Ницше. Введение в понимание его философствования - Ясперс Карл Теодор (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Возвышенные мгновения перемежаются плохими днями и неделями. Но контраст между ними совершенно иной, чем прежде. Старые приступы не прекращаются, однако эти телесные страдания становятся менее ощутимыми, чем в 1879 г. Когда в 1882 г. (в письме к Эйзеру) он говорит: «в основном я могу охарактеризовать себя как выздоровевшего или, по крайней мере, как выздоравливающего», то это написано в благоприятный момент. Жалобы на головные боли и на глаза, особенно на их мучительную зависимость от погоды, на протяжении всех последующих лет не прекращаются никогда. Но контраст между приступами и временем, свободным от них, теперь затмевается новым, куда более резким контрастом между приподнятыми состояниями некоего творческого опыта бытия и ужасной тоской недель и месяцев депрессии. С этим можно сравнить тот факт, что в 1876–1880 гг. в «пустыне» своей мысли Ницше отнюдь не чувствовал утрату под собой почвы, но ощущал себя независимым в духовном отношении; тогда он только в отношении телесного состояния не имел никакой надежды и ждал конца (в эти годы его сознанию были свойственны широкий размах, спокойная объективность, намеренное воздержание от фанатизма; он почувствовал передышку). Напротив, великие перипетии от Ничто к Нечто и обратно к Ничто стали ему знакомы только после 1881 г.; с этого времени он не только с ликованием подхватывает великое Да, но при его отсутствии терпит отчаянную в нём нужду. Стабильного, уравновешенного состояния не наступит никогда. Шатания из стороны в сторону чрезвычайно сильны. Оглядываясь на эти годы, он пишет: «Резкость внутренних колебаний в течение последних лет была ужасной» (Фуксу, 14.12.87).
Письма того времени могут подтвердить то, о чём впоследствии сообщит сам Ницше: первые три книги «Заратустры» написаны каждая примерно за десять дней в состоянии, невероятно более приподнятом, чем обыкновенное его состояние, — за каждой следовала куда более длительная фаза отчаянной пустоты и меланхолии. Эти состояния, когда их можно передать со всей ясностью, Ницше называл вдохновением, сложную загадку которого он описал следующим образом:
«При малейшем остатке суеверия действительно трудно защититься от представления, что ты только воплощение, только рупор, только посредник более могущественных сил. Понятие откровения в том смысле, что нечто внезапно с несказанной достоверностью и точностью становится видимым, слышимым и до самой глубины потрясает и опрокидывает человека, есть просто описание действительного состояния. Слышишь без поисков; берёшь, не спрашивая, кто это даёт; мысль вспыхивает как молния, с неизбежностью, в форме, не допускающей колебаний, — у меня никогда не было выбора. Восторг, огромное напряжение которого разрешается порою потоками слёз и при котором шаги невольно становится то бурными, то медленными; находишься полностью вне себя, предельно чётко осознавая бесчисленное множество тонких дрожаний до самых пальцев ног; глубина счастья, при котором самое болезненное и самое жестокое действуют не как противоречие, но как нечто вытекающее из поставленных условий, как необходимая окраска внутри такого избытка света … Всё происходит в высшей степени непроизвольно, но как бы в потоке ощущения свободы, безусловности, силы, божественности … Непроизвольность образа, символа есть самое замечательное; не имеешь больше понятия о том, что́ образ, что́ сравнение» (ЭХ, 746–747; перевод данного фрагмента исправлен — пер.).
Наряду с днями творческого вдохновения в эти годы случаются состояния опыта бытия, в которых оно разверзается подобно ужасной бездне. Это пугающие его пограничные состояния, а затем снова наступает безукоризненная ясность мистических высот. Ницше сообщает об этом нечасто, но определённо.
«Я пребывал в некоей подлинной безднечувств, но из этих глубин я изрядно поднялся по вертикали на свою высоту» (Овербеку, 3.2.83), или: «Вокруг меня снова ночь; у меня такое настроение, как будто сверкнула молния — я былкороткое время полностьюв своей стихии и в своём свете» (Овербеку, 11.3.83). Ницше метафорически с неотразимой убедительностью позволяет представить это несказанное: «Я останавливаюсь, внезапно почувствовав усталость. Впереди … и по сторонам пропасть. Позади меня … горы. Дрожа, я хватаюсь за что-то … Это кустарник — он ломается у меня в руках … Меня охватывает страх и я закрываю глаза. — Где я? Я вглядываюсь в пурпурную ночь, она притягивает и манит меня. Но что со мной? Что случилось, почему вдруг голос изменяет тебе и ты чувствуешь себя как бы придавленным грузом пьяных и неясных ощущений? От чего ты сейчас страдаешь! — да, страдать— вот верное слово! — Какой червь гложет твоё сердце?» (12, 223).
Разнообразные состояния ощущения мистического света, дрожи, вызванной опасной близостью границы, творческого вдохновения ограничиваются рамками 1881–1884 гг. После 1885 г. о таких чувствах, о таких откровениях, о таком опыте бытия речи уже не идёт. Когда Ницше позднее однажды напишет, что он «без опоры», что «его легко может унести любая буря в ночи», и ситуация его такова: «взобравшись очень высоко, но в постоянной близи к опасности — и без ответа на вопрос: куда?» (Гасту, 20.87), то это говорится безотносительно к пережитым состояниям, по существу описывается ситуация осуществления им своей миссии, тогда как приведённые более ранние свидетельства говорят о реально пережитом пограничном опыте. Теперь Ницше «день и ночь» только и «мучают» его проблемы (Овербеку, начало 1886). Когда он ещё раз пишет: «В последние недели я испытывал редчайшего рода вдохновение», то речь шла всего лишь о внезапно пришедших идеях, которые даже ночью побуждают его «кое-что набросать» (Фуксу, 9.9.88).
С состояниями приподнятости связано ощущение чрезвычайной опасности. Интенсивность этого ощущения неестественна: «иной раз у меня возникает подозрение, что я, собственно, живу в высшей степени опасной жизнью, ибо я отношусь к машинам, которые могут пойти в разнос!» (Гасту, 14.8.81). Позже всего «Заратустру» он будет считать «взрывом — сил, которые накапливались в течение десятилетий»: «во время такого рода взрывов их инициатор сам легко может взлететь на воздух. У меня часто бывает именно такое настроение …» (Овербеку, 8.2.84). Хотя Ницше не угрожает гибель, но его общее состояние настолько неустойчиво, что с каждым всё более интенсивным опытом такого рода он снова тотчас заболевает: «Мои чувства … имеют столь взрывной характер, что одного мгновения, в самом строгом смысле этого слова, достаточно, чтобы какое-нибудь изменение сделало меня совершеннобольным (спустя каких-нибудь 12 часов болезнь уже очевидна и длится 2–3 дня)» (Овербеку, 11.7.83); «о каком равновесии при разумном образе жизни может идти речь, если чувство меж тем может поразитьв любой момент как молния и нарушить порядок всех телесных функций» (Овербеку, 26.12.83).
В приведённых сообщениях просматривается неразделимое взаимопроникновение духовного, мыслительного творчества Ницше и того опыта, который застигает его внезапно и как бы беспричинно. Если не акцентировать внимания на всей совокупности этого опыта и изменении атмосферы в целом, то, пожалуй, о каждом отдельном случае можно сказать, что это проявление творческого начала. Однако у Ницше творческий процесс, смысл которого состоит в реализации предшествующих фаз его философствования, в то же время сопровождается событиями, которые не могут быть поняты как проявление творческого начала как такового без учёта привходящего «биологического фактора». Следующие аргументы если не доказывают, то по крайней мере подтверждают это.
а) То обстоятельство, что переполняющие Ницше чувства и его восторженные состояния носят характер приступов, наталкивает на мысль о том, что определённая роль здесь принадлежит недуховным причинам. С точки зрения духовного смысла этих приступов, их полезности в этом смысле, время их наступления и последовательность протекания выглядят случайными. К тому же свой особенный характер они проявляют только с 1881 по 1884 г.
