Второй пол - де Бовуар Симона (читаем книги бесплатно .txt) 📗

Пусть она пребывает в заблуждении — большинство же мужчин видят истинное положение вещей. «Родиться женщиной — какое несчастье! Однако еще большее несчастье — будучи женщиной, не осознавать своей трагедии до конца», — говорит Кьёркегор. Между тем с давних пор общество стремится замаскировать это несчастье. Например, общество рассталось с институтом попечительства: взамен женщина получила «покровителей», у которых те же права, что и у попечителей в древности, причем считается, что это в интересах самой женщины. Запрещать ей работать, держать ее дома — значит, оказывается, защищать ее от себя самой, обеспечивать ее счастье. Известно, сколько поэтического тумана напускается на те монотонные, однообразные нагрузки, навязанные ей: домашнее хозяйство, материнство; в обмен на свободу ей преподносят в подарок сомнительные сокровища «женственности». Бальзак прекрасно описывает эту уловку, он советует мужчинам относиться к женщине как к рабыне и при этом внушать ей, будто она королева. Менее циничные мужчины стараются и себя самих убедить в том, что она принадлежит к числу привилегированных. Среди американских социологов есть те, что сегодня всерьез преподносят теорию «low–class gain», то есть теорию «преимуществ низших каст». И во Франции тоже нередко провозглашалось — правда, не в столь научной форме, — что рабочим просто повезло, им нет нужды что–либо «изображать», что–либо «представлять собой»; в таком случае еще больше повезло клошарам, бродягам, ведь они могут ходить в отрепьях, спать просто на улице, этого удовольствия, этой радости лишены и граф Бомонт, и несчастные господа из семейства де Вендель. Этакие беспечные завшивленные голодранцы весело и бодро чешутся от заедающих их паразитов, радостные негры, заливающиеся смехом под ударами плетей и хлыстов, развеселые арабы из Суса, с улыбкой на устах закапывающие в землю своих умерших от голода детей, — вот так и женщины наслаждаются жизнью, пользуясь своей несравненной привилегией: отсутствием обязанности нести ответственность. Не надо трудиться, нет никаких нагрузок и обязательств, нет забот — ей совершенно очевидно

¹«In vino veritas». Ему принадлежат также такие слова: «В сущности, происходит следующее — за женщиной снова начинают ухаживать, и в этом выражается участие природы к своему самому слабому творению, существу, ею обделенному и для которого иллюзия к тому же нечто большее, чем компенсация. Но именно иллюзия оказывается для нее роковой… Почувствовать себя свободной благодаря воображению, стать жертвой воображения, это ли не самая сокрушительная насмешка?.. Женщина вовсе не обездоленное существо, однако в определенном смысле она обездолена, поскольку не может одолеть иллюзии, коими природа ее утешает».

досталась на земле «самая лучшая доля». Что особенно тревожит и беспокоит — это, видимо, уходящая корнями в первородный грех упорная извращенность, в силу которой люди всех времен и народов, якобы удостоившиеся лучшей доли, непрестанно взывают к своим благодетелям: «Это уж слишком! Нет сил! Я бы охотно оказался на вашем месте! Меня бы больше устроила ваша доля!» А в ответ замечательные капиталисты, щедрые, великодушные завоеватели, великолепные мужчины стоят на своем: «Сохраните свою лучшую долю, берегите ее!»

Дело еще в том, что мужчины находят у своих подруг большее понимание, нежели угнетатели у тех, кого они угнетают; поэтому мужчины недобросовестным образом делают женщин своими соучастницами, дабы заявить, что женщина сама захотелатой жизни, к которой они ее принудили. Мы уже видели, что воспитание женщины становится преградой на ее пути к протесту, бунту, к авантюре, все общество в целом — начиная с уважаемых родителей — лжет ей, превознося необычайно высокую ценность склонности к самоотречению, к самопожертвованию, скрывая при этом от нее, что ни возлюбленный, ни муж, ни дети не согласятся взвалить на себя ее нагрузку. Женщина не задумываясь принимает лживые заверения, потому что они сулят легкую дорогу, пологий спуск: это и есть самое страшное преступление, совершаемое против нее; с самого детства всю жизнь ее портят, разлагают — указывают, что ее призвание есть отказ от активной жизненной позиции, искушающий каждого живущего, ибо свобода так тревожна. Ведь если у ребенка поощрять леность, весь день придумывая ему забавы, не оставляя ему времени для обучения, не показывая и не рассказывая, сколь это полезно, то, когда он станет взрослым, его нельзя упрекать за то, что он предпочитает быть невежественным и неприспособленным. А женщину воспитывают именно так, не стремясь научить ее реализовывать себя в жизни, привить потребность отвечать за себя; поэтому женщина легко соглашается полагаться на покровительство, на любовь мужчины, на чью–либо помощь — одним словом, на то, что кто–то поведет ее за руку, укажет, как ей поступать, по какому пути следовать, что избрать в жизни; возможность добиться чего–либо, реализоваться, ничего при этом не делая,легко увлекает ее. Да, она допускает ошибку, отдаваясь этому искушению; но мужчина не имеет права ее упрекать, поскольку он сам ее и искушает. Когда между ними разразится конфликт, каждый обвинит другого, возложив на него ответственность за создавшееся положение; женщина станет упрекать мужчину за то, что из–за него она такая, какая есть, что он ее сделал такой, и он услышит: «Меня не учили думать, размышлять, рассуждать, зарабатывать себе на жизнь, обеспечивать себя…» И станет ставить ей в вину, что она все это приняла не сопротивляясь, со всем согласилась, он упрекнет ее: «Ты ничего не умеешь, ты ни к чему не способна…» И так каждый пол наступает на другой, думая тем самым оправдать себя; но ошибки и неправота одного пола не снимают вины с другого, не оправдывают его.

Многочисленные конфликты, восстанавливающие мужчин и женщин друг против друга, происходят из–за того, что ни те ни другие не хотят отвечать за последствия создавшегося положения, при котором одни предлагают условия, другие живут по ним; это неопределенное понятие «равенства в неравенстве», которым один пользуется, чтобы скрыть свой деспотизм, а другой — чтобы не показать своего малодушия, не выдерживает испытания жизнью; в процессе своих взаимоотношений с мужчиной, схожих с товарообменом, женщина ссылается на гарантированное ей абстрактное равенство, а мужчина тут же ставит точки над «i», констатируя конкретное, фактическое неравенство. Корни взаимного недовольства, вечного, нескончаемого, возникающего между ним и ею, кроются в неоднозначности понятий даватьи брать:она жалуется, что все отдает, он протестует и утверждает, что это она у него все отбирает. Женщина должна понять, что товарообмен — а это основной закон политэкономии — регулируется той ценностью предлагаемого товара, которую он представляет для покупателя, а не для продавца: женщину просто обманули, твердя ей, что она бесценна; на самом деле она лишь развлечение, удовольствие, спутница, то есть благо, конечно, но не самое основное; мужчина — центр всего, главный смысл, смысл ее жизни, так что обмен — сделка, имеющая место между ними, — строится не на принципах равноценности; и это их неравенство особенно очевидно сказывается на времени, проводимом имивместе, — обманчиво предстающее одинаковым, одним и тем же для обоих, оно имеет разную ценность для каждого из них; проводя вечер со своей возлюбленной, любовницей, мужчина может использовать это время для своей карьеры, встретиться с друзьями, завязать нужные связи, завести полезные знакомства и, наконец, развлечься; для мужчины, прочно интегрированного в общество, время есть положительное богатство — это деньги, репутация, удовольствие. Все обстоит иначе для женщины, особенно для женщины праздной, томящейся без дела, тоскующей от незнания, куда себя приложить, для нее время — это то, от чего надо избавиться, куда–то его определить, как говорят, убить; когда это ей удается, она считает, что с толком провела время, как будто прибыль получила; участие в этом мужчины — чистая прибыль, прямая выгода; в большинстве случаев мужчину больше всего интересует сексуальная сторона его связи с женщиной, он стремится извлечь именно эту пользу; в сущности, мужчина при общении со своей возлюбленной может вполне удовольствоваться тем временем, которое ему необходимо для совершения акта любви; что же касается женщины — за некоторым исключением, — то ей хочется «сбыть» время, которому она не может найти применения; и как торговец на рынке, который согласен продать вам картошку только · в том случае, если вы «возьмете» у него репу, женщина готова уступить своему возлюбленному, только если он вместе с ее телом «возьмет» на себя нагрузку занять ее время разговорами, беседами или выходом в свет, прогулками. Равновесия им удается добиться только в том случае, если мужчине не покажется чрезмерно высокой цена за весь лот, что во многом зависит от силы его желания и, конечно же, от значения, придаваемого им тем занятиям, которыми он жертвует; если же женщина требует, иначе говоря, предлагает, слишком много времени, она кажется назойливой, чрезмерной, как река, выходящая из берегов; в таком случае мужчина скорее предпочтет не иметь ничего, чем иметь слишком много. Тогда женщина делает свои требования более умеренными; однако чаще всего согласие достигается ценой двойного напряжения: женщина считает, что мужчина «приобрел» ее со скидкой, по сниженной цене, а мужчине кажется, что она ему слишком дорого стоит. Разумеется, в предложенном рассуждении присутствует юмор, и все же — за исключением случаев безумной страсти, сильной, ревнивой, всепоглощающей любви, при которой мужчина хочет, чтобы женщина принадлежала ему целиком и полностью и всегда, во всякое время, — в самой нежности, в желании, даже в любви заложен этот конфликт; у мужчины никогда нет времени, ему всегда «нужно что–то делать», у него есть что делать, тогда как женщина стремится, хочет освободиться, избавиться от имеющегося у нее времени; и по этой причине мужчина не считает время, дарованное ему женщиной, действительно даром, подношением, оно для него нагрузка. Впрочем, он соглашается ее терпеть, потому что хорошо знает — он принадлежит к привилегированной касте, у него попросту «совесть нечиста»; и по своей доброй воле он может компенсировать порою неравенство положения своей щедростью; правда, и в этом случае может статься, что проявленное сострадание мужчина так высоко ставит себе в заслугу, что при первом же столкновении обрушивает на женщину град упреков, обвиняя ее в неблагодарности; он возмущается: «Я слишком добр». Женщина понимает, что ведет себя словно попрошайка, и хотя она убеждена в ценности преподносимых ей подарков, это ее унижает. Этим же объясняется жестокость, на которую она оказывается порою способна; у нее «совесть чиста», потому что она из числа потерпевших; она не считает себя обязанной щадить тех, кто принадлежит к привилегированной касте, ей ведь нужно защищаться; более того, она будет испытывать радость, если ей представится случай выразить свое презрение любовнику, не сумевшему ее удовлетворить; раз он не дает ей столько, сколько ей необходимо, она отберет у него все, испытав при этом дикое наслаждение. И вот тогда, задетый за живое, раненный в самое сердце мужчина обнаруживает истинную цену той связи, которой он пренебрегал: он готов на любые обещания, даже если ему будет казаться, что его снова эксплуатируют; мужчина обвиняет возлюбленную в шантаже, она его упрекает в скупости; и оба чувствуют себя ущемленными, уязвленными. Не стоит труда, да и тщетно, кого–то обвинять, порицать, а кого–то прощать: нет и не может быть справедливости в несправедливости. Правитель в колонии не имеет никакой возможности вести себя всегда хорошо по отношению к туземцам, так же как генерал по отношению к своим солдатам; здесь есть единственное решение — не быть ни тем ни другим, ни правителем, ни генералом; но мужчина не может перестать быть мужчиной. И этот мужчина становится без вины виноватым, отвечающим за преступление, которого не совершал; вот так и женщина независимо от себя самой оказывается жертвой и мегерой одновременно; порою мужчина начинает бунтовать, становится жестоким, в этом случае он является соучастником несправедливости, совершаемой по отношению к женщине; иногда он позволяет своей требовательной жертве уничтожить себя, растерзать и тогда чувствует себя одураченным; но чаще всего он идет на компромисс, отчего ощущает себя униженным, и это выбивает его из привычной колеи.