Язык философии - Бибихин Владимир Вениаминович (книги онлайн txt) 📗
Логос правит всем и каждым. Толпа стало быть собственного разумения не имеет. Она только «живет» так, словно разумение принадлежит каждому человеку отдельно. Значит, не нужно проделывать никакого особого пути к всеобщему. Оно и так с нами. Уйти от него мы не можем. Всё полно богов. Боги и на кухне тоже. Не случайно Аристотель ссылается на Гераклита, когда собирается изучать каждоеживое существо и оправдывает тем, что во всех есть что‑то природное и прекрасное (фр. А 9 = Аристотель. О частях животных I 5, 645 а 17).
Наконец, сам Гераклит договаривает всё до последней отчетливости. Ξυνόν ἐστι πᾶσι τὸ φρονέειν (фр. 113) не в смысле «всем присуще мышление», что само собой ясно, а в смысле «мышление у всех — если оно мышление — общее». Заблуждение толпы не в том, что она в каждом ее составляющем развивает отдельное мышление — такое развить у себя отдельный человек не имеет средств, — а в мнимом огораживании, в воображении каждого, будто логос прежде всего, в своем источнике принадлежит ему. «Люди толпы живут, словно имеют разумение частное». Ἴδιος значит обособившийся в своем владении, не участвующий в общем деле. Никто не обособился и все участвуют, но воображают иное.
Если так, зачем требование следовать всеобщему? Разум и без того всеобщ, безраздельно правит и каждый ему следует во сне и наяву. Стало быть нет необходимости ради следования всеобщему, которому не ведая того следует и толпа, обособляться от всех. Нет надобности быть инакомыслящим. Ἀλλοφρονών, инакомыслящий значит в греческом также беспамятный, потерявший ум, помешанный. Гераклит скажет, что особое мнение — падучая болезнь. Мы становимся людьми толпы именно тогда, когда отгораживаемся, обособляемся, — конечно, только в собственном воображении. Как раз обособление делает нас пылинкой толпы. Желание не походить на всех, отделиться делает человека одним из толпы, живущим по своему частному разумению. Чтобы не походить на толпу, не быть в общей массе, надо следовать всеобщему разуму и смыслу, не пытаясь отгородиться в отдельную самость.
Чтобы не стать одним из толпы, множества, большинства, будь со всеобщим. Что такой была мысль Гераклита, показывает комментарий Секста Эмпирика, в чьей передаче дошел до нас фр. 2: «Что является сообща всем, то и достоверно, потому что воспринимается общим и, значит, божественным логосом; приходящее же в голову кому‑то одному недостоверно по противоположной причине» (Против ученых II 131).
Не будь толпой, не обособляйся. Следуй общему, сделай так, чтобы на тебе именно потому и благодаря тому, что ты не огородился в частное, толпа прервалась, перестала быть толпой. Противоположное тому, приращение толпы еще на единицу случилось бы, если бы ты обособился.
Гераклит следовал тому, чему учил. Он хлещет толпу. Тимон Флиунтский, скептик и автор саркастических силл, называет его ὀχλολοίδορος, ругатель толпы ( Диоген ЛаэрцийХ 6), — и он же, как мало кто из философов, всегда говорит со всеми. Его голос пророка на площади бросает вызов толпе, ее дразнит, но не обособляется, а ускользает от ее разноголосицы в привязанность к «всеобщему». Его приглашали в Персию Дарий и в Афины, напоминая, тот и другие, что в Эфесе его не ценят, но он остался со своими «сквернейшими», κάκιστοι, с теми самыми, которых он считал, что их надо «поголовно повесить» за неумение ценить чужое достоинство (фр. 121 = Диоген ЛаэрцийIX 2).
Единственный способ не быть толпой — не делать того, что делает частицей толпы, не обособляться в частное разумение. Тогда в одном, твоем месте толпа перестанет быть толпой. Толпа однако не перестанет быть толпой просто потому что каждый начнет думать одно и то же, т. е. если частное разумение станет единым у всех. Следование всеобщему как мое личноеследование тоже делает человека толпой. Последний оплот человеческого сообщества, всеобщее, делается тогда добычей частника. Толпа сложилась, когда каждый стал иметь в виду свое. Толпу сделало толпой мнимое отгораживание всех от всех. Никакое обобществление распавшимся уже не поможет. Толпа преодолевается только пониманием того, как в мнимо особом разумении каждого невидимо правит логос.
Что же происходит? Высказывание Гераклита звучит как актуальная информация. Оно, по–видимому, содержит указание на должный образ действий. Оно явно касается главного: всеобщего, человеческой жизни, поведения массы. Оно обращено ко всем и каждому.
Гераклитовское безличное надо(«надо следовать всеобщему») отличается от надонаук и искусств, которые условны и всегда оказываются частью формы «если… то» (надо взять квадрат отстояния, если мы хотим узнать освещенность данной поверхности; надо соблюдать перспективу, если мы хотим получить реалистическое изображение), от политического и даже от религиозного надо(заповедь «не убий» условна, потому что убить в себе грех нужно). Гераклитовское надобезусловно, безоговорочно, не предполагает никаких еслии обращено без исключения к каждому человеку.
Мы исполняемся доброй воли пойти по указанию философа, мудреца, авторитета. «Надо следовать всеобщему». Но оказывается, что мы и без того уже там. Наше мышление и так всегда всеобщее, совместное и другим не бывает. Мы хотим тогда по крайней мере отшатнуться от того, чего он велит избегать. Он указывает нам на падучую болезнь (фр. 45) собственного мнения, которая хуже слепоты и которою заражена толпа, живущая так, словно имеет собственное разумение. Мы хотим обособиться от толпы, живущей так неправильно, — и встаем в ее ряды, потому что в толпу превращает именно обособление, ношение частного мнения.
Мы готовы ринуться исполнять заветы философа, но не тут‑то было. Есть определенные правила мудрецов–йогов, которые можно совершенно недвусмысленным образом осуществить, скажем сдерживая вдох в пользу выдоха. Но гераклитовское надоодновременно посылает и останавливает. Философское безусловное надо, гораздо более категоричное, чем надонауки, искусства, политики, религии, только похожена указание к действию. Подобно йогам, Гераклит думает, что мы вдыхаем божественный логос ( Секст ЭмпирикVII 129). Но у Гераклита мы не найдем ничего вроде совета дышать, скажем, как можно глубже.
Указания философии странного рода. Она заговорила в форме императива о самом важном — и оставила всё на местах. Не только не посоветовала, как дышать или куда уйти от толпы (скажем, в пустыню), но даже выбила опору у привычных, казавшихся бесспорными образов действий. Мы подумали было, что надо формировать самостоятельный взгляд на «всеобщее», чтобы стать непохожими на заблудшую толпу, но философия тут же воспретила нам это. Не надо новых мнений.
Философия подрывает все частные предприятия и подходы. Ее размах больше: на целый мир. Философское надобезусловно; обращено к каждому и всегда, а не к некоторым и в определенное время; предъявляется как первый безотлагательный долг, выше которого никакого другого долга нет. Философская мысль предельна. Философия говорит, как надо себя вести в отношении мира. Но мир — открытая вещь. Человеческое отношение к миру поэтому — свобода. Первая забота философии — освобождение. Гераклитовское «надо следовать всеобщему» значит: надо прежде всего всегда помнить, что мы, люди, раньше, чем окружающей среде и обстоятельствам, принадлежим миру как целому. Мир один. Не надо быть человеком толпы и выкраивать себе частный мир на потребу, вырабатывать картину мира. Частные миры, на которые поделили целый мир люди толпы, всё равно не миры, они лишь осколки, и даже как в осколках в них всё равно ничего нет, кроме того же мира, только растерзанного. Философское указание показывает на мир и велит принадлежать ему.
Философское «надо» парадоксально. Оно ставит в тупик, приводит в замешательство. И пока мы гадаем, что же надо, и аналитическим умом догадываемся, что философское надоникакой оперативной информации не содержит, это удивительное надоне когда‑то, когда мы начнем чему бы то ни было «следовать», а уже сейчас не просто сказало, а сделало: открыло нам мир как свободу.
