Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества - Лукач Георг (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Исчерпывающая критика гегелевской концепции "отчуждения" позволила Марксу дать материалистическую критику и другой фундаментальной категории гегелевской диалектики, категории "снятия" (Aufhebung). В этой связи важно вновь указать на то, что Маркс, критикуя идеалистическую диалектику, критически ее преодолевая и воспринимая ее ценные элементы для материалистической диалектики, имеет дело исключительно со специфической формой гегелевской диалектики. Так, например, в разбираемом нами здесь случае совершенно не упоминаются ни шеллинговский вариант снятия, а именно уничтожение снятых определений, их угасание посредством снятия в абсолюте, ни кантовская форма агностического учения об антиномиях. Маркс видит в гегелевской диалектике полное и окончательное преодоление ее предшествующих форм. Он критикует поэтому исключительно гегелевскую, высшую форму диалектического снятия, в котором снятые определения не только уничтожаются, но одновременно сохраняются и возводятся на более высокую ступень; снятие, как имеющееся в абсолютном инобытие не обращается в ничто, а считается с существующим, с его относительным правом на существование. "Отчуждение" у Гегеля имеет, в отличие от Шеллинга, позитивное значение, благодаря ему творится предметность; отсюда и исходит в своей критике Маркс, когда он, рассматривая споры Гегеля с его предшественниками, решительно принимает гегелевскую сторону.
Маркс исследует идеалистические слабости гегелевской формы снятия и приходит к такому результату: "С другой стороны, по словам Гегеля, здесь имеется в то же время и другой момент, именно — что самосознание в такой же степени сняло и вобрало в себя обратно это отчуждение и эту предметность и, следовательно, в своем инобытии как таковом все же находится у себя. В этом рассуждении мы имеем собранными воедино все иллюзии спекуляции. Во-первых: в своем инобытии как таковом сознание, самосознание находится у себя… В этом заключено, во-первых, то, что сознание, т. е. знание как знание, мышление как мышление, выдает себя непосредственно за другое себя самого, за чувственность, действительность, жизнь… Эта сторона заключена здесь постольку, поскольку сознание, трактуемое только как сознание, усматривает предосудительную для себя помеху не в отчужденной предметности, а в предметности как таковой. Во-вторых, здесь заключено то, что поскольку самосознательный человек познал как самоотчуждение и снял духовный мир — ила всеобщее духовное бытие своего мира, — он все же снова утверждает его в этом отчужденном виде, выдает его за свое истинное бытие, восстанавливает его, уверяет, что он в своем инобытии как таковом находится у самого себя; следовательно, после снятия, например, религии, после признания в религии продукта самоотчуждения он все же считает себя подтвержденным в религии как религии. Здесь заключается корень ложного позитивизма Гегеля, или его лишь мнимого критицизма, — то, что Фейербах называет полаганием, отрицанием и восстановлением религии или теологии, но что следует рассматривать в более общем виде. Таким образом, разум находится у самого себя в неразумии как неразумии. Человек, понявший, что в праве, политике и т. д. он ведет отчужденную жизнь, ведет в этой отчужденной жизни как таковой свою истинную человеческую жизнь. Таким образом, истинным знанием и истинной жизнью оказывается самополагание, самоутверждение в противоречии с самим собой, в противоречии как с знанием, так и с сущностью предмета.
Таким образом, теперь не может уже быть и речи о том, что Гегель просто приспосабливался к религии, к государству и т. д., так как эта ложь есть ложь его принципа" [28].
Здесь перед нами глубочайшая критика ограниченности Гегеля именно в положительных и наиболее значимых сторонах его философии. Маркс вскрывает все философские следствия, вытекающие из отношения Гегеля к капиталистическому обществу постольку, поскольку они находят отражение в абстрактных построениях методологического каркаса его диалектической философии. Мы так или иначе обнаруживали эти противоречия у самого Гегеля и вскрывали их корни в общественном бытии того времени, а также в отношении Гегеля к этому бытию. Теперь мы видим, к каким следствиям чисто философского характера привели и должны были привести эти противоречия общественного бытия. Мы видим теперь и то, что никакая критика двусмысленности гегелевской философии в вопросах религии, государства и т. д., основывающаяся на противопоставлении "эзотерического" и "экзотерического" Гегеля, не может затронуть и преодолеть центральную проблематику гегелевской философии. При этом ничего не изменяется от того, что у самого Гегеля субъективно существовало, как мы видели, разделение эзотерического и экзотерического учения, ибо проблематика противоречия проникает в самое сердце и его эзотерического учения. Разумеется, для историка философии остается вопрос, где, когда и каким образом можно обнаружить в отдельных конкретных проблемах гегелевской философии элементы приспособления к общественным условиям своего времени. Однако наше историческое воспроизведение должно постоянно давать себе отчет в том, что на главный вопрос всей проблематики гегелевской диалектики нельзя ответить путем решения этих вопросов независимо от того, каково оно в каждом конкретном случае [29].
Глубина марксовской критики проявляется в том, что она совершает восхождение от проблем действительной жизни к абстрактнейшим вопросам гегелевской диалектики, дает единственно верное их решение в диалектико-материалистическом смысле и, отправляясь отсюда, тотчас же находит непосредственную связь этих вопросов с актуальными жизненными проблемами. Здесь мы имеем дело с главным противоречием всей философии Гегеля, с противоречием, позже названным Энгельсом противоречием между методом и системой [30].
В этом противоречии, однако, заключается противоречивость гегелевской философии по вопросу о человеческом прогрессе и особенно по вопросу о месте в историческом процессе капиталистического общества как вообще, так и в его особенной немецкой форме. Хотя вопрос о снятии и представляет собой в гегелевской философии, с одной стороны, абстрактную форму самой диалектики, с другой стороны, он имеет огромнейшее значение для социальной философии и философии истории Гегеля. Столкновение прогрессивных и реакционных тенденций у Гегеля концентрируется поэтому в той противоречивости диалектического процесса снятия, критику которого мы только что проследили у Маркса.
Социалистическая критика "отчуждения" обнаружила в капиталистической форме труда действительный и подлежащий действительному снятию способ бытия отчуждения. Философское обобщение этой критики показывает, что гегелевская концепция "отчуждения", согласно которой сознание в своем инобытии как таковом находится "у себя", содержит со ipso значительный реакционный момент, защиту существующего, невзирая на историческое его преодоление. То, что у Гегеля в отношении к прошлой истории постоянно присутствует и противоположная тенденция, лишь подтверждает правильность критики его Марксом и Энгельсом — наличия в гегелевской философии неразрешимого противоречия между методом и системой. Это противоречие и заложенные в нем тенденции играют огромную роль в великих идейных спорах 40-х годов, осуществивших идеологическую подготовку демократической революции. Здесь мы имеем дело с двумя различными мировоззрениями, которые, однако, в равной мере ведут к политической пассивности, к непониманию конкретных проблем демократической революции и, более того — в теоретическом отношении — к непониманию революции вообще. Общая значимость этих проблем выходит далеко за пределы споров 40-х годов, так как ложность выдвигавшихся теоретических положений коренится в характерной для капитализма общественной жизни, а дебатами 40-х годов о гегелевской форме диалектического снятия определялась лишь форма постановки этих проблем. Одна из форм этих ложных воззрений представляет собой непосредственное развитие гегелевского идеализма, его дальнейшую субъективизацию, гипертрофию его идеалистических ошибок младогегельянцами. Другая такая форма проистекает из гносеологически верной, но абстрактной и односторонней критики Фейербахом гегелевского снятия.
