Второй пол - де Бовуар Симона (читаем книги бесплатно .txt) 📗
2Мне рассказали один случай, когда крестьянские дети устроили для забавы соревнования по экскрементам: престиж того, чьи испражнения были самыми объемными и крепкими, не могли компенсировать никакие другие достижения в играх или даже в борьбе. Фекалии играли здесь ту же роль, что и пенис, — в обоих случаях налицо факт отчуждения.
3К этим соображениям мы вернемся во второй части; здесь же упоминаем о них лишь из методических соображений.
ности. Психоанализ смог бы добраться до истины только в историческом контексте.
Точно так же, как недостаточно сказать, что женщина — это самка, нельзя дать ей определение исходя из того, как она осознает свою женственность: она осознает ее в недрах общества, членом которого является. Интериоризируя бессознательное и всю психическую жизнь, сам язык психоанализа подводит к тому, что драма индивида происходит в нем самом — эта мысль присутствует в таких словах, как «комплекс», «тенденции» и т. д. Но жизнь — это отношение с миром; индивид самоопределяется, выбирая себя через мир; и чтобы ответить на интересующие нас вопросы, придется обратиться к миру. В частности, психоанализу не удается объяснить, почему женщина — это Другой. Ибо сам Фрейд признает, что престиж пениса объясняется господствующим положением отца, но что ему ничего не известно о происхождении мужского главенства.
Не отбрасывая огульно всех достижений психоанализа, многие из которых весьма плодотворны, мы все же вынуждены отказаться от этого метода. Прежде всего мы не будем ограничиваться тем, чтобы рассматривать сексуальность как данность, — упрощенность такого подхода наглядно демонстрируют описания, касающиеся женского либидо; я уже говорила, что психоаналитики никогда не изучали его непосредственно, но лишь исходя из мужского либидо; похоже, они пребывают в полном неведении относительно амбивалентности влечения, которое мужчина вызывает у женщины.
Фрейдисты и адлерианцы объясняют тревогу, испытываемую женщиной перед мужским членом, как инверсию фрустрированного влечения. Штекель смог разглядеть, что здесь речь идет о первичной реакции, но дал ей поверхностное обоснование: якобы женщина боится дефлорации, проникновения, беременности, боли, и это–де тормозит ее влечение. Объяснение это слишком рационально. Вместо того чтобы утверждать, что влечение оборачивается тревогой и борется со страхом, следовало бы признать как первичную данность тот одновременно настойчивый и испуганный зов, каким является женское либидо; его характеризует неделимый синтез притяжения и отталкивания. Примечательно, что многие самки животных бегут от совокупления, которого сами же настойчиво домогаются. Их обвиняют в кокетстве и лицемерии, но пытаться объяснять примитивное поведение, проводя параллель с более сложными формами, — чистейший абсурд; это примитивное поведение как раз и является источником того, что у женщины именуется кокетством и лицемерием. Идея «пассивного либидо» приводит в замешательство, так как, ориентируясь на мужской пол, либидо определили как импульс, энергию; но точно так же невозможно априорно представить себе, что свет может быть одновременно желтым и синим, — для этого нужно на опыте познать зеленый цвет. Действительность приобрела бы куда более четкие очертания, если бы вместо туманных определений либидо вроде «энергии» были бы сопоставлены значения сексуальности и других человеческих проявлений, выраженных в понятиях «брать», «хватать», «есть», «делать», «терпеть» и др. Ибо сексуальность — это один из способов постижения объекта. Следовало бы также изучить свойства эротического объекта, каким он представляется не только в половом акте, но и в восприятии вообще. Такое исследование выходит за рамки психоанализа, для которого эротизм — понятие непреложное.
С другой стороны, мы совершенно иначе поставим проблему женской судьбы: мы расположим женщину в мире ценностей и рассмотрим ее поведение в масштабах свободы. Мы считаем, что ей предоставлен выбор между утверждением своей трансцендентности и отчуждением в. объекте; она не является игрушкой противоречивых импульсов. Она принимает решения, между которыми существует этическая иерархия. Подменяя ценность авторитетом, выбор — импульсом, психоанализ предлагает эрзац морали — идею нормальности. Идея эта, конечно, очень полезна в медицине. Однако настораживает, какое широкое толкование получила она в психоанализе. Описательная схема предлагается в качестве закона; и разумеется, механистическая психология не может принять понятия полагания морали; в крайнем случае она может обосновать «менее»,но никогда «более»; в крайнем случае она признает неудачи, но никогда — созидание. Если субъект не идет по пути, признанному нормальным, считается, что он в своей эволюции остановился на полпути, и остановка эта интерпретируется как недостаток, как нечто негативное, а не как позитивное решение. Из–за этого, в частности, так нелепо выглядит психоанализ великих людей; нам твердят о трансфере, сублимации, которых им не довелось испытать; и никто не предполагает, что они сами, быть может, от них отказались и имели на то весьма веские причины; никто не хочет брать в расчет, что их поведение было мотивировано свободно полагаемыми целями; индивид все время объясняют через его связь с прошлым, а не исходя из будущего, в которое он себя проектирует. Поэтому нам никогда не дают его подлинного образа, а к подлинности едва ли применяют другой критерий, кроме нормальности. С этой точки зрения описание женской судьбы просто поразительно. В том смысле, который предполагают психоаналитики, «идентифицировать» себя с матерью или отцом — значит отчуждатьсяв некоем образце, предпочитать спонтанному движению собственного существования посторонний образ, то есть играть в бытие. Нам показывают женщину, разрывающуюся между двумя способами отчуждения; очевидно, что играть в то, чтобы быть мужчиной, заведомо означает идти на провал; но и играть в то, чтобы быть женщиной, тоже значит попасться на крючок; быть женщиной — это быть объектом, Другим; Другой остается субъектом в пределах своего отречения от навязываемой роли. Настоящая проблема для женщины —
это, отказавшись от предлагаемых уловок, осуществить себя в своей трансцендентности; речь идет о том, чтобы осознать, какие возможности предоставляет ей так называемое мужское и женское поведение.
Когда ребенок идет по пути, указанному одним из родителей, это может быть свободным перениманием их проектов — его поведение может быть обусловлено выбором, мотивированным определенными целями. Даже у Адлера воля к власти представляет собой некую разновидность абсурдной энергии; любой проект, в котором воплощается трансцендентность женщины, он называет «протестом мужского типа»; если девочка лазает по деревьям, то это, по его мнению, для того, чтобы сравняться с мальчиками, — ему даже в голову не приходит, что лазать по деревьям ей просто нравится. Для матери ребенок — это не «эквивалент пениса», а нечто совсем иное. Создание картин и книг, занятие политикой — это не только «хорошие способы сублимации», но и реализация сознательно поставленных целей. Отрицать это — значит искажать всю человеческую историю. Между нашими описаниями и описаниями психоаналитиков можно провести некоторые параллели. Дело в том, что, с точки зрения мужчин — а именно ее принимают психоаналитики мужского и женского пола, — отчуждение рассматривается как женское поведение, а мужским считается то, при котором субъект полагает свою трансцендентность. Дональдсон, занимавшийся историей женщины, заметил, что определения «мужчина — это человек мужского пола, женщина — это человек женского пола» асимметрично искажены; только у психоаналитиков можно встретить положение о том, что мужчина определяется как человек, а женщина как представительница женского пола; и каждый раз, когда она ведет себя как человек, говорят, что она подражает мужчине. Психоаналитик рисует нам девочку и девушку побуждаемой идентифицировать себя с отцом и с матерью, разрывающейся между «мужеподобными» и «женскими» тенденциями; мы же считаем, что она колеблется между предлагаемой ей ролью объекта, Другого,и требованием собственной свободы. Так получается, что в некотором количестве фактов мы согласны — в частности, когда рассматриваем предоставляемые женщине пути неподлинного бегства. Но у нас эти факты имеют совсем другое значение, чем у фрейдиста или адлерианца. Для нас женщина определяется как человек, ищущий ценности внутри мира ценностей — мира, экономическую и социальную структуру которого необходимо знать; мы будем изучать женщину в экзистенциальной перспективе через ее общую ситуацию,
