Гуго Коллонтай - Хинц Хенрик (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Размышления о функции обобщения и абстракции занимают у Коллонтая сравнительно немного места. По данному вопросу он склонен скорее к критике априоризма, нежели к созданию собственной позитивной теории. Следовательно, мы не найдем в его сочинениях положительного отзыва о значении и ценности «новых воображений», которые не даны непосредственно в ощущениях. Рассмотрение этого вопроса заканчивается обычно у Коллонтая предостережениями об опасности гипостазирования «воображений», т. е. абстракций. Внимание Коллонтая в теории познания в основном сконцентрировано на чувственных формах познания. Этот факт объясняется историческими обстоятельствами формирования его философии. В борьбе против схоластики, а позднее против идеализма, близкого к Канту, принципиальной задачей были защита и обоснование сенсуализма. Несмотря на это, Коллонтай обращает все же внимание на значение и позитивную ценность теоретического мышления в познании мира, хотя и не углубляет своих замечаний о понятийном уровне (как сказали бы сегодня) познания.
В очерке по истории философии (см. последнюю статью «Критического разбора») Коллонтай рассматривает развитие человеческого познания как развитие теоретического обобщения, причем появление все более общих абстрактных решений и результатов Коллонтай связывает не только с самостоятельным развитием знания, но и с определенным этапом развития возможностей удовлетворения человеческих потребностей, а именно когда заботы и старания человека о сохранении своего существования высвободили время и создали иные необходимые условия, способствующие таким размышлениям. Сначала надо было, чтобы «человеческое общество достигло такой ступени в удовлетворении своих потребностей, чтобы оно могло заниматься самыми тонкими научными исследованиями» (38, 589).
Но признание теоретической мысли как необходимой и ценной для познания — это только одна сторона общей проблемы: соотношения эмпирического и рационального в познавательном процессе. Поэтому необходимо остановиться на рассмотрении вопроса, который был частично затронут Коллонтаем при обсуждении понятия абстрактного: в чем заключается своеобразие мышления по отношению к ощущениям? Ведь тот факт, что Коллонтай выступал в поддержку мышления как отличительной познавательной силы, не означает еще, что он видел качественное отличие понятийного мышления как формы познания. Итак, как же он понимал эту проблематику?
Напомним уже цитированную формулировку, гласящую, что «чувство и мысль мы будем рассматривать как разные сущности… Однако их необходимо считать тем, что составляет единую сущность человека». Чувство и мысль взаимно подчинены друг другу и могут действовать только в тесной связи друг с другом. Чувственные и умственные процессы следует истолковывать как различные, но вместе с тем рассматривать их в единстве. Однако это положение не нашло у Коллонтая широкого освещения. Наибольшую трудность, вероятно, породила попытка понимания и обоснования того факта, что здесь всегда налицо качественное различие и одновременно единство этих двух уровней познания. Знаменательно, что метафизический метод мышления о мире создавал преграды на пути углубленного понимания того тезиса, который Коллонтай сформулировал сам. Путь к углублению этого тезиса заводил его в противоречия, хотя он и не осознавал их полностью. Так, когда Коллонтай обосновывал единство чувств и мысли, то впадал в крайне сенсуалистское сведение того, что рационально и понятийно, к тому, что эмпирично и чувственно. И наоборот, когда он обосновывал и объяснял их различия, то создавал между ними непроходимую пропасть. Таким образом, внутренние, действительные противоречия познавательного процесса превращались в одной и той же доктрине в общефилософские противоречия. Эта противоречивость познания свойственна размышлениям Коллонтая, хотя значительно больше места занимают у него рассуждения о единстве чувств и мысли.
Подтверждением вывода о том, что понятийное сводится Коллонтаем к чувственному, являются уже рассматривавшиеся его размышления о «мысленном воображении», или абстракции. Его «обратный путь» в познании является методом этого сведения.
Однако было бы неверным утверждать, что поэтому Коллонтай не видит различия между мыслью и ощущением. Это неправда. Но различие между ними, показываемое им, является чисто количественным. «Мысленное воображение» возникает в результате простых арифметических действий — прибавления и отнимания чувственных восприятий.
Итак, какие же операции производятся в процессе мышления? Сначала человек запоминает «образы предметов, которые дали ему чувства». Затем он совершает с ними разнообразные, чисто количественные операции: сравнивает одни с другими, разделяет их для того, чтобы «при помощи памяти» соединить в виды, отделы, роды и т. п. Собственно мышление оказывается только количественно более высоким, координирующим уровнем чувственного познания.
По мнению Коллонтая, познавательные силы человека состоят из «внешних» чувств и «внутренних» чувств. Эти последние для краткости и обозначения их своеобразия он называет умом, мыслью (30, 213).
Познавательные же силы мысли состоят, по его мнению, из памяти и «рассудка, или разума». Уже в этом понимании сил мысли возникает вторая сторона противоречия, дающая начало качественному (а в случае Коллонтая механистическому) отделению мышления от чувственности. Последовательный сенсуализм сводит разум к памяти и представлениям как производным от ощущений. Причем эта производность понимается как модифицированное испытывание ощущений; мыслить — это то же, что познавать ощущения. Такую точку зрения, как известно, высказывал Гельвеций. Коллонтай, с одной стороны (как уже было показано), принимает точку зрения, а с другой — не соглашается с ней. Мысль — это не только сводимые к чувственным ощущениям память и представление, но и «рассудок, или разум» — сила, полностью отличная от чувств. Но коль скоро эту силу нельзя объяснить чувствительностью, то она превращается во взглядах Коллонтая в бытие, оторванное от чувств и подверженное мистификации. Мысль «обычно называется душой». Сам термин «душа» не является здесь, конечно, существенным. В замыслах Коллонтая он не имеет ничего общего с религиозной идеей бессмертия души.
Об этом свидетельствует его утверждение, что «сущность человека», т. е. «ощущения, потребности и силы» (и следовательно, то, что «обычно называется душой»), «все прекращается с прекращением жизни», перестает существовать (там же, 225).
Может ли мыслить материя? И вообще существует ли ответ на вопрос, что является субъектом мышления? «Что касается внешних и внутренних чувств, то я еще не осмеливаюсь принять сделанного мне замечания о том, чтобы назвать их инструментами, входящими в состав тела. Потому что в теории о материи мне не удается открыть путем анализа самопроизвольного движения (simultan cursus). Поэтому я не могу приписать и телу такого движения, тем более я не могу приписать телу способность узнавания, разузнавания, создания представлений, запоминания, желания. Если бы даже кто и убедил меня в этом, то соответственно моей теории я не хочу объясняться в данном месте на тему о том, что я думаю о душе. Поэтому я выбрал язык, употребляемый в логике и известный всем в обыденной речи. Однако без полемики был бы рад поговорить обо всем этом» (30, 232). Здесь приведен фрагмент ответа Коллонтая на замечания неизвестного читателя «Подготовительных материалов», который, очевидно, отстаивал более радикальную точку зрения, чем сам автор. Как видно из этого ответа, точка зрения Коллонтая не является окончательной. Он еще «не смеет», по его признанию, принять тезис, что мышление является одним из свойств соответственно организованной материи.
Хотя одновременно он говорит, что на эту тему он не хочет формулировать более конкретно свой взгляд в названном сочинении и был бы рад по этому вопросу поговорить «без полемики», спокойно.
Колебания Коллонтая, касающиеся ответа на вопрос о субъекте мышления, выразительно свидетельствуют о том, что его философские взгляды были открыты и что он был готов поднять наиболее смелые теоретические проблемы; они свидетельствуют также об эволюции его взглядов. Так, в 1796 г. он писал: «…сила мышления является отличительной от мозга и от нервной системы. Это мое представление я высказываю не с той целью, чтобы спорить с материалистами, но потому, что к нему меня привели прямые выводы» (18, rkps 229). С момента высказывания этой точки зрения в его взглядах свершилась определенная эволюция, хотя решительного материалистического ответа на вопрос, поставленный некогда Дунсом Скоттом, Коллонтай никогда не давал.
