Метафизика войны - Эвола Юлиус (библиотека электронных книг TXT) 📗
Обозначив таким образом точку отсчёта, давайте наметим темы, которые мы более подробно рассмотрим далее. Первым делом, как было сказано, мы хотим представить короткое рассмотрение, которое сделает очевидным, что вышеизложенная концепция героизма, далекая от того, чтобы быть нашей личной спекуляцией или пустой болтовнёй, точно соответствует традиции, присущей целой группе древних цивилизаций. Во-вторых, мы разовьём тему арийской концепции «победы», понимаемой именно как «мистическую» ценность, тесно связанную с внутренним перерождением. И в завершение, перейдя на более материальный план, мы хотим рассмотреть в общих чертах поведение различных рас по отношению к этому комплексу идей. В настоящей же статье мы остановимся на первом пункте.
Говоря в общем, войны представлялись (особенно древнему арийскому человечеству) в образе регулярных столкновений между двумя метафизическими силами: олимпийским, светлым принципом, уранической и солнечной истиной с одной стороны, и грубой силой, «титаническим», теллурическим элементом, «варварским» в классическом смысле, феминно–демоническим принципом хаоса. Такой образ постоянно повторяется в греческой мифологии в различных символических формах; в ещё более точных и ясных формах он появляется в общем взгляде на мир ирано–арийских народов, которые считали себя буквально армиями Бога Света в его войне против сил тьмы. Они сохраняли эти классические взгляды на протяжении Средневековья, часто придерживаясь их, несмотря на новую религию. Фридрих I Швабский [37] в своей войне против мятежной Коммуны воплощает собой символ Геркулеса, этого героя дорийско–арийских и ахейско–арийских слоёв, орудия всех олимпийских сил в битве против тёмных созданий хаоса.
Это общее представление, глубоко переживаемое, не могло не найти отражения в более конкретных формах жизненной деятельности, поднимаясь на символический, даже почти что «ритуальный» уровень. В нашем случае это обозначает ничто иное, как трансформацию войны в «путь Бога» и «великую священную войну».
Мы сознательно опускаем здесь все документы, относящиеся к римской эпохе. Они будут приведены в следующей статье, повествующей о «мистицизме победы». Вместо этого мы начнём с хорошо известных свидетельств нордической арийской традиции. В ней Валхалла — это место бессмертия, где обретаются, прежде всего, герои, павшие на полях сражений. Господином этих мест является Один или Вотан, по описанию «Саги об Инглингах», показавший героям (через символическое принесение себя в жертву на космическом древе Иггдрасиль) путь к единению с божественным, дорогу туда, где живут вечно, будто на сверкающем горном пике поверх облаков.
Согласно этой традиции, никакая жертва не ценится так высоко высшим Богом, как та, что приносит герой, сражающийся и погибающий на поле битвы. Это воззрение также дополняется метафизическим представлением, согласно которому силы героев, которые, погибая и принося себя в жертву Одину, преодолевают границы человеческой природы и по–полняют ряды армии, необходимой Одину в битве Рагнарёк, то есть «сумерках богов», угрожающих мирозданию с древних времён. Так, «в Эдде» говорится: «Великое множество в Вальхалле народу, а будет и того больше, хоть и этого покажется мало, когда придёт Волк». Этот «Волк» — это символ тёмной и дикой силы, которую ранее удалось сковать и подчинить «божественным героям», или асам; «волчий век» более или менее эквивалентен «железному веку» классической традиции и «тёмному веку» — кали–юге — традиции индоарийской: все они символизируют век разгула чисто земных и нечестивых сил.
Важно заметить, что схожее значение сохранилось под внешне христианской мишурой в идеологии крестовых походов. Освобождение Храма и завоевание Святой Земли имели гораздо более тесное, чем принято считать, отношение к древним традициям, связанных с мистическим Асгардом, далёкой землёй героев, где нет смерти, а есть только вечная жизнь и сверхъестественный покой. «Священная война» воспринималась как весьма духовная война, что позволяет хроникам описывать её так: «очищение, подобное пламени чистилища перед смертью» — это явная отсылка к аскетическому смыслу сражения. «Слава тем, кто не покидает битвы [, кроме как] увенчанными лавром. Но ещё большую славу находят те, кто обретёт на поле боя венец бессмертия…» — говорил св. Бернар участникам крестового похода, особо выделяя храмовников в своей Laude de Nova Militia. В провансальских текстах воину обещалась Glorie asolue, приписываемая Господу на небесах — in excelsis Deo.
Более того, первые военные неудачи, постигшие крестоносцев, изначально вызвавшие удивление и смятение, послужили очищению понятия войны от всякой накипи материализма и суеверной набожности. Неутешительный исход похода был приравнен Папой и церковнослужителями к несчастливой жизни, оцениваемой по заслугам только согласно критерию неземной жизни и справедливости. Итак, участники крестовых походов научились осознавать существование чего-то высшего, нежели победа и поражение, и видеть высшую ценность в духовном аспекте действий.
Так мы подошли к наиболее сокровенному аспекту героического опыта — его аскетической ценности. Не должно вызывать удивления, что для дальнейшей его характеристики мы обратимся к мусульманской традиции, которая может показаться прямой противоположностью традиции, обсуждавшейся выше. Дело в том, что обе расы, противостоящие друг другу в крестовых походах, были воинственными, и, даже сражаясь друг против друга, видели в войне общий сверхматериальный смысл. В любом случае, идеи мусульманской традиции, которые мы здесь хотели бы обсудить, должны быть расценены как отзвуки первоначально персидской (ирано–арийской) концепции, воспринятые представителями арабской расы.
В центре мусульманской традиции мы фактически видим ядро целого комплекса идей, представленного здесь теорией двойной войны, «малого и великого джихада». Малая война — это материальная война против враждебных народов, и, особенно, против несправедливых, «варваров» или «неверных», которая становится таким образом «малым джихадом», эквивалентным крестовому походу в его внешнем, фанатичном и простом религиозном смысле. «Великий джихад», напротив, имеет духовный и внутренний характер — это борьба человека с врагами, находящимися внутри него самого, а точнее, борьба сверхчеловеческого элемента против всего, что есть в человеке инстинктивного, чувственного, подверженного воздействию природных сил. Непременным условием внутреннего освобождения являлось то, что эти враги, «неверные», «варвары» внутри нас, будут повергнуты и растерзаны в клочья.
Сейчас, обрисовав сущность этой традиции, мы можем задаться вопросом: как малая война, то есть материальное вооружённое противостояние, может одновременно быть путём к «великому джихаду», внутренней войне. В исламе выражения «джихад» и «Путь Бога» часто используются как синонимы. В Коране мы можем прочитать: «Пусть сражаются во имя Аллаха те, которые покупают будущую жизнь [ценой] жизни в этом мире. Тому, кто будет сражаться во имя Аллаха и будет убит или победит, Мы даруем великое вознаграждение» (IV, 74). И далее: «[Аллах] никогда не даст сгинуть понапрасну деяниям тех, кто был убит [в сражении] во имя Его. Он поведет их прямым путем, улучшит их положение и введет их в рай, о котором Он им поведал [в Коране]» (XLVII, 4–6). Эти последние слова отсылают нас к настоящей смерти на поле битвы, которая имеет то же значение, что и выражение „mors triumphalis”, триумфальная смерть, в классической античности. Такая концепция может быть также истолкована в символическом смысле: тот, кто, ведя «малую войну», обрёл триумф в «великой» (не позволяя одолеть себя низшим силам, пробуждённым тяготами войны, как происходит в духе героизма а-ля Ремарк или а-ля Кентон, который мы обсудили в более ранней статье), пробуждает тем самым силу, способную, в принципе, преодолеть кризис смерти. Другими словами, даже не будучи убитым, можно пережить смерть, достигнуть кульминации, свойственной «сверх–жизни». С более высокой точки зрения, «рай», «небесное царство», как и Валхалла, как греческий «остров героев» и т. п., являются только символическими образами, сочинёнными для масс, образами, которые на самом деле описывают трансцендентные состояния сознания, за пределами жизни и смерти. В древней арийской традиции есть слово jivanmukti, описывающее осуществление такого состояния, достигнутое уже в смертном теле.
