Машина и Винтики - Геллер Михаил (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Исчезнет харизматический генеральный секретарь. Останется харизматическая функция генерального секретаря. Ханна Арендт излагала в 1951 г. точку зрения нацистских лидеров: вождь "необходим, не как личность, но как функция, без этой функции движение обойтись не может".18 История дает примеры, позволяющие говорить, что "движение", радикальное, революционное – всегда нуждается в харизматическом лидере. Нет сомнения, что самое удивительное революционное движение последних лет – рождение "Солидарности" в Польше носило бы иной характер без Леха Валенсы. Остановившаяся система не только не нуждается в харизматическом лидере, он угрожает ее спокойствию, ее неподвижности. Но такая система обязательно нуждается в харизматической функции. Эта функция в советской системе дает ее исполнителю значительную власть, вытекающую только из функции.
Максим Горький, открывая 17 августа 1934 г. первый съезд советских писателей, точно определил характер советской системы: "Мы выступаем в стране, освещенной гением Владимира Ильича Ленина, в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина".19 Никому из специалистов-политологов не удалось найти формулу, которая по ясности и выразительности могла бы сравниться с дефиницией Горького. Советская страна продолжает освещаться Солнцем – Гением вождя-основателя, в ней продолжает работать чудодейственно железная воля стального генерального секретаря.
Тоталитаризация – соединение всех векторов обработки человеческого материала в единое направление: воспитание Убеждения, что Партия (непосредственно или через управляемые ею органы) всюду, что она – все, что без нее – нет ничего. Ироническая песенка: прошла зима, настало лето – спасибо партии за это, – иронизирует, в конечном счете, над вбитой в сознание советского человека верой, что возможно и в самом деле – уход зимы и приход лета зависят (пусть даже в небольшой степени) от воли Партии. Тоталитаризация позволяет планировать полное подчинение человека нуждам власти путем контроля всех форм его жизнедеятельности. Она позволяет также заминировать все выходы из тоталитарной системы, подменяя идеи, желания, слова: патриотизм, национализм, религия, демократия, надежды, благородные стремления. Подмененные понятия приводят обратно – в тоталитаризм.
Выдержал под наковальней
Станешь подобен Марксу,
Не вынес – туда и дорога.
А. Дорогойченко
Выбрав Цель, начертав карту подступов к ней, наметив основные линии, определяющие характер необходимого Нового Человека, созидатель подбирает инструменты. Герой 1984 не понимал, какова цель тоталитарного государства, в котором жил, но понимал, думал, что понимает, как оно действует, как обрабатывает человеческий материал. Орвелл представил действие основных инструментов, с помощью которых "мясо человеческого благополучия" приобретает необходимую форму Нового человека: страх; ненависть к врагу, назначенному партией; любовь к Большому Брату; власть над памятью, личной жизнью; контролируемая нищета; новояз. В романе Мы те же инструменты, за исключением нищеты. В 1920 г. Замятин уже видел, что страх, ненависть, любовь к Благодетелю, манипулирование памятью, власть над словом и полный контроль личной жизни, должны изменить человека. Русский писатель включает в набор инструментов литературу и искусство, которыми почти совсем пренебрегает Орвелл. В Мы власть принадлежит Государству-Партии, в 1984 – на первом плане – Партия.
Замятин и Орвелл назвали почти все основные инструменты обработки человека. Они не изобрели их: порознь эти инструменты употреблялись – в разной степени интенсивности – всеми правителями. Об их комплексном использовании мечтали многие утописты.
Впервые в истории на протяжении долгих десятилетий разнообразнейший набор режущих, колющих, пилящих рубящих, усыпляющих и возбуждающих инструментов применялся для осуществления плана, менявшегося в деталях, но неизменного в главном. Есть сведения, что в древнем Китае изготовляли причудливых уродов для цирков, помещая новорожденных в специальные вазы, удивительных форм. В одном из рассказов Мопассана появляется женщина, носившая во время беременности особые корсеты, чтобы производить уродов – для цирков. Компрачикосы, по свидетельству Виктора Гюго, использовали для той же цели хирургию. Известно, что в определенных условиях, например при сверхнизкой температуре, газы меняют свою структуру -становятся жидкими.
Обыкновенные люди, населявшие российскую империю, оказались – после октября 1917 года – в необыкновенных условиях.
1. Страх
Мы живем в эпоху великого страха.
Александр Афиногенов
"Мы живем в эпоху великого страха", – заявляет профессор физиолог в пьесе А. Афиногенова Страх, которая шла с огромным успехом на 300 сценах советских театров в 1931 г. Сталин не возражал против такого определения "своей" эпохи. Необходимость страха, как инструмента обработки человека, одного из эффективнейших методов перевоспитания, осознается и подчеркивается вождями революции, прежде всего Лениным, с первых же дней пребывания у власти.
Профессор Бородин, руководитель Института физиологических стимулов, обнаруживает, что деятельность человека определяется 4 стимулами: страхом, любовью, ненавистью и голодом. Герой пьесы Страх не был оригинален: открытие "стимулов" произошло очень давно. Заслуга проф. Бородина была в другом: он открыл, что, используя стимул, можно изменить поведение. Профессор-физиолог проделывал свои опыты на кроликах, но полагал, что "по аналогии, найдя господствующий стимул социальной среды, мы можем предугадать путь развития социального поведения". И добавлял: "Мы все кролики".1 Повествуя о событиях последующих лет в Архипелаге ГУЛаг, Александр Солженицын находит лишь одно общеродовое определение для миллионов арестованных: "кролики".2 Проф. Бородин решил, что его опыты над кроликами означают наступление эпохи, "когда наука начинает вытеснять политику". Он жестоко ошибался: политика стала наукой. И ученица Бородина, партийка, пришедшая в науку, провозглашает: "Не может политика диктовать свои законы физиологии! А мы докажем, что может. Наша политика переделывает людей; умирают чувства, которые считались врожденными… Растет коллективность, энтузиазм, радость жизни – и мы поможем росту этих новых стимулов…"3
Почти неограниченные возможности страха как стимула, диктующего поведение людей, были известны человечеству задолго до рождения вождя Октябрьской революции. Профессор Делюмо определяет страх (индивидуальный), как эмоцию-шок, предваренную часто неожиданностью, вызванную осознанием присутствующей и давящей опасности, которая, как мы думаем, угрожает нашей сохранности.4 Гюстав Лебон открыл, что страх толпы, поведение толпы, значительно увеличивает, осложняет и трансформирует потерявшее меру поведение индивида.5
Проф. Делюмо приводит множество примеров "страха на Западе", открывая первую главу своей книги словами: "В Европе начала нашего времени, страх, закамуфлированный или открыто проявляемый, присутствует всюду".6 То же самое можно сказать о других регионах земного шара. Всюду в определенные периоды их истории были эпохи интенсивного страха, ослабления страха. В Европе известны периоды страха, порожденного "демонами", достигшего пароксизма в пятнадцатом веке,7 страха перед чумой, которая на протяжении 400 лет периодически навещала континент.
После Октябрьского переворота – возможно впервые в истории в таких масштабах – страх сознательно организуется. Элементы организации имелись в фальшивых тревогах, призывах к оружию, которые вызвали во Франции в 1789 г. "Большой страх" перед "заговором аристократов", угрожающих вместе с бандитами и иностранными державами революционному народу. Это был первый "революционный страх". Большевики приступают к организации страха как инструмента, защищающего революцию, но также как средства обработки сознания людей.
