Об университетской философии - Шопенгауэр Артур (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Но иное дело – отношение такой университетской философии к государству, а иное дело ее отношение к философии самой по себе, которую в этом смысле можно характеризовать как философию чистую, в отличие от философии прикладной. Философия чистая не знает иной цели, кроме истины, и всякая другая цель, которой стараются достигнуть с ее помощью, легко может оказаться гибельной для ее единственной функции. Ее высокая задача – удовлетворение той благородной потребности, названной мной метафизическою, которая во все времена глубоко и живо дает себя чувствовать человечеству, сильнее же всего тогда, когда авторитет религии, как это замечается, именно теперь на Западе, все более и более падает. Именно, религия, рассчитанная на массу человеческого рода и к ней приноровленная, может содержать в себе лишь аллегорическую истину «…» Профессору философии и в голову не приходит исследовать вновь появляющуюся систему с точки зрения ее истинности, – он тотчас обращает все свое внимание на то, может ли она быть согласована с учениями государственной религии, с видами начальства и с господствующими воззрениями эпохи. Сообразно с этим он и решает ее судьбу. Если же она тем не менее проложит себе путь, если, благодаря своей поучительности и новым выводам, она привлечет к себе внимание публики, так что последняя найдет ее достойной изучения, то ведь тогда восседающая на кафедре философия в такой же мере должна будет лишиться этого внимания, своего кредита и, что еще хуже, своего сбыта «…». Вот почему нельзя допускать ничего подобного, и все должны стоять за одного. Соответствующий метод и тактику скоро подсказывает счастливый инстинкт, каким одарено всякое существо для своего самосохранения «…».
Солидарно в качестве братьев единой мысли и равного ума, принять такое неудобное произведение за non avenue, с беспристрастнейшим видом признать выдающееся ничтожным, глубоко продуманное и вечное – не стоящим разговора, чтобы тем заглушить его; коварно сжать губы и молчать, молчать тем молчанием, которое изобличил уже старик Сенека; в то же время тем громче кричать о недоношенных и уродливых порождениях сотоварищей, в успокоительном сознании, что ведь то, о чем никто не знает, как бы совсем не существует, и что вещи на свете слывут за то, чем они кажутся и называются, а не за то, что они есть, вот самый надежный и безопасный прием против чужих заслуг, – причем, который я и рекомендую всем тупицам, снискивающим свое пропитание занятиями, для которых нужны более высокие дарования; при этом не ручаюсь однако за их позднейшие результаты. Впрочем «…» все это лишь – одна сцена из спектакля, который можно наблюдать во все времена, во всех искусствах и науках, – я говорю о старой борьбе тех, кто живет для дела, с теми, кто живет от него, или тех, кто есть, с теми, кто выдает себя. Для одних дело – цель, по отношению к которой их жизнь служит не более как средством; для других оно – средство и даже обременительное условие для жизни, для благосостояния, для наслаждения, для семейного счастья, на что только и направлено все их помышление, ибо здесь – предел, который им отмежевала природа. Кому нужны примеры и детали, тот пусть изучает историю литературы и читает жизнеописания великих мастеров в каждом деле и искусстве. Тогда он увидит, что так было во все времена, и поймет, что так же будет и впредь. Для прошлого признает это всякий, – почти никто не видит этого в настоящем, Блестящие страницы в истории литературы почти сплошь – страницы трагические. Во всех областях они показывают нам, как обыкновенно заслуге приходилось ждать, пока шуты не вышутятся, попойка не придет к концу и все отправятся спать: тогда она подымалась, как призрак из глубокой ночи, чтобы хоть тенью занять наконец свое почетное место, которого не признавали за нею при жизни.
Однако, мы имеем здесь дело только с философией и ее представителями. Здесь вот и оказывается прежде всего, что искони весьма немногие философы были профессорами философии и что относительно еще меньше профессоров философии были философами; можно бы сказать, что подобно тому, как идеоэлектрические тела не бывают проводниками электричества, так и философы не бывают профессорами философии. В самом деле, для самостоятельного мыслителя эта профессия Пожалуй более неудобна, чем всякая другая. Ведь кафедра философии до некоторой степени – место публичной исповеди, где человек coram populo излагает свой символ веры. Но действительному приобретению основательного или истинно-глубоких воззрений, т. е. выработке подлинного мудреца, почти ничто не препятствует в такой мере, как постоянная обязанность казаться мудрым, выкладывание мнимых знаний: перед любознательными учениками и обладание готовыми ответами на все возможные вопросы. А всего хуже то, что человека в подобном положении, при всякой мысли, какая еще только в нем зашевелится, уже начинает тревожить забота а том, насколько эта мысль согласуется с видами начальства: это так парализует его мышление, что в конце концов мысли уже не осмеливаются возникать сами. Для истины атмосфера свободы необходима «…».
Когда же я обращаю теперь свои взоры на тех мнимых философов, которые появились за полстолетие, истекшее со времени Канта, – я не вижу, к сожалению, ни одного, о ком бы мог сказать, что его истинная и исчерпывающая забота состояла в исследовании истины. Напротив, я нахожу, что у всех у них мысль, хотя и не всегда вполне сознательно, была направлена на простую внешность дела, на эффекты, на импонирование, даже мистификацию, и что все они ревностно старались получить одобрение начальства, а затем студентов, – причем последнею целью всегда являлось спокойное проживание получаемых доходов – детишкам на молочишко. Так оно, собственно говоря, и свойственно человеческой природе, которая, как и всякая животная природа, непосредственно заинтересована только в том, чтобы есть, пить и размножаться, но сверх того, в качестве своего особого надела, получила еще и страстное желание блистать и выдаваться. Между тем, для действительных и подлинных созданий в философии, как и в поэзии и изящных искусствах, первое условие – совершенно ненормальная склонность, которая, вопреки обыкновению человеческой природы, на место субъективного стремления к благу собственной личности ставит стремление вполне объективное, направленное на постороннюю для личности цель, и которая поэтому весьма удачно названа эксцентричной, иногда же, правда, вышучивается и под названием дон-кихотства. Но уже Аристотель сказал: «Вопреки советам иных, не надлежит нам, будучи людьми, о людском думать и, будучи смертными, помышлять о смертном; нет, насколько возможно, надо причащаться бессмертному и все делать так, чтобы жить согласно с лучшим, что в нас есть». Такое направление ума, конечно, – в высшей степени редкая аномалия, плоды которой, однако с течением времени, именно поэтому, идут на пользу всему человечеству, ибо они, к счастью, из тех, что могут сохраняться. Говоря точнее: мыслителей можно разделить на таких, которые думают для себя самих, и таких, которые думают для других: эти – правило, те – исключение. Первые поэтому – самостоятельные мыслители в двояком и эгоисты в благороднейшем смысле слова: только от них до них мир обретает поучение. Ибо только тот свет, который человек зажег для себя самого, светит впоследствии другим, так что этическое правило Сенеки: «ты должен жить для другого, если хочешь жить для себя», в интеллектуальной области заменяется обратным: «для себя должен ты думать, если хочешь думать для всех». Но это и есть редкая, ни для какого умысла и доброй воли недоступная аномалия, без которой однако з философии невозможен никакой действительный прогресс. Ибо для других людей или вообще для косвенных целей, ум никогда не приходит в высшее, нужное для этого напряжение, которое как раз требует от человека забвения самого себя и всех целей, – а если так, дело на лад не идет и остается только видимость его. Правда, при этом, конечно, разные лады комбинируются в кое-какие раньше найденные понятия, и таким образом как бы возводятся карточные домики; но ничего нового и настоящего мир через это не получает. Прибавим еще к этому, что люди, для которых собственное благосостояние – истинная цель, а мышление – только средство для нее, постоянно должны иметь в виду случайные потребности и наклонности современников, намерения правительства и т. д. Такие условия не пролагают пути к истине, отыскание которой, даже если честно направить на нее взоры, представляет бесконечные трудности.
