Путь Гегеля к «Науке логики» (Формирование принципов системности и историзма) - Мотрошилова Неля Васильевна
2. Хотя после Канта и Фихте сама по себе идея обновления логики и метафизики, их диалектического, «спекулятивного» толкования уже не была первооткрытием, очень важно, что поиски системного основания и обоснования философии привели и Гегеля к реформе логики, к созданию логики содержательной, логики диалектической.
3. Логико-метафизические йенские размышления Гегеля вписаны в социально-критический, нравственно-гуманистический контекст, причем способность логики и метафизики выполнять системные задачи четко увязывается с поисками целостности и духовности в практической жизни, мировоззренческой «тотальности» в науке и культуре. И это поиски, которые, согласно Гегелю, в истории человечества настойчиво вели и ведут не просто отдельные люди, но целые народы.
Перечисленные моменты нашли дальнейшее развитие в более поздних работах Гегеля. Однако было бы неверно преувеличивать значение йенских логических проектов. Логика, как ее в самом начале XIX в. понимает Гегель, еще не приобрела и не могла приобрести конструктивно-моделирующего значения для построения системы. С чего начать создание системы философии, на какие центральные понятия и категории ориентироваться, как именно развернуть их в целостность – все это для Гегеля пока остается проблематичным 81. И логические размышления еще не дают ясной перспективы для системной работы. Но это, в сущности, касается и других системных моделей, проекты которых набрасывались в Йене 82.
3. «Политико-этическая» модель системы и ее противоречия («Система нравственности» и «Йенская реальная философия»)
Каковы особенности второй гегелевской системной модели, условно названной нами «политико-этической»? Какова роль «Системы нравственности» [10] (1802 – 1803 гг.) и «Йенской реальной философии» [11] в эволюции гегелевских системных идей?
Ответить на эти вопросы вовсе не просто. Оба произведения, и особенно «Система нравственности», чрезвычайно трудны для понимания. К обычным трудностям чтения, интерпретации гегелевских текстов присоединяется здесь то, что в этих ранних работах много туманных, сбивчивых рассуждений – мысль самого автора как бы с огромным напряжением пробивается сквозь толщу непроясненных проблем, неотработанных терминов и т.д. Для выявления специфики системного проекта Гегеля нам представляется необходимым прежде всего поразмыслить над тем сложным и противоречивым содержанием, которое вкладывается философом в ключевое для двух названных работ понятие «реальное». «Реальное» молодой Гегель соотносит – однако не отождествляет – с общественно-политической жизнью и главным образом со сферами права, политики, государства. Чем же именно в этих сферах человеческой жизнедеятельности интересуется Гегель? Что же он в них вычленяет и исследует?
В «Системе нравственности» дается членение, которое может навести на мысль о трактовке в ней этических, правовых, политических сюжетов. Работа начинается обширной вводной частью, которая делится на три основных параграфа: 1. Абсолютная нравственность как отношение (здесь вводятся и используются понятия «потребность», «наслаждение», «чувство», «труд», «орудие»); 2. Негативное, или свобода, или преступление (здесь говорится о справедливости, принуждении, ограблении, краже, борьбе, войне и т.д.); 3. Нравственность (тут упоминается о семье, народе). Следующий раздел, носящий название «Государственное устройство», анализирует системы правления. В «Йенской реальной философии» система также имеет своими опорными пунктами аналогичные проблемы (договор, преступление и наказание, закон, отношения сословий, правительство, связь государства и церкви).
Основываясь на этой «сюжетной канве» системы, некоторые интерпретаторы существенно сближают йенский проект и гегелевскую «Философию права». «Хотя „Философию права“ 1821 г. отделяют от „Йенской реальной философии“ 1805 – 1806 гг. пятнадцать лет, философские концепции и политические высказывания в них не различаются принципиально, прежде всего в определении общества и государства», – такова оценка западногерманского исследователя Г. Гёлера. Он также считает, что в ранних работах более четко, чем в «Философии права», выражено стремление Гегеля «понять философски социально-экономическую сферу», положить в основу системы такие «материальные феномены, как преобразование природы или борьба вокруг признания собственности» 83.
Попытка Г. Гёлера и ряда других авторов истолковать йенские работы Гегеля как первый вариант философии права вызывает сомнения. При этом мы, разумеется, не отрицаем тематической, проблемной, а отчасти и философско-методологической преемственности между йенскими набросками и философией права как частью развитой гегелевской системы. Однако думаем, что сохранению тематики, а также сходству отдельных высказываний придается слишком большое значение; в результате ранние работы скорее «подтягиваются» к философии права, чем осознаются в их специфике.
Нельзя кстати забывать о том, что, вводя названные ранее темы, проблемы, понятия, равно «опирая» на них системную канву своих йенских произведений и систему философии права, Гегель вряд ли был оригинальным: какая предшествующая или современная философская концепция права и нравственности не вела ту же «сюжетную линию?» И даже интерес Гегеля к социально-экономическим явлениям – скажем, к проблемам труда и собственности – не выглядит ни чем-то особенным, ни новаторским, если учесть уже солидную традицию классической политэкономии и твердое желание Гегеля построить модель системы, сориентированную на социально-политическую проблематику.
Оригинальность, специфика йенских политико-этических набросков, их роль в развитии гегелевской мысли, конечно, связана с проработкой упомянутых Гёлером моментов, ведущих в конечном счете к более поздней философии государства и права. Однако дело в значительной степени осложняется тем, что итог пути, известный интерпретаторам, в Йене вовсе не был сколько-нибудь ясен самому Гегелю. Он ведь прояснился после создания основополагающей системной модели в «Науке логики». В йенских же работах весь смысл и состоял в поисках фундаментальной «парадигмы» системного построения. С этим и связана, как мы полагаем, их специфика. Отсюда – совершенно особая, несамостоятельная роль политического, правового, этического материала, особое соотношение политики и этики, их подчиненность социально-философскому ракурсу анализа, существенно отличному от более поздних системных «раскладок» философии права.
В «Системе нравственности» конечная теоретическая цель системы усматривается в том, чтобы достигнуть тождества созерцания и понятий. Тождество мыслится диалектически: созерцание и понятие «полагаются в различии», причем созерцание сначала выступает в «форме всеобщности», а понятие – в «форме особенности»; для достижения же «полного» тождества должна осуществиться диалектическая перестановка: понятие должно принять форму всеобщего, а созерцание – форму особенного. В связи со сказанным большое методологическое значение придается процедурам «подведения» (субсумирования – subsumieren) понятия под созерцания и созерцания под понятие. При этом Гегель, еще испытывающий немалое влияние Шеллинга, «подлинно всеобщим» объявляет не понятие, а созерцание 84.
Поскольку эти процедуры по крайней мере образуют внешнюю системную канву, важно выявить их реальный проблемный смысл. Нам представляется, что в одном из заголовков вводной части «Первая потенция – потенция природы; подведение понятия под созерцание» 85 содержится существенное для понимания всей работы указание Гегеля. Действительно, первоначальное «подведение понятия под созерцание» имеет своей задачей выяснение частичной природной обусловленности человеческих действий, которые Гегель, следуя мощной традиции европейской философии, повлиявшей и на Канта, начинает с чувственности и с чувственных, «практических потенций». Для становления феноменологической модели системы, к выработке которой вскоре приступит Гегель, такой ход мысли также очень важен: и она будет иметь отправным пунктом анализ чувственности.
