Ибн-Хальдун - Игнатенко Александр Александрович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
И наконец, последний вопрос — общая оценка творческого наследия Ибн-Хальдуна. Один из исследователей назвал взгляды философа реализмом (см. 62). При всей многозначности этого термина он достаточно точно отражает суть. Пафос концепции Ибн-Хальдуна — в стремлении объяснить реальность во всех ее аспектах: природном, социальном, политическом, культурном и т. д., объяснить ее из нее самой, исходя из ее внутренних взаимосвязей, постоянного движения и изменения, ее внутренней противоречивости и неоднозначности. В этой реальности Ибн-Хальдун выделил общество и государство как объекты естественнонаучного («физического») анализа. Результатом этого анализа явилась научная концепция общества и государства. Находя некоторые элементы сходства между концепцией Ибн-Хальдуна и более поздних европейских мыслителей, мы вместе с тем делаем вывод, далекий от модернизации его взглядов: эти элементы сходства — еще одно свидетельство истинности великой гуманистической идеи, которую всегда отстаивали и отстаивают марксисты,— идеи о единстве человечества, об общих закономерностях его развития. Мыслители, разделенные веками, тысячами километров, языковыми барьерами, говорят в сущности на одном языке — на языке науки, прогресса и гуманизма. И именно поэтому Ибн-Хальдун, мыслитель, родившийся и живший на севере Африки, может быть поставлен в один ряд с Макиавелли, Вико, Монтескьё.
Приложение
Пролегомены к «Книге поучительных примеров и дивану сообщений о днях арабов, персов и берберов и их современников. обладавших властью великих размеров»
Перевод А. А. Игнатенко. Приводимые отрывки публикуются на русском языке впервые, за исключением отмеченных «звездочкой», которые публиковались ранее в переводе С. М. Бациевой в книге «Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока». М., 1961.
Знай, что история, как она есть, до сих пор не была сообщением о человеческом сообществе, которое осваивает мир и [проходит] соответствующие природе этого освоения состояния, такие, как дикость, человечность, группировки и виды преобладания одних людей над другими, а также возникающие из всего этого владычество и государство и их размеры, труды и устремления людей — приобретение, экономика, наука, ремесла и все те состояния, которые возникают при этом освоении по его природе.
Однако ложь касалась сообщений не по их природе, у лжи — свои причины. Среди них — приверженность мнениям и толкам. Если бы человек был умерен в приятии сообщения, то он относился бы к нему как должно, т. е. выяснил бы и рассмотрел его, чтобы отделить то, что в нем правдиво, от того, что ложно. Но если овладела им приверженность мнению или школе, то он сразу приемлет те сообщения, которые согласуются с ними. И эта склонность и приверженность — пелена на очах ею проницательности, мешающая ему разобраться, и он приемлет ложь и передает ее.
Среди причин наличия лжи в сообщениях — и вера в передающих. Выяснение этого связано с установлением праведности передающих.
Среди [причин лжи] — забвение намерений. Многие из передающих не знают цели того, что видели воочию или слышали, и передают сообщение, основываясь на своем мнении или предположении, впадая тем самым в ложь.
[...] Среди них — неспособность постичь соотношение между видимостью и действительностью из-за привходящих обмана и притворства, вследствие этого летописец передает то, что он видел, а это — притворство и само по себе неистинность.
Чаще всего среди них — стремление людей приблизиться к великим и знатным через восхваление, лесть, приукрашивание обстоятельств и частое упоминание. Поэтому сообщения переполнены всем этим и расходятся с действительностью. Ведь люди любят восхваление и стремятся к благам дольней жизни и к тому, что их дает,— к знатности или богатству, и они чаще всего не желают добродетелей и не соперничают друг с другом из-за них.
Среди причин, приводящих к лжи,— и это предшествует всему тому, о чем говорилось,— незнание состояний, присущих природе общества. Ведь всякое событие [...] неизбежно имеет собственную природу в самом себе и в связанных с ним обстоятельствах. И если слышащий знает природы событий и обстоятельств — как они существуют и что их обусловливает,— это помогает ему рассмотреть сообщение и отделить правду от лжи, а это самое главное в рассмотрении.
Часто слушающим предлагаются сообщения о невозможном, но они передают их и оставляют после себя. Как передал аль-Масуди об Александре Македонском, которому тритоны не давали построить Александрию. И как взял он стеклянный ящик и опустился в нем на дно морское, чтобы изобразить этих дьявольских тритонов, которых он увидел, и сделал их каменные статуи, и установил их перед зданиями. И когда те тритоны вышли из воды, то убежали, увидав свои статуи. И была построена Александрия, о чем рассказывается в длинной повести, состоящей из небылиц...
Из сообщений о невозможном также и то, что передал аль-Масуди о статуе скворца в Риме. В известный день года к ней слетаются скворцы, несущие оливки, а из нее люди берут оливковое масло. Посмотри, насколько это далеко от естественного пути получения масла. Так же и аль-Бакри передал о строительстве города, названного «Имеющий врата», окружностью в тридцать переходов, с десятью тысячами ворот... И передал также аль-Масуди о Медном граде: что построен он весь из меди в пустыне Сиджильмаса, что овладел им Муса Ибн-Нусейр во время похода на Магриб. [...] Это — повествование о невозможном, составленное из небылиц рассказчиков. Пустыню Сиджильмаса разведали путники и проводники и не нашли никакой вести об этом городе. И к тому же все те обстоятельства, о которых упоминали, невозможны, противны естественным вещам, принятым в строительстве и разбивке городов...
Но подобные сообщения многочисленны. Они проверяются знанием природ общества. Это самое лучшее и самое верное в рассмотрении сообщений и отделении истинных от ложных. И это предшествует рассмотрению праведности. Не нужно обращаться к рассмотрению праведности рассказчика для того, чтобы знать, что имеющееся сообщение — о событии возможном или невозможном. А если оно о невозможном, то нет пользы в рассмотрении праведности. Исследователи считали порочным то сообщение, содержание которого абсурдно, а истолкование неприемлемо для разума.
Праведность принималась во внимание и при определении правильности законоустановительных сообщений, а большинство их [посвящено] религиозным обязанностям, в соответствии с которыми божественный законоустановитель требует поступать, что и нужно делать, если есть мнение об истинности. А метод установления правильности мнения основан на вере в рассказчиков, в их праведность и точность [их сообщения]. Что же касается сообщений о действительно происходящем, то для установления их истинности и правильности необходимо принимать в соображение соответствие сообщения событию. Поэтому необходимо рассмотреть, [насколько] возможно событие, и это более важно, чем установление праведности, и будет предшествовать ему. Ведь польза установления извлекается только из него, а польза сообщения — из него и из внешнего по отношению к нему, так как между ними существует соответствие. Если это так, то есть канон отличения истины от заблуждения в сообщениях через установление возможности и невозможности [событий], а для этого мы рассмотрим человеческое общество, которое осваивает мир, и будем различать те состояния, которые принадлежат ему сущностно или по его природе, то, что акциденциально и не имеет значения, а также то, что может с ним произойти. И станет это для нас доказательным и несомненным образом законом в отличении истины от заблуждения и правды от лжи, и тогда коли мы услышим о каких-то состояниях человеческого общества, то будем знать, что принять, а что отвергнуть как фальшь. И это будет для нас правильным критерием, и благодаря ему историки будут следовать путем правды и правильности в том, что они передают. Такова цель первой книги нашего сочинения [...].
