Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич (читаем книги бесплатно txt) 📗
Антропология модерна: человек как мера вещей
Антропология модерна окончательно порывает не только с манифестационистским представлением о человеке как персоне-маске, за которой могут стоять иные, нечеловеческие (божественные или демонические), реальности, но и с монотеистическим пониманием человека как фиксированного в видовом смысле существа, которому, тем не менее, открыта перспектива посмертного спасения (в католичестве) и спасения и обожения (в православии). Замечу по ходу дела, что православная традиция лежит гораздо ближе к полюсу манифестационистскому, чем к креационистскому не столько в догматическом, сколько в стилистическом смысле.
В модерне происходит фундаментальная антропологическая революция. Впервые появляется человек полностью тождественный самому себе, не созданный никакой трансцендентной инстанцией, и не имеющей никакой фундаментальной задачи. Появляется важнейшее антропологическое тождество модерна: человек равен человеку. Человек нерасчленим, неразделим, не растолковываем ни из чего другого. Он есть, по выражению софиста Протагора, «мера вещей». Протагор предложил этот абсолютно скандальный для греческого пресократического общества тезис в качестве ироничной шутки, своего рода, брутального панк-анекдота. А в модерне он становится нормой. Ничего смешного в эпоху Просвещения люди в том, что «человек есть мера всех вещей», уже не видят: они, наоборот, утверждают это со всем возможным пафосом.
Декарт и рождение современного субъекта
Человек модерна это абсолютно новое явление, которого не существовало в парадигме премодерна. Тварный человек креационизма, сместивший на второй план точку центра, уже подготовил его появление, и отныне этот «современный человек» уже строго и догматически делится жестко на две части — на рассудок (ум) и телесность (аналогом этой телесности в антропологии премодерна был третий центр, связанный с основанием позвоночника или гениталиями). Философ Рене Декарт, наиболее активно повлиявший на становление картины мира Нового времени, дал дуалистическую формулу, которая стала классикой метафизики модерна: существует только сознание и протяженность, «conscience» и «etendue» (extensio). Собственно говоря, в «etendue», в протяженности, мы встречаемся с тем самым столь хорошо нам знакомым телесным миром, который впервые появляется исторически в представлении о креации. Но теперь уже трансцендентное начало, на почитании которого строилась антропология креационизма и религиозных авраамических культов, выносится за скобки, антропология меняется, и эта связь с трансцендентным Божеством перестает восприниматься как фундаментальный онтологический фактор, пусть извне, но организующий человеческую историю и, соответственно, определяющий ее курс, значение и смысл. Эта протяженность есть объект. На другом полюсе от него располагается субъект. Доказательство бытия — «онтологический аргумент» — Декарт выводит отныне не из Бога, но из мышления. Отсюда его знаменитая формула «cogito ergo sum», «мыслю, следовательно, существую». Если бытие субъекта выводится из мышления, то и бытие объекта (состоящего из телесности/протяженности) выводится из него же. Надо сказать, что Декарт не отрицает бытия Бога, но и его выводит из рассудочных умозаключений: если мыслящий субъект есть, то должна быть какая-то причинная инстанция, которая его вызвала к жизни.
Так возникает человек, равный самому себе, то есть индивидуум. И главным центром его бытия остается второй полюс из трехполюсной антропологической картины премодерна. Этот «однополюсный» человек, отождествляющий свое бытие с рассудком и из рассудка доказательство этого бытия получающий, и есть субъект в современном понимания.
Индивидуум — это совершенно новое представление о сущности человека, по сравнению с парадигмой премодерна. Это не просто модификация прежней парадигмы — это радикально новая парадигма. Индивидуум берется неделимым, самоценным, разумным и телесным. Соответственно, все эти элементы человека в современной антропологии берутся в качестве фундаментальных категорий, предопределяющих человеческое состояние как таковое.
Модерн как коллективный гипноз
Вот здесь заключен очень интересный момент. Когда парадигма модерна в отношении человека достаточно оттачивается, происходит распространение (экстраполяция) этой модели на все предшествующее. В том-то и сила парадигмы, что она саму себя никогда как парадигму не выставляет. — Она подает себя как нечто заведомо данное, само собой разумеющееся, очевидное, и, по большому счету, не поддающееся никакому критическому разбору. В этом и состоит специфика парадигмы. Если бы люди говорили: «Вот, мы — современные люди, сторонники Просвещения и Нового времени, и наше мировосприятие выстроено и организовано на основании парадигмы модерна, и поэтому такое-то явление мы рассматриваем так-то, сообразуясь именно с точкой зрения данной парадигмы», — это было бы честно, правильно, но... уязвимо. Им можно было бы всегда возразить: «А мы, как люди немодерна, традиции, исходя из нашей, скажем, религиозной, парадигмы, рассматриваем это явление по-другому». Поэтому носители парадигмы вместо длинной и честной вступительной формулы просто говорят: «это так». «Человек есть био-физио-логическое существо, наделенное рассудком, он всегда был, есть и будет только таким, а все остальное он просто придумал, поскольку был темным и нецивилизованным, боялся грозы и населил мир какими-то духами, богами и чертями. А как только перестал уж слишком бояться грозы, то перешел от веры в глупых духов к представлению о высшем далеком Божестве (оно было нужно: ведь хоть немного, но грозы он все-таки еще боялся). И наконец, когда он окончательно переборол свой страх перед грозой, он всё-таки понял, что есть что и что почем, сообразил, что он субъект и cogito ergo sum, а перед ним просто протяженность, объект. И вот это и есть абсолютная истина о человеке, а все остальное — чепуха и мракобесие»
Так говорил Вольтер, почти так говорил Руссо, и так, в принципе, учат думать и говорить всех, кто приходит в школы и институты, учебные и научные заведения эпохи модерна. Напрямую это уже никто давно не проговаривает в силу того, что это давно стало чем-то само самой разумеющимся, и проекция антропологической картины модерна на прошлое осуществляется сама собой.
Антропология модерна в ее парадигмальном измерении давно уже внутри нашего сознания, а не вне его. Декартовское cogito транслируется не только системой образования, но всей массой культуры, техники и социальных практик. Понимание человека только как индивидуума представляется абсолютной и непререкаемой истиной, при том, что это не что иное как одна из проекций парадигмы современности в область антропологии.
Если отстраниться от этого гипноза и сделать шаг в сторону парадигмы Традиции, все окажется совершенно не столь очевидным: система базовых доказательств современной антропологии сильно утратит свою убедительность. К примеру, рассыплется на глазах объяснительная иллюстрация тех, кто уподобляют стадии развития мировых цивилизаций развитию ребенка, в том числе в процессе формирования речи, полагая, что «примитивные» народы находятся на первичной стадии и еще не освоили по-настоящему «человеческий» язык. Посмотрев на историю человеческих обществ глазами традиционалистов, мы увидим смену общественных форм как деградацию, а отнюдь не как взросление, и сравнение с взрослением ребенка потеряет смысл и видимость доказательности.
Парадигма модерна утвердилась через массивный коллективный гипноз, через «внушение» (суггестию). С помощью системы интеллектуальных трюков она, как вирус, вначале внедрилась в европейское сознание, полностью его себе подчинила, а затем стала распространяться оттуда на остальной мир — в том числе и на Россию. Вспомните тургеневского Базарова. Он резал лягушек и осмеивал ценности окружающего общества, и за это справедливо назывался «нигилистом». С позиции парадигмы премодерна, носители парадигмы модерна и были настоящими «нигилистами». Но нигилизм этот открывался только в самых предельных формах мысли — например, в философии Ницше. В большинстве случаев «нигилистическая» (в первую очередь, в отношении парадигмы Традиции) сущность модерна была скрыта за пеленой пропагандистского гипноза.
