Введение в философию - Ясперс Карл Теодор (читать книги онлайн полностью txt) 📗
Третья граница нашей возможной независимости — это основополагающее устройство человеческого бытия. Будучи людьми, мы постоянно пребываем в глубоких искажениях, из которых не в состоянии вырваться. С первым пробуждением нашего сознания мы уже оказываемся среди заблуждений.
Библия толкует это исходя из мифа о грехопадении. В философии Гегеля на этот счет развернуто весьма примечательное прояснение самоотчуждения человека. Киркегор с захватывающей силой показывает демоническое в нас: то, как, отчаявшись, человек запутывается и замыкается сам в себе. В социологии, в более грубой форме, ведется речь об идеологиях, в психологии — о комплексах, которые нами владеют.
Можем ли мы стать хозяевами вытеснения и забвения, сокрытия и запирания, т. е. разного рода искажений для того, чтобы на самом деле достигнуть независимости? Св. Павел показал, что мы не можем быть подлинно хорошими. Ведь без знания благое деяние невозможно, если же я знаю свое деяние как благое, то уже пребываю в гордыне и самоуверенности. Кант, в свою очередь, показал, что скрытым условием любого хорошего поступка выступает та предпосылка, что поступок не должен слишком вредить нашему счастью, и в силу этой предпосылки он не может стать хорошим в чистом виде. Это радикальное зло мы не можем преодолеть.
Наша независимость сама нуждается в помощи. Мы можем только обратить наши упования на то, что, оставаясь невидимым в мире, внутри нас со всей непостижимостью придет на помощь, то, что вырвет нас из искаженного состояния. Наша возможная независимость — это всегда зависимость от трансценденции.
Как можно очертить возможную независимость философствования сегодня?
Не приписывать себя окончательно ни к одной из философских школ, не считать ни одну из высказываемых истин исключительной и единственной, стать господином своих мыслей.
Не накапливать, как на складе, то, чем владеет философия, но углублять философствование как движение.
Бороться за истину и человечность в ничем не обусловленной коммуникации.
Обрести способность через усвоение учиться у прошлого, слышать современников, быть открытым для всех возможностей.
В качестве отдельного, единичного человека погрузиться в собственную историчность, в свое происхождение, в то, что я сделал; взять на себя то, чем я был и стал и что мне даровано.
Непрестанно врастать через собственную историчность в историчность человеческого бытия в целом, вступая тем самым в мировое гражданство.
Вряд ли мы верим философу, которого нельзя оспорить; не верим спокойствию стоика, никогда не притязаем на невозмутимость, потому что само наше человеческое бытие таково, что заставляет нас переносить страдания и страх, в слезах и радости узнавать то, что есть. Поэтому только возвышаясь над нашей связанностью душевными переживаниями, а не через их устранение приходим мы к самим себе. Поэтому каждый из нас должен осмелиться быть человеком, осмелиться вступить в это и затем делать все возможное, чтобы в содеянном продвинуться к осуществлению независимости. Когда нас подхватит то, что прорастает из нас как внутренняя независимость, мы будем страдать, не причитая, отчаиваться, не пропадая в отчаянии, содрогаться, не позволяя себе окончательно пасть.
Философствование — это школа такой независимости, но не обладание ею.
11. Философский образ жизни
Если наша жизнь не должна потеряться в рассеянии, то она должна обрести себя в порядке. Ее несущим началом в повседневности должно быть Объемлющее, она должна достичь связного единства в том построении, которое складывается из работы, исполнения замыслов и высоких мгновений, и должна самоуглубляться в повторениях. Только тогда жизнь, даже при выполнении однообразной работы, проникается настроением, знающим о своей связи с некоторым смыслом. Только тогда мы словно укрыты в определенном сознании мира и самосознании; благодаря памяти и верности у нас есть почва в истории, которой мы принадлежим, и в нашей собственной жизни.
Такой порядок может прийти к отдельному человеку из мира, в котором он рожден, или же из церкви, которая формирует и воодушевляет его шаги — как значительные (начиная с рождения и заканчивая смертью), так и маленькие шаги будней. В таком случае человек посредством собственной спонтанной жизни обретает то, что у него всегда на виду и соприсутствует с ним в окружающем мире. Иначе обстоит дело в paзpyшающемся мире, в котором все меньше и меньше верят тому, что передано традицией, и который существует только как некий внешний порядок, оставаясь без символики и трансценденции, опустошая душу и не принося удовлетворения человеку. Там же, где этот мир оставляет человека свободным, человек оказывается предоставленным самому себе, в алчности и скуке, в страхе и равнодушии. И тогда отдельный человек может рассчитывать только на самого себя. Ведя философский образ жизни, он пытается выстроить себя, опираясь на собственные силы, поскольку окружающий мир ему этого больше не обеспечивает.
Воля к тому, чтобы вести философский образ жизни, выходит из темноты, в которой находится отдельный человек, из состояния потерянности, в котором он безнадежно смотрит в пустоту, из состояния самозабвения, абсолютной поглощенности работой, когда человек внезапно пробуждается, ужасается и спрашивает себя: что я есть, что я упускаю, что я должен делать?
Такое забвение самого себя усугубляется техническим миром. Упорядоченный благодаря делению на часы и засасывающие или бесцельные участки работы, которая все меньше и меньше наполняет человека как человека, технический мир приводит к тому, что человек начинает ощущать себя частью машины, которая пускается в ход то здесь, то там, но, если ее оставляют саму по себе, ничего собой не представляет и не знает, что с собой делать. И если даже человек вступает на путь, который ведет его к самому себе, колосс этого мира все-таки снова втягивает его во всепожирающую машинерию пустой работы и пустого увеселения в свободное время.
Однако склонность к самозабвению заложена уже в самом человеке как таковом. Необходимо постоянно вырывать самого себя из мира привычных, бездумных, само собой разумеющихся вещей, из наезженной колеи, чтобы не потеряться там окончательно.
Философствование — это решение дать пробудиться истоку, решение обрести себя снова и во внутреннем деянии, по мере сил, помочь самому себе.
Конечно, первое, что проявляется в нашем существовании, — это необходимость следовать конкретным задачам, требованию дня. Однако воля к философскому образу жизни в том и заключается, чтобы не находить себе в этом удовлетворения, а, напротив, распознавать привычный процесс работы и продвижение к целям как путь к самозабвению и тем самым как упущение и вину. Результат этого — серьезное отношение к своему общению с людьми, счастью и огорчениям, удачам и промахам, а также ко всему темному и запутанному. Не предавать ничего забвению, но усваивать; не отвлекаться, но внутренне прорабатывать; не улаживать дело, но прояснять его — это и означает: вести философский образ жизни.
Он может осуществляться двумя путями: или в одиночестве как путь медитации, используя каждую возможность вдумчивого размышления, или вместе с людьми как путь коммуникации, используя каждую возможность понимания себя в совместном действии, совместной беседе, совместном молчании.
Нам, людям, необходимы ежедневные мгновения глубокой вдумчивости. Нам необходимо удостоверяться в самих себе, чтобы присутствие первоистока не исчезло совсем в неизбежном рассеянии дня.
То, что религии осуществляют посредством культа и молитвы, имеет свой философский аналог в этом выразительном углублении, вникании в себя и в само бытие. Это должно происходить в определенное время и мгновения, когда мы не заняты целями этого мира и все-таки не пребываем в праздности, но как раз затрагиваем нечто сущностное, будь то в начале дня, в конце или же в какие-то промежуточные мгновения.
