Хорёк (СИ) - Иванников Алексей Алексеевич (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Пришлось мне утереться и уйти. В конце концов, он ничего мне не был должен, и не убивать же в самом деле было его за это? Я тогда давно уже должен был кончить кучу народу, причём многие бы и не поняли – за что? Мысленно, конечно, я именно так и поступал: каждый раз, получая нового врага и недоброжелателя, я представлял, как расправляюсь с ним. Фантазия поставляла мне самые разнообразные методы: помимо стандартных убийств при помощи холодного или огнестрельного оружия я мог прикончить гада ударом молнии, или выкинуть его в открытый космос, или бросить на съедение острозубым пираньям, или утопить в собственном даже дерьме, в огромной выгребной яме, оставив его без всякой помощи и надежды. Паразиту разрешалось напоследок поплавать полчасика в буром жидком месиве, пропитываясь его запахом, перед тем как захлебнуться жирными вонючими массами, и туда ему и была дорога.
Так что я, можно сказать, давно был готов к тому, что случилось после, только там, конечно же, никакой экзотики не было и в помине. Пришлось мне того гада – Блыдника-старшего – кончать традиционным и самым обычным способом. Пистолет – он и в Африке пистолет – и если он надёжен и проверен, а обойма полная, и ещё пара обойм имеется в запасе: то постоять за себя сможет каждый. Если, конечно, у противника не окажется автомата или пулемёта!
Я ведь тоже страдал от покушения на мою личность и собственность, что всегда происходит неожиданно, и не успеешь оглянуться – а ты уже без кошелька или каких-то ценных предметов. Незаметно такого быть, конечно, не могло: я же всегда видел то, происходит вокруг, и не допустил бы проникновения в один из маленьких кармашков посторонней лапы. Просто пару раз меня тоже грабили: нагло, пользуясь моим хилым положением – разве мог я противопоставить здоровым жлобам, зажимавшим меня в тихом глухом месте, что-то серьёзное?
Так что для защиты тоже требовалось что-то иметь. В конце концов я подобрал себе хороший складной ножик – из старых запасов, который мог по крайней мере напугать. Хотя главным вопросом оставалась работа: то есть зарабатывание денег, без чего, сами понимаете, было нельзя жить.
Учиться мне как-то не хотелось, да и куда смог бы поступить человек с моим послужным списком? При том что оценки в справке об образовании стояли совсем неплохие: четвёрки и пятёрки с мелкими вкраплениями из троек ясно показывали, что я совсем не дурак и способен на многое. Только ведь кто нуждался в моих способностях: каждый теперь думал исключительно о себе, насрав на всех прочих. Настала свобода! Ну вы же помните начало девяностых: развал СССР, взлёт цен, и многочисленные прелести, бардаку и хаосу сопутствовавшие. Именно тогда меня угораздило оказаться на свободе без копья в кармане и всяких перспектив: имелись же только голова и ловкие шустрые руки, годившиеся в-основном для специальных приватных операций, но ещё надо было сильно поискать тех, кто заплатил бы за них. Несколько недель я болтался тогда без дела: мать уже начинала ворчать, поскольку дела и заботы лежали на её плечах, и если бы не регулярные свёртки и пакетики из того самого холодильника в школе: я бы протянул ноги.
Но однажды я возвращался домой в метро и увидел цыганку, просившую подаяние. Какие-то монетки и бумажки регулярно попадали к ней в пакет, а державшийся за юбку цыганёнок – явный сын – жрал огромное пахучее яблоко. Я помню, как это меня взбесило тогда: наглый пяти– или шестилетний карапет, изображая нищего, жрал то, чего я просто не мог себе тогда позволить! И некоторые другие, кстати, тоже. Я помню: как захотел двинуть борзого щенка, взиравшего на всех снизу вверх ясным наглым взглядом, и отобрать уже наполовину обкусанный плод, и именно тогда я понял: чем могу зарабатывать на жизнь, по крайней мере в ближайшее время.
Голос у меня в последнее время потускнел и ослаб, но тогда – в молодости – он был очень даже ничего. Сильный, но с добавлением гнусавости: то, что надо, чтобы просить милостыню. Про внешний вид я даже и не говорю: все мои сто сорок два сантиметра внушали и внушают людям жалость и сочувствие, так что мне даже не приходится напрягаться. Тогда же мне оставалось только запрятать исходные данные в подходящую упаковку, чтобы предстать в образе нищего и получать соответствующие дивиденды.
Для полноты картины не мешало ещё какую-нибудь задрипанную инвалидную коляску, но это был бы уже, наверно, перебор. А так видок у меня был тот ещё: старые школьные брюки, залатанные в нескольких местах; бежевая драная куртка, рассчитанная на подростка, придававшая своим говнистым цветом ещё больше убогости; ну и самые раздолбанные штиблеты, раскопанные в шкафу с одеждой. По какому-то недоразумению мать не выкинула их в своё время, и вот теперь они должны были сказать своё слово, дать мне поддержку в том деле, с которого я решил начать наконец плодотворную карьеру.
И вы знаете: дело-то пошло! Разработав себе легенду, я придумал текст, который следовало гнусавить по ходу движения. Смертельно больная мать, сам я – инвалид с детства, а тут ещё и нищенские пенсии, явно не успевавшие за дико взлетавшими ценами. Мой дикий лепет – с некоторыми натяжками – был недалёк от правды, да и кто бы проверил мои искренние от голодухи слова: я на самом деле выглядел очень убедительно, и если бы не наплыв конкурентов, то мои дела могли пойти совсем хорошо.
Помню, как первый раз я вышел на промысел: хмурый осенний день, хмурые физиономии вокруг, толкотня и давка в метро, и я, продирающийся с пакетом сквозь каверзное многоголосие. Я гнусавил не слишком убедительно, но меня всё равно замечали и бросали время от времени в плотный целлофановый пакет монетки и бумажки. Жалкая пришибленная фигурка – то ли подростка, то ли карлика – вызывала жалость, прежде всего у женщин, к которым я и обращал прежде всего жалостный посыл. Помогите же бедному несчастному недоноску, сделайте его чуть счастливее и богаче!
В тот первый заход я насобирал прилично: трёхчасовое блуждание принесло немного больше, чем мать зарабатывала за целый день бултыханий в раковине с грязной посудой. Я даже хотел похвастаться, только неизвестно ещё, что сказала бы мать. Собранные монетки и бумажки требовалось как-то пристроить, придать им нормальный облик, так что всё было совсем не так просто и безоблачно. Через пару дней я нашёл выход: я договорился с одной знакомой, работавшей кассиром, что буду менять у неё мелочь на нормальные купюры, отстёгивая процент. Главное – чтобы было что менять!
Так – тихой сапой – я стал профессиональным попрошайкой. Но если вы думаете, что дело это простое и примитивное – то зря. Вы просто представьте: сколько надо сил, чтобы каждый день по несколько часов ходить по вагонам метро и просить милостыню. И просить так: чтобы давали! Тут не каждый здоровый выдержит, а если учесть мою реальную дохлость и хилость: это было очень непросто!
Потом: есть такое выражение, что кто рано встаёт, тому, кажется, кто-то что-то подаёт? Не замечал такого: хмурые сонные лица совершенно не располагали к излишней благотворительности, и в ранние часы совсем немного удавалось насобирать. Так же как и вечером – в час пик, когда огромный город приходил в движение. Огромные шумные толпы могли достать кого угодно! Ну, представьте себе кучу консервных банок, набитых шпротами под самую завязку, и мчащихся под землёй со страшной скоростью. Выглядело зрелище примерно так, и судьба мелкого карапета, лавирующего среди шпротин, была совсем незавидной. Так что лучшим временем становилась середина дня, когда далеко не все шпротины спешили по делам и могли оглядеться и внять мольбам одинокого жалкого попрошайки.
Занимался ли я заодно досмотром чужих сумок и карманов? Ну, вначале нет. Вы не забывайте: я ведь только освободился, и получить второй срок сразу после первого: было бы просто глупо и непрактично. В конце концов: мне требовалось освоиться после полуторагодичного отсутствия, привыкнуть к ритму жизни. Ну и мало ли какие новации могли появиться в моё отсутствие?
Поведение ментов, замашки бандитов, новые магазины и супермаркеты: это ж всё постоянно менялось, и чтобы не вляпаться, приходилось изучать заново. Ну, в новых элитных магазинах появились видеокамеры, так что обжуливать теперь следовало не только окучиваемого терпилу, но и местную охрану. Охрана была, конечно, та ещё, но даже с нею требовалось держать ухо востро и не упускать из виду. Помню, как-то раз – в самом начале – попробовал я стянуть шоколадку в одном таком универсаме (не платить же за неё я должен был, в самом деле?!), причём я умудрился даже оторвать этикетку, но на выходе меня уже ждали. Охранник с укоризненным видом просто попросил оставить на прилавке то, что я так неаккуратно запихнул под куртку, что мне и пришлось сделать. Так что универсам по понятным причинам я стал обходить стороной, в других же местах – прежде чем дать волю лапкам – я уже внимательно оглядывался, и при малейшем намёке на слежку просто уходил, ничего не делая.
