САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Дейс Герман Алибабаевич (читать хорошую книгу .txt) 📗
- Где-то он слышал, - передразнил Фома. – Развелось толкователей со времён последнего творения… Насочиняли себе демонов с ангелами, напридумывали им чинов и носятся с ними. И этот туда же: слышал звон, да какой он?
- Ты, это, кончай кряхтеть, а то сейчас засну и – пошёл ты в жопу!
- Вот уж и в жопу, - примирительно молвил Фома, - и слова сказать нельзя.
- Ага, испугался? А то хорош эмиссар получается: самого послали со мной связь налаживать, а сам…
- Вообще-то, я хочу ходатайствовать об удалении тебя из списков обладателей духа первозданного.
- Это как? Это выходит дело, что для вас главнее какие-то списки, а не факт наличия самого духа первозданного?
- В нашем деле главнее всего дух буквы закона божьего в свете последнего решения небесной канцелярии при среднем архангеле.
Сакуров, услышав подобную галиматью, совсем не удивился. Единственно: на ум пришла мысль, что чем больше он треплется с этим домовым, тем меньше времени останется на сон.
- А как его звать, среднего архангела? – спросил Константин Матвеевич.
- Имён у всякого нашего архангела – тьма. И не в них суть.
- А в чём? И сколько их, ваших архангелов?
Будучи ревностным атеистом, Сакуров понятия не имел, сколько архангелов насчитывает христианская церковь. Тем более он не мог знать, какое их количество принято держать в «домовой» среде.
- Суть в осмыслении сути сущего под эгидой непреходящего противостояния чистого с нечистым, - популярно объяснил Фома, - а архангелов у нас трое.
- Ты, вообще, о какой вере толкуешь? – удивился Сакуров. – Я и то знаю, что архангелов больше (20).
- О вере пусть тебе попы толкуют, каковые есть порождения беса лукавого, а я тебе толкую о сущем.
- Угу. Если сущее – это, э, пространство вашего обитания, то как тогда называется территория нашего временного, я думаю, проживания?
- Тоже сущее. Ваше пространство дополняет наше, а наше – есть продолжение вашего. И так до бесконечности в разные стороны...
Сакуров задумался, но не надолго: пространственную геометрию он успел основательно забыть, а к фантастике с мистикой был равнодушен. Зато веру от мифологии отличить мог, и считать до миллиона умел. Поэтому, не пускаясь в геометрические дебри и мистические кущи, спросил. Вернее, уточнил:
- Выходит дело, к нашей, гм! нашим верам ты не имеешь никакого отношения? И сколько, ты говоришь, у вас архангелов?
- Сущее, представителем коего являемся мы с тобой, не имеет ничего корректно общего с вашими вероисповеданиями и учениями их основателей. А архангелов у нас, повторяю, три. И зовём мы их избегания для путаницы в их многочисленных именах Главным, Средним и Крайним.
- Гениально! – одобрил Сакуров. – Только я чего-то не понял…
- Насчёт ничего корректно общего? – угадал интерес Сакурова Фома.
- Насчёт него, - не стал спорить Сакуров.- Это как?
- Это так, что кое-какие точки соприкосновения между нами таки наблюдаются.
- Между кем? – переспросил Константин Матвеевич.
- Между теорией церковных толкователей, лукавых искателей власти и богатств, среди коих случались и случаются люди изрядно образованные, и практикой нашего с тобой сущего в виде действительно преходящего и подспудно творимого. Однако, невзирая на вышеупомянутую образованность отдельных представителей вашей церкви, данные точки найдены исключительно на чисто интуитивном уровне.
«Грамотно излагает, собака», - с уважением подумал Сакуров и кстати вспомнил: - Да, что там про последнее творение и каких-то времён его? Я так понимаю, были и другие творения? Типа сотворения мира?
- Правильно понимаешь, - возразил Фома, - насчёт сотворения в виде церковного синонима имеющего явления место быть.
- Будь добр, - попросил Сакуров, - говори вразумительней. Понятней, то есть. Или хотя бы слова ставь по порядку, как в нормальной речи принято. Сначала подлежащее, потом – сказуемое и так далее.
- Хм, - ответил Фома.
- Ладно хмыкать. Колись лучше про творения. А заодно расскажи насчёт нечистой силы в в а ш е м истинно академическом понимании на базе сущей практики под эгидой этого самого и объясни, чем вы, домовые, таким отличаетесь от злыдней, что не имеете к нечистой силе никакого отношения? Или у вас и нечистая сила называется как-то иначе?
- Она как раз так и называется, - принялся толковать Фома, - оне, то есть…
- Они, - поправил Сакуров, устраиваясь поудобней. Он снова почувствовал усталость во всём теле, а голова пребывала тоже в каком-то тяжёлом тумане, но это были как бы другие тело и голова, в то время как посторонний Сакуров с лёгкими членами и ясной головой, слегка лишь обременённой мыслями об освежающем сне, беседовал с домовым.
- В общем, они так и называются, - продолжил Фома, - нечистая сила и чистая сила (21). Два столпа, на которых крепится всё сущее, возникшие в момент первого творения чистого хаоса. Эти столпы первоначально пребывали в идеальной обособленности друг от друга, создавая идеально чистое поле вокруг расширяющегося в направлениях всех измерений хаоса. Но затем случилось второе творение планетарного масштаба с фрагментацией хаоса на хаос потенциально обитаемый и потенциально необитаемый, и идеально антагонистически настроенные друг против друга силы стали утрачивать данную идеальность. Потом случилось третье творение, обусловившее появление живого разума, и антагонизм чистой и нечистой сил приобрёл некую традиционность взамен былой актуальности.
- В общем, - передразнил Фому Сакуров, - понятно одно: то ли вы у церковников названий налямзили, то ли они у вас… на чисто интуитивном уровне. Я другое не пойму: если вы так уж диффундировали после третьего творения, на фига тогда так яростно открещиваться от злыдней? Да, и какая всё-таки между вами разница?
- Насчёт названий – дело тёмное, - признался Фома, - потому что до сих пор точно не установлено, были ли названия прежде явлений, или появились позже них. И присутствовал ли какой дух при сём, чтобы потом подсказать нашим или вашим, как что называется. Ведь частичная общность наших и ваших названий тому лишнее подтверждение. Ведь и вы говорите Бог, и мы. Вы зовёте нечистую силу нечистой, и мы. Вы говорите…
- Это ты всё врёшь, - благодушно перебил Фому Сакуров. – Как может название появиться прежде явления, которое потом как-то назовут? И частичная общность никакая тому не подтверждение. Но хрен с ним, потому что несущественно. Ты о разнице расскажи. Кстати, и о боге тоже. Это кто, начальник чистой силы?
- Примерно так.
- А лукавый – начальник нечистой?
- Соответственно.
- Ну, а про разницу?
- А это тоже дело тёмное, потому что кто раньше был нечистым, мог стать чистым и, наоборот, в процессе упомянутой тобой диффузии.
- Зараза! – воскликнул Сакуров. – Однако теперь ты точно чистый?
- Точно. Сколько себя помню.
- А злыдни – нечистые?
- И про них знаю, сколько себя помню, - стоял на своём Фома.
- Так почему – повторяю, между прочим, вопрос – при рассосавшемся между некогда идеально враждебными друг к другу силами антагонизме сохраняется непримиримый антагонизм на уровне домовых и злыдней?
- Ну, антагонизм не совсем рассосался.
- Неважно. Ну?
- Дык он рассосавшись сверху, а пока до нас, мелочи пузатой, дойдёт…
- Ты чё дурочку ломаешь?
- Никак нет, не ломаю.
- А кто стоял за первым творением и так далее? – решил прояснить самую суть Сакуров.
- А никто, - прояснил Фома, - оне сами по себе сотворились.
- Ну, ты и козёл! – снова воскликнул Сакуров.
- Ничего, ругайся…
- А как там насчёт живого разума? – вспомнил Сакуров. – Что, бывает неживой?
- Ещё как бывает…
- Он – какой?
- Неживой…
- Всё, засыпаю!
- Неживой разум суть логика беспощадного движения до момента зарождения жизни всего сущего и после его абсолютного конца, - поспешил объяснить Фома, но Сакуров уже куда-то летел.
