое несет многим из нас освобождение. Многих когда-то привез ты сюда, но еще больше людей взял и еще возьмешь ты отсюда в далекий и широкий мир. Благоволи сам сказать, кого и как назначаешь ты себе в помощники и сотрудники. Раданда сел, И. встал, и опять, но на этот раз в гораздо большей степени, весь зал озарился светом, бежавшим от него лучами. - Друзья мои, вы ждали моего возвращения, как ждут "чудес". Вы и сейчас ждете, что я буду вас "выбирать", увезу тех, кто мне понравился, кого я сочту "готовым" к новой жизни, вернее к новой форме труда. Ваш настоятель много раз старался объяснить вам, что зов Учителя не есть выбор. Готов ученик - готов ему и Учитель. Готов дух человека, созрел он - готова и новая форма труда и деятельности для него. Никто не может "вести" человека. Он сам идет. И в зависимости от того, как он сам идет. Учитель может ему ответить, освещая - с той или иной силой - горизонт его духовного пути. Если кто-либо из вас еще горит какой-то страстью, как бы она ни была завуалирована, он не может ехать со мной в тот широкий мир, где пламенем, под вуалями и без них, горят страсти. Потому что его личная страсть, не имеющая явных внешних признаков, но еще тлеющая в глубине сердца, немедленно вспыхнет, как только соприкоснется с окружающим пламенем. Работа в условиях мирской жизни, из которой вы все ушли когда-то, преследуемые собственными страстями, может быть плодотворна снова только тогда, когда уже не надо думать о себе, когда интерес к частице "я" потерян и гудит радостная энергия в сердце, что можно теперь жить освобожденным, легко и просто, в любых условиях, заботясь только о труде, к которому дает указание Единый Владыка Земли. Каждый человек, входящий в сотрудничество с людьми земли в ее огромных, густонаселенных городах, может и должен развернуть в своей психике совершенно новую страницу деятельности, в которой нет пониманий обывательского "счастья" от полноты исполнения тех или иных своих желаний, собственных, личных возвышений и завоеваний. Тот, кто становится истинным человеком, то есть несет раскрытый дух по векам - что и отражено в слове "человек", то есть "чело, идущее в веках", тот уже не может не видеть, что все человечество идет к совершенству, что сила всех удесятеряется от стремлений каждого к добру и общему благу. Такой человек входит в единение только с сутью в человеке; и умение находить только этот способ единения с ближними есть первый дар, который завоевывает человек, освободивший свой дух от личных страстей и порывов. Он всем сознанием объемлет всю Вселенную и строит Общину мира для нее. Вы - те, кто хочет ехать со мной служить людям ступенькой в их духовном прогрессе, - вы не только "человеки", вы еще и ученики. Для вас уже обязательно не только единение в даре доброты; для вас уже нет иного пути, как радость понимания, что вы - двигатели, новые духовные моторы для разрушения человеческих предрассудков в их привычном цикле пониманий. Устремленность к дальним мирам - обычный и привычный способ вашего мышления. С первых же шагов в неведомом вам еще современном культурном обществе вы столкнетесь с двумя тяжелейшими предрассудками эгоизма: одиночеством и требовательностью к людям. Сознаете ли вы, как широко, как твердо, без всяких колебаний, должна жить в вас Живая Радость, живое сознание, что для вас, учеников, нет и не может быть одиночества? Ежесекундное творческое слияние с Единым так заполняет сердце ученика, что в нем нет места мыслям и чувствам о себе, а есть только одна мысль: всякое мое дело есть дело Пославшего меня на землю. Мой путь - Его движение, и если "я" схватило меня в эту минуту за сердце - Его путь через меня прекратился... Проверьте себя в эти последние дни. Откройте глубже свои духовные сокровища, отройте все остатки личных чувств и самолюбий и вникните в мои слова: не я вас "выбираю", но вы идете на зов сердца, где нет иных побуждений, как быть слугою Бога. Тот, в ком шевельнулась хотя бы самая маленькая мысль: "Он награжден вниманием Учителя или людей больше меня"; тот, кто подумал: "Трудно жить на земле одинокому"; тот, кто развернул перед собой горделивую панораму: "Буду помогать человечеству", - все останьтесь, не ходите со мной в пламя крови и страстей людских, так как вы еще не сбросили личины "я". Только утвердясь в живой Любви, то есть неся ее всякому, человек перестает быть одиноким, так как это понятие исчезает из его духовного кругозора. Идя в этой психике среди людей, можно разбивать в каждом его предрассудок одиночества и вводить его в круг радостных новых пониманий, заменяя ими прежний цикл идей, в которых жил страдающий от одиночества человек. Первым следствием нравственной узости, когда человек чувствует себя одиноким, бывает нравственное уродство - требовательность к другим. Требовательность прежде всего к тем, кто старался или согласился разделить его одиночество. Если это дружба то дружба эта имеет глубоко запрятанные когти ревности, желания быть "всем" для друга. Если это любовь, то любовь, идущая вразрез с самым элементарным человеческим пониманием, что она есть отдача света и мира, а не жажда взять все лучшее, ибо чувство хозяина - первый стимул закрепощенного в страстях человека. Страх, в тысячах и тысячах самых разнообразных видов и мыслей, пугает человека и путает его ежедневное единение с другом, с общественностью, с сотрудниками, выставляя всюду условные пугала, существующие только в собственном сознании каждого: "потеряю", "увлечется", "мне не достаточно отдает", "заболеет", "переутомится", "покинет", "потеряю опору и карьеру". Страх сжимает все духовные силы внутри человека и не менее крепко сжимает кольцо вокруг человека. Никакое общение невозможно для вас с Учителем и для Учителя через вас, если вы допустили страх в свое сердце. В тех городах, где предстоит вам трудиться на пользу и благо людей, почти все люди побеждены страхом и не умеют действовать в своем труде, стоя в Вечности. Сейчас, здесь поймите, какую величайшую освобожденность должны вы сознавать в себе, чтобы можно было о вас сказать: "Эти люди готовы к труду Учителя, их дух не может ни смутиться, ни замутиться от общения с закрепощенными людьми. Они владеют даром распознавания, их "доброта" есть умение видеть в каждом Единого... Отряхните с себя не только уродливые мысли о застенчивости, но и всякие мысли о разнице между вашей культурой и культурой людей тех мест, куда поедете. Для вас есть только одна культура: проносить во все сердца мир, как бы ни велика была разница в воспитании и отлична цивилизация стоящих перед вами людей и как бы глубоко вы ни понимали, что общающееся с вами сердце спит еще в глубоком и грубом невежестве относительно своего истинного земного пути и в полном непонимании смысла своего воплощения. Не ужасайтесь никаким страшным событиям внешней жизни народов, в ритм существования которых суждено вам включиться, потому что для вас нет ритма какого-то одного народа, вырванного из общей жизни вселенной, для вас есть один ритм - ритм Великой Матери Жизни. Стоя в этом ритме, устремив сердце и мысль к дальним мирам, начинайте свой день труда и любви среди тех людей, куда последуете за мной. Но если хоть на одну минуту допустите тоску, что не всегда вы будете нести свой подвиг труда и любви рядом со мной, в физической близости, что не всегда сможете обменяться со мной мыслью, советом, найти во мне физического, бодрящего сотрудника, - не ездите, оставайтесь здесь, за оградой, куда не проникают течения быта и скорби суетных толп людей. Каждый идущий не во мне должен искать помощи, но в себе вскрыть аспекты Единого и ими войти в ритм Единого Владыки Земли, в тот ритм, в котором Он трудится для той же Земли, для которой вы, ученики, сотрудники и братья, "готовы". Раскрыть во встречном какое бы то ни было понимание мировой жизни и собственной ответственности перед ней не может ни один человек, пока сам не утвердится в привычке жить только в ритме вселенной. Тысячи и тысячи раз говорил я вам, что дать можно только то, что имеешь сам. Иначе все попытки принести мир и утешение человеку будут только пустоцветом, спиралью умствования, без смысла и цели посланными в эфир "словами", где и без того немало мусора. Обдумайте то, что я вам сказал. Некоторым из вас еще есть время победить в себе остатки стесняющих дух страстей. Иным надо немедленно решить для себя кардинальный вопрос, как включиться в труд Единого на земле, ибо первая партия, которой предстоит отправиться в путь с Грегором и Бронским, уедет через два дня в оазис Дартана. Там вы проживете столько, сколько найдут нужным ваши новые водители, будете там учиться так и тому, как они найдут нужным, и только по их указанию двинетесь за ни и в далекие и неведомые вам страны. Еще раз напоминаю вам: "Все - в себе". Великую мощь должен ощущать каждый человек в себе, независимо от мест, окружения, обязанностей и внешних условий. И только те из вас, в ком окончательно нет слабости и желания искать себе иной защиты и помощи, кроме того Единого, что носят в себе, только те могут быть слугами и сотрудниками Учителю, а через него и Великому Владыке Земли. Ежечасно ощущайте, что образ Учителя, трудящегося рядом с вами, живой, любящий и живущий в ритме Великой Жизни, принимает каждое дыхание вашей Любви и разделяет вашу радость жить в труде единения с живыми трудящегося неба и трудящейся земли. Все едино, нет разрывов, есть единая Община мира, членами которой вас призывает стать Великое Светлое Братство. И. поклонился всем слушавшим, поклонился Раданде и подал знак к выходу из трапезной. Когда все покинули огромный зал, И. подозвал Дартана, приветствовавшего всех нас как сердечно любимых друзей. - Ну вот, Дартан, часть первая твоих трудов завершается. Великие Владыки мощи посылают тебе свои заветы и наставления через Бронского, Игоро, Грегора и Василиона. Видишь, как ты богат послами! Но это не значит, что ты сам освобождаешься от дальнейших трудов или что послы твои останутся с тобой надолго. Они совершат революцию в твоем оазисе, передадут тебе снова твое переформированное царство и уедут вдогонку за мной выполнять свои новые мировые задачи. И. отпустил всех нас, велел мне разобрать письма в его комнате и подождать его возвращения. Сам же он с Дартаном и Яссой прошел к Раданде. Захватив Эта у Мулги, который необыкновенно ласково приветствовал меня и сказал, что получил приказание от И. возвратиться с ним вместе в Общину Али, чему он очень рад и счастлив, я пошел обратно в наш домик. Эта чинно шагал рядом со мной, ничем не нарушая торжественности моего настроения, в которое привела меня речь И. Вскоре я услышал вдали за собой торопливые шаги и почувствовал, что человек спешит догнать меня. Я замедлил шаги, и через несколько минут меня догнал Бронский. - Левушка, дорогой мой друг. Давно я с Вами не говорил, давно, с Общины Али, я даже не имел возможности обменяться с Вами мыслями, хотя все время был подле Вас, разделяя во многом Вашу судьбу. По существу говоря, мне даже не нужны были слова, так как я чувствовал, что все мои мысли доходят до Вас так же, как и ваши до меня. Я сознавал неразрывную близость с Вами, как и со всеми теми, кто несет сейчас людям задачи Светлого Братства. Но кроме этой идейной связи, больша