Нравственная философия - Эмерсон Ральф Уолдо (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
Дружбе необходима та редкая «середина на половине» между сходством и несходством, дающая в то же время чувствовать каждому из двух друзей и присутствие силы иной, и одобрение собеседника. Я предпочту всю жизнь оставаться одиноким, нежели стерпеть, чтобы мой друг исказил одним словом, одним взглядом свое действительное убеждение или сочувствие: мне равно обидно его притворное сопротивление и его вынужденное соглашение. Он должен во всем, всегда оставаться самим собою: все умение, доставляемое мне его дружбою, заключается именно в том, что не я сделалось я День превращается в ночь, сердце изнемогает в груди когда замечаешь, что вместо мужественной опоры или, по крайней мере, откровенного опровержения, попадаешь на ворох равнодушных уступок. Пусть моим другом лучше будет репейник, чем отголосок.
Условие высокородной дружбы — сила, могущая обойтись и без нее; на выполнение этого условия нужны качества огромные, выдающиеся. Сначала положительно должно быть двум для того, чтобы слиться в одно. Так соединяются две мощные природы, которые сперва измеряют, страшатся одна другую, а там, осознав глубину их неопровержимой тождественности, подают друг другу руку на союз вечный.
На такой союз способны только души благородные, которые знают, что истинная доброта и истинное великодушие не любят расточать себя, и которые не торопятся вмешиваться в свою судьбу. Дайте алмазу время отвердеть и перестаньте думать, что своими усилиями вы можете ускорить рождение лучшего чада вечности. С дружбою надобно обращаться с благоговением, без причуд, без недоверия. Мы говорим о выборе своих друзей, но выбор этот совершается по естественному порядку вещей, и уважение играет в нем большую роль.
Как смотрите вы на великолепное зрелище? На некотором расстоянии, не правда ли? Точно так же смотрите и на вашего друга. Дайте ему простор и место выказать свои качества, развернуть их, в них установиться. У него есть достоинства, не точь-в-точь те же, что у вас, и которым вы будете не в состоянии дать и цены, если сожмете его в своих объятиях. Что вы, в самом деле, Друг ли пуговиц на платье вашего друга, или наперсник лучших его дум? Для великой души друг долго должен оставаться чуждым во многих отношениях, для того чтобы тем ближе сойтись с ним на святой земле прекрасных обетовании. Предоставьте маленьким мальчикам и девочкам думать, что друг — это есть собственность; пусть они потешаются короткою и смутною забавою вместо того, чтобы извлечь из такой встречи всю полноту благости.
Купим ценою долгого испытания право вступления в подобное общение. Как сметь нарушать святыню душ прекрасных и благородных? Домогаться насильственного в те души втеснения? К чему с излишнею поспешностью завязывать личные сношения с другом? Желать быть принятым в его доме, познакомиться, с его матерью, сестрами, братьями, зазывать его к себе? Это ли составляет важность союза?.. Заискивания, торопливость — прочь! От них скорее грубеет и вянет дружба. О, пускай мой друг будет для меня духом! Пускай когда-нибудь получу я от него весть, дар одной мысли, взгляда, слова искренности, поступка прямоты — с меня довольно; но прошу избавить меня от его соусов, от пустых россказней. О политике, о новостях и делах я могу вдоволь наговориться с каждым из моих знакомых; беседа же с моим другом должна быта поэтична, чиста, великолепна, необъятна, как сама природа. Подымем все уставы горе, вместо того чтобы понижать их долу.
Глаз, блестящий негодованием, красота пренебрежительной осанки, красота великодушных действий нашего друга приказывают нам не унижаться, а мужать и возвышаться духом. Не старался и ты, чтоб в угоду тебе он стал ниже хоть единого своего помысла; но принимай их все и отвечай на все. Ничего не люби так, как превосходство твоего друга; смотри на него с некоторым трепетом, будто на противника, прекрасного, доблестного, непобедимого, глубокоуважаемого, а не так как на вещь, которую легко и взять, легко и бросить.
Почтим же законы дружбы обузданием нашего нетерпения овладеть небесным цветком до времени его полного расцвета. Возьмем сперва в совершенное распоряжение самих себя, а потом уже отдадим себя другим. Преступники — говорят — находят большую усладу в том, что могут обходиться по-панибратски со своими соучастниками; это подтверждается и латинскою пословицею: «Crimenquos inquinat, oequat». Но возможно ли так обходиться с теми, кого любишь, кому удивляешься? А между тем, по моему убеждению, недостаток самообладания портит все отношения дружбы, потому что нет глубокого мира, нет обоюдного глубокого почтения между двумя душами, из которых каждая не служит другой полною представительницею вселенной.
Дружбу, высокое, величественное чувство дружбы, мы обязаны окружать всевозможным великолепием. Будем молчаливы — и мы услышим тихую речь богов. К чему вы бросаетесь во все стороны и всякому пришельцу сообщаете мысли, которые следовало бы поведать душам избранным? Перестаньте услаждать сами себя вашими словами, то остроумными, то пламенными, то глубокомысленными. Ждите, пока не заговорит душа, пока вас не осилит неотразимое и бесконечное; ждите, пока и день и ночь сами не изберут ваших уст для выражения своих тайн. Ищите божество, и найдете его; ищите добро, и оно наградит вас собою; умейте сами быть другом, и вы встретите истинного друга. Поздно, очень поздно догадываемся мы, что представления, рекомендации, частые посещения и прочее заведенное в обществе нимало не способствуют к установлению дружеских сношений с теми, кому мы удивляемся и кого желали бы иметь друзьями, но, что единственное для того средство состоит в том, чтобы довести свою природу до высоты их природы; тогда мы сойдемся с ними, как вода с водой; если же не сойдемся, значит, нам этого не нужно, потому что мы сами уже то, что они. Бывало, люди обменивались именами со своими друзьями, как бы для выражения того, что каждый из них любил в друге свою душу, потому что в окончательном результате дружба есть отражение личного достоинства человека на других людей.
Чем возвышеннее образ дружбы, который мы носим в душе своей, тем труднее его олицетворение в плоти и в крови. Мы очень одиноки в этом мире. Друзья, призываемые нами, желаемые нами, что они? Не мечта, не сказка ли? Нет! Вдохновенная надежда ободряет верное сердце предсказанием, что там, в безграничных пределах вечности, есть души, живые, деятельные, чувствующие, которые могут полюбить нас, которых будем любить мы. И благо вам, если провели пору малолетства, легкомыслия, заблуждений и уничижений в тоске одиночества! Когда достигнем возмужалости, для нас настанет возможность протянуть руку, чистую и честную, другой руке, чистой и честной.
Из всего, уже изведанного нами, постараемся взять себе за правило не вступать в дружеские отношения с лицами, с которыми дружба невозможна. Мы безрассудно кидаемся, в связи, которые не может ни освятить, ни благословить никакое божество. И ничто не приносит такого строгого наказания, как эти неравные союзы. Оставаясь верны своему пути, вы можете потерять на мелочах, но непременно выиграете в итоге. Характер ваш обрисуется окончательно, и оградит вас от посягательств ложной дружбы. Взамен этого вы привлечете к себе тех первородцев земли, тех небожителей, которые только в числе двух или трех нисходят на нашу планету, и в сравнении с которыми великие люди толпы — одни тени и призраки. Безумна и унизительна боязнь вступать в союз слишком духовный; мы не утратим через это ни одной из естественных наклонностей и простодушных привязанностей; и какая бы перемена ни совершилась в наших прежних мнениях — вследствие духовного просветления, мы можем вполне быть уверены, что природа все более и более будет вводить нас в области высшие и что, лишая нас, по-видимому, некоторых удовольствий, она вознаграждает нас, в сущности, радостями лучшими.
Иногда бывает необходимо сказать «прости» и самым дорогим друзьям: «Расстанемся, я не могу долее оставаться в порабощении. Но, о брат мой, разве ты не видишь, мы расстаемся оттого, что еще слишком велика наша любовь к самим себе; после этой разлуки мы встретимся опять на вершинах, более возвышенных, и будем полнее принадлежать друг другу». В истинном друге, как в Янусе, соединены два лица. Он обозревает наше прошедшее; это прошедшее, в котором он, еще не встреченный, был нашим любимым помыслом; он провозвестник и всех дней грядущих. Он предтеча друзей, еще выше его, потому что свойство всех божественных достояний — воспроизводиться бесчисленно и бесконечно.
