Третья волна - Тоффлер Элвин (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
В 1960 г., когда в Соединенных Штатах завершился этап традиционного индустриализма и начали ощущаться первые признаки изменений Третьей волны, 50 крупнейших индустриальных корпораций в этой стране выросли до таких размеров, что каждая из них предоставляла работу в среднем 80 тыс. человек. Один лишь «Дженерал моторе» (General Motors) давал работу 595 тыс. человек, а компания АТиТ Вайля нанимала 736 тыс. мужчин и женщин. Это означает, при среднем размере семьи в том году в 3, 3 человек, что свыше 2 млн людей зависели от зарплаты в одной лишь этой компании — количество, равное половине населения всей этой страны в период, когда Вашингтон [92] и Гамильтон [93] создавали американскую нацию. (С тех пор АТиТ раздулась до еще более гигантских размеров. К 1970 г. в ней работали 956 тыс. человек, еще 136 тыс. работников нанималось на 12–месячный срок [94].)
АТиТ была особым случаем, хотя, конечно, американцы вообще привержены гигантизму. Но макрофилия — это вовсе не монополия американцев. Во Франции в 1963 г. 1400 фирм — лишь 0, 25 % всех компаний — нанимали 38 % всей рабочей силы [95]. Правительства в Германии, Великобритании и других странах активно побуждали менеджеров создавать даже еще большие компании, полагая, что это поможет им в конкуренции с американскими гигантами.
Такая максимизация масштабов не была простым отражением максимизации прибыли. Маркс связывал «рост масштабов индустриального строительства» с «дальнейшим развитием производительных сил». Ленин в свою очередь доказывал, что «огромные предприятия, тресты и синдикаты подняли технологию массового производства до наивысшего уровня развития». Его первое распоряжение в хозяйственной сфере после Октябрьской революции состояло в том, чтобы консолидировать российскую экономическую жизнь в виде наименьшего числа наиболее крупных производственных единиц. Сталин стремился к максимальному масштабу еще в большей степени и осуществил новые грандиозные проекты — постройку сталелитейного комплекса в Магнитогорске, «Запорожстали», медеплавильного завода на Балхаше, тракторного завода в Харькове и Сталинграде. Он интересовался, сколь велико было данное американское предприятие, и затем велел построить еще большее [96].
Доктор Леон М. Херман пишет в своей книге «Культ гигантизма в советском экономическом планировании»: «Фактически в разных регионах СССР местные политики были вовлечены в гонку за «крупнейшими в мире проектами»». В 1938 г. Коммунистическая партия боролась против «гигантомании», однако довольно безуспешно. Даже сегодня советские и восточноевропейские коммунистические лидеры являются жертвами того, что было названо Херманом «страстью к большим размерам».
Подобная вера в абсолютную роль масштаба проистекает из узости представлений Второй волны о природе «эффективности». Однако макрофилия индустриализма далеко выходила за рамки одних лишь заводов. Она нашла отражение в соединении множества данных самого разного рода в одном статистическом показателе, называемом валовым национальным продуктом (ВНП), который измеряет «размер» экономики путем сложения стоимости создаваемых ею товаров и услуг. У этого инструмента экономистов Второй волны много недостатков. С точки зрения ВНП не имеет значения, какова форма продукции — продовольствие, образование и здравоохранение или военное снаряжение. К ВНП добавляется наем бригады как для постройки дома, так и для его сноса, хотя в первом случае деятельность направлена на увеличение жилого фонда, а во втором — на его уменьшение. Кроме того, поскольку ВНП измеряет лишь деятельность рынка или обмена, он совершенно не принимает во внимание весь бытовой сектор экономики, основанный на бесплатном производстве, к примеру — воспитание детей и домашнее хозяйство.
Несмотря на все эти ограничения, правительства Второй волны во всем мире вовлечены в слепую гонку за увеличением ВНП любой ценой, максимизируя «рост» даже несмотря на риск экологической и социальной катастроф [97]. Принцип макрофилии столь глубоко укоренился в индустриальной ментальности, что ничто не кажется здесь более разумным и рациональным. Максимизация идет в одном ряду с стандартизацией, специализацией и другими базовыми принципами индустриализма.
Централизация
Наконец, все индустриальные нации довели до наивысшей степени совершенства централизацию. Хотя Церковь и правители Первой волны прекрасно знали, что такое централизация власти, они имели дело с менее сложными обществами и были лишь жалкими дилетантами по сравнению с мужчинами и женщинами, централизовавшими индустриальные общества с самого нижнего их этажа.
Все общества с усложненной организацией требовали одновременных действий по централизации и децентрализации. Однако сдвиг от в основном децентрализованной экономики Первой волны, в которой каждая территория отвечала за производство продукции, необходимой ей самой, к интегрированным национальным экономикам Второй волны привел к совершенно новым методам централизации власти. Они начали действовать на уровне отдельных компаний, отраслей производства и в экономике в целом.
Классической иллюстрацией могут служить первые железные дороги. По сравнению с другими сферами деятельности, они были гигантами того времени. В Соединенных Штатах в 1850 г. лишь 41 фабрика имела капитал в 250 тыс. долларов и выше, а Нью — Йоркская центральная железная дорога уже в 1860 г. гордилась своим капиталом в 30 млн долл. Для организации такого гигантского предприятия требовались совершенно новые методы управления.
Таким образом, управляющим первых железных дорог, подобно менеджерам космических программ нашего времени, приходилось изобретать новую технику управления. Они стандартизировали технологии, цены на перевозки и графики. Они синхронизировали операции на расстоянии в сотни миль. Они создавали новые специализированные профессии и департаменты. Они концентрировали капитал, энергию и людские ресурсы. Они боролись за максимальное расширение сети своих дорог. И, в дополнение ко всему этому, они создавали новые формы организации, основанные на централизации информации и управления [98].
Служащие подразделялись на «линейных» и «штатных». Были введены ежедневные отчеты, предоставляющие сведения о движении вагонов, грузов, убытках, утерянных грузах, ремонте, пробеге локомотивов и т. д. Вся эта информация вливалась в централизованную цепь распоряжений и восходила к главному управляющему, принимавшему решения и посылавшему приказания вниз по служебной линии.
Железные дороги, как показал исследователь истории бизнеса Альфред Д. Чандлер, вскоре стали образцом для других крупных организаций, и централизованное управление стали рассматривать в качестве усовершенствованного средства во всех странах Второй волны.
Вторая волна способствовала централизации и в политической сфере. В Соединенных Штатах уже в 1780–х годах эта тенденция проявила себя в борьбе за замену рыхлого, децентралистского Договора о Конфедерации более централистской Конституцией. В целом же, сельскохозяйственные интересы Первой волны сопротивлялись концентрации власти в национальном правительстве, тогда как коммерческие интересы Второй волны побудили Гамильтона доказывать в «Federalist» и других изданиях, что сильное центральное правительство важно не только для военной и внешней политики, но и для экономического развития.
Конституция 1787 г. была простым компромиссом. Поскольку силы Первой волны все еще сохраняли свое могущество, Конституция предоставила важнейшие властные полномочия штатам, а не центральному правительству. Для того чтобы воспрепятствовать чрезмерному усилению центральной власти, она потребовала также совершенно уникального в то время разделения законодательной, исполнительной и судебной власти. Однако Конституция была написана очень гибким языком, что впоследствии позволило федеральному правительству существенно расширить сферу своего влияния [99].
