Эзотерический мир. Семантика сакрального текста - Розин Вадим Маркович (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Май, 1997 г.
Вступление
Дорогая Саломея, видела Вас нынче во сне с такой любовью и такой тоской, с таким безумием любви и тоски, что первая мысль, проснувшись: где же я была все эти годы, раз гак могла ее любить… Куда со всем этим? К Вам, ибо никогда не поверю, что во сне ошибаются, что я во сне могу ошибиться. (Везде — кроме). Порукой — моя предшествующая сну запись: — Мой любимый вид общения — сон. Сон — это я на полной свободе (неизбежности), тот воздух, который мне необходим, чтобы дышать. МОЯ погода, МОЕ освещение, МОЙ час суток, МОЕ время года, МОЯ широта и долгота. Только в нем я — это я. Остальное случайность.
Где-то через год, как родилась моя старшая дочь, стали появляться эти тексты — Джон Кришнамурти, Шри Ауробиндо Гхош, Рамакришна, Елена Блаватская, Елена Рерих, Свами Вивекананда, Судзуки, Карлос Кастанеда, Рудольф Штейнер, зазвучали и другие волшебные имена. Это нашествие мудрости и красоты, возможно, помогло мне справиться с собственными проблемами, разрушавшими и терзавшими меня в тот период. Но вначале я и не подозревал, как глубоко и прекрасно все, что пишут эти люди, пылающие и сгорающие в своих произведениях. Напротив, помню, меня просто возмутил тон Кришнамурти, его требование ко мне, читателю, отказаться от себя, от естественных для меня способов понимания, от собственного мышления. С какой стати, зачем, что за деспотизм! Я отбросил сердито (сейчас смешно вспоминать) работу Кришнамурти и остывал почти год. Но во мне уже, очевидно, шла работа, яд начал действовать.
Первое время все, что я читал, было чуждо, странно, однако и любопытно (как такое возможно!). Потом, когда я начал кое-что понимать, — заинтересовался. Наконец — увлекся и постепенно увидел, как проступает бесконечное пространство, где глубокая мысль и чувство неустанно пробиваются к истине, красоте, добру, к спасению и искуплению.
Если преодолеешь в себе протест, снимешь отчуждение, настроишься на благожелательный лад, на сочувствие и понимание (ведь все люди на земле едины, и каждый каждого может понять, если только очень захочет), то вдруг видишь, что в эзетерических текстах много близких к твоим собственным мыслей и раздумий. Только они выражены ярко и со страстью, правда, не всегда основательно и обоснованно, но всегда искренне. Действительно, разве мы все не усомнились в какой-то мере в наших ценностях, не подавляем в себе желания славы, власти, честолюбия, спокойствия, успеха? Разве не боимся умереть от атомной бомбы или от рака, или просто от старости? Разве знаем куда валится, летит этот мир? Разве наша жизнь благополучна, сны спокойны? Спокойны ли мы в душе, живем ли в ладу сами с собой?
И вот среди людей умных, мудрых, трезвых, потому и осторожных, людей равнодушных, холодных и циничных, в меру храбрых и в меру трусливых, встречаешь совершенно других — ярких и пылких, верящих в спасение, знающих истину и возвещающих ее. Поражает и притягивает их цельность и спокойная уверенность, вызывает зависть их оптимизм. Однако при первом знакомстве эти люди сильно раздражают тем, что выглядят счастливчиками, детьми, плохо ориентирующимися в сложной прозе жизни. К тому же все эти учителя, пророки и мессии как бы отгораживаются от нас: они знают, а мы — нет, они на пути к спасению, а мы даже и не верим в него. Невольно хочется их отрезвить. «Наивные, да где вы живете? Куда зовете, зачем сбиваете с толку, отвлекаете от привычных и любимых игр?» Впрочем, раздражение медленно, но проходит, рассеивается. И это естественно, ведь мы видим в конце концов их честное и искреннее подвижничество, видим, что они стремятся не к славе и власти, а к счастью, истине, добру, и нас зовут за собой.
Ну, а к чему стремлюсь я сам, кто я, зачем живу? Ответить на эти вопросы почти невозможно. Где взять то зеркало, в которое можно себя увидеть, и не мельком, поверхностно, а по сути? Говорят, такое зеркало — другие люди, с которыми мы общаемся и в которых отражаемся, но их лица, речи и отношения еще нужно правильно понять, истолковать. Но может быть, такое зеркало — только Бог? Однако я реалист, ученый и в Бога верю лишь умом, как в культурную и историческую необходимость. Зато верю, как бы сказал Платон, в Благое, Благо, точнее, хочу его делать, хочу помочь людям чем могу и как могу. Вообще люблю людей, хочу верить в них, сочувствую им, стараюсь понять, даже самых неприятных мне. Кажется иногда, что могу понять всех, даже злодеев, но поддержать — лишь немногих. В этом реальная проблема: если всех понимаешь, то вроде бы и всем должен помочь, на самом же деле помогаешь лишь некоторым, тем, кто внутренне близок.
А если Бог все же существует? Тогда хотелось бы его увидеть воочию. Или есть сверхчувственная реальность — Единое, Бесконечное, Благое? Тогда хотелось бы ощутить ее, испытать экстаз, слияние, соприкоснуться с Неземной Красотой. Однако — не дано, чего нет, того нет. Я, в общем-то, никогда не сознавал, не ощущал в своей душе, в себе, ничего сверхчувственного, сверхъестественного, сверхразумного. Сильнейшие, экстатические переживания мне знакомы — но они все земные, сугубо земные. Музыка, книги, творчество, сновидения, общение с друзьями, жена, дети, их лица, глаза, слезы, дыхание — все это нередко трогает меня, волнует, приоткрывает широчайший мир, заставляет чувствовать и переживать необычно, сильно, горячо.
Религиозного же опыта я не пережил и, думаю, уже не переживу (хотя, кто знает). Мой опыт — это просто опыт моей частной жизни. Поэтому я не могу и не хочу учить других людей, нести им Истину. Мне кажется, что и нет одного истинного опыта жизни, как нет и одной истины. Истин и опытов жизни, вероятно, столько, сколько разных и цельных людей. Другое дело, что нам часто только кажется, будто мы отличаемся от других людей и целостны!
Однако как же быть с наукой, разве она не руководствуется истиной как таковой? Если бы так — здесь вполне можно согласиться с американским философом П. Фейерабендом. «Наука, — пишет он, — оказывается гораздо ближе к мифу, чем это готова признать научная философия. Это одна из многих форм мышления, выработанных человеком, и не обязательно лучшая из них. Она шумна, криклива, нескромна, однако ее врожденное превосходство по отношению к другим формам очевидно только для тех, кто заранее приготовился решать в пользу некоторой идеологии, или для тех, кто принимает ее, не задумываясь даже о возможностях и границах. Поскольку же принятие или отказ от принятия какой-либо идеологии должны быть личным делом индивида, то отделение государства от церкви должно быть дополнено отделением государства от науки — этого нового, самого агрессивного и самого догматического религиозного института». От себя же могу добавить, что наука весьма пристрастна к истине: в естественной науке истина — это то, что позволяет предсказывать события для инженерных целей, в философии — то, что объясняет мир (а ведь каждый крупный философ склонен объяснять его по-своему), а в гуманитарной науке истин вообще столько, сколько осознаваемых человеком ценностей.
Почему все-таки авторы почти всех эзотерических учений нападают на нашу культуру, на европейский образ жизни и ценности? Разве не с ними связана наша блестящая цивилизация, изумительная техника и искусство, материальное благополучие? Но и мировые войны, и политиканство, и власть, и угнетение, и унижения, и одиночество, и страх. Творцы нашей цивилизации (философы, мыслители, государственные деятели, люди искусства) как известно, пытались культивировать разум, благо, науку. Но рядом выросли жажда власти, безумие, суеверия, национализм, армейские институты и системы. На наших губах привкус смерти от грядущей ядерной катастрофы, в наших сердцах, это нужно признать, поселился глубокий страх — за детей, за будущее людей, будущее Земли.
