Давид Юм - Нарский Игорь Сергеевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
2. Три различных этических принципа
Но есть еще одно существенное соображение. Сам Юм не остановился на уровне этического дескриптивизма, и развитие его взглядов в вопросах теории морали пошло совсем не в сторону неопозитивистского нигилизма. Ему все же пришлось выйти за пределы скептически-агностического ограничения этики, хотя разработать целостную теоретическую и нормативную концепцию он так и не смог. Наивысшим его достижением оказалась комбинация трех различных, хотя частично и взаимосвязанных друг с другом, этических мотивов: гедонизма, утилитаризма и альтруизма.
Гедонистический мотив в этике Юма наиболее тесно по сравнению с двумя другими связан с его агностицизмом. Следует считать добродетельным все то, что вызывает чувственное удовольствие, а порочным — все то, что несет с собой страдание, боль, горе. «…Добродетель различается вследствие того удовольствия, а порок — вследствие того страдания, которое возбуждает в нас любой поступок» (19, т. 1, стр. 625) [10] Субъект оказывается мерой своих собственных моральных оценок, причем субъект как чувственно-единичное, не социальное существо, как индивид, а не личность. Данная точка зрения была направлена против религиозного традиционализма и тем самым играла в то время относительно прогрессивную роль. Но и сам Юм чувствовал ее узость и недостаточность.
Поэтому он не ограничился ею и склонился к вариации на тему утилитаристской этики, высказываясь в том смысле, что морально благим будет все то, что полезно для человека, и тем более для всего общества в целом, а морально злым — все то, что для людей не только бесполезно, но и вредно. «…Обстоятельство полезности во всех случаях является источником похвалы и одобрения, и к нему постоянно апеллируют при всех моральных решениях относительно достоинства или предосудительности поступков» (19, т. 2, стр. 273–274). Полезное приносит удовольствие, но удовольствие не краткое, а длительное и устойчивое и не чреватое никакой печальной расплатой в будущем за мимолетные радости прошлого. Иными словами, утилитаристская позиция Юма — это как бы усовершенствованный гедонизм. Но не «разумный эгоизм», потому что, хотя Юм, как и Гольбах, убежден во всеобщности эгоистических чувств, но в отличие от последнего не верит в способность человеческого разума высказывать верные суждения по этическим вопросам и принимать обоснованные решения по ним. В Англии той эпохи были и другие мыслители утилитаристского склада, например Джон Гэй, но и они считали разум и эгоизм трудно соединимыми в практической жизни факторами, хотя данные понятия и могли бы быть в принципе согласованы в теории.
И наконец, Юм провозглашает альтруизм, переход к которому совершается через усиленное подчеркивание социальной полезности эгоизма и через утверждение, что общественный эгоизм есть твердая этическая норма. Добро в моральном смысле слова — это все то, что полезно для всех людей без исключения. Но Юм не рассчитывает на то, что путь к реализации морального добра лежит через распространение «разумного» понимания людьми того, что их всеобщая польза и выгода заключаются в их единстве, взаимопомощи и взаимной благожелательности [11], потому что в успешное и повсеместное распространение разума Юм не очень-то верит. Он уповает совсем на другое, а именно на автоматическое действие имеющегося будто бы у всех людей особого социального инстинкта, который он называет симпатией.
Этот инстинкт представляет собой чувство массового сопереживания, со-чувствия, которое потом переходит в чувство коллективизма; оформляется, закрепляется и усиливается этот инстинкт по законам ассоциирования. Созерцание счастья других людей пробуждает, согласно Юму, в сознании человека приятные переживания (о широкой распространенности чувства зависти Юм здесь забывает), а несчастья — переживания неприятные, гнетущие. Человек стремится к повторению приятных переживаний, и это стремление переходит у него в устойчивое желание радости и пользы всем окружающим лицам. В конце концов чувства человеколюбия «охватывают все человеческие существа» (19, т. 2, стр. 316). Впрочем, иногда Юм пишет о «симпатии» просто как об особом изначальном и непосредственном влечении среди других таких же влечений, свойственных человеческой природе (см. 19, т. 2, стр. 325).
Принцип «симпатии» был впервые введен в английскую этику Ральфом Кэдвортом и Ричардом Кемберлендом (см. 63а, стр. 211). Писали об этом принципе, как было отмечено, также Шефтсбери и Хатчесон, и они называли его прямо «моральным чувством». После Юма об этом писал А. Смит. «Симпатия» в сочинениях этих мыслителей выглядит подчас очень по-разному, однако во всех случаях она фактически затушевывает факт наличия глубокого классового антагонизма в буржуазном обществе, а в то же время — партикуляризма и индивидуализма в среде господствующего класса. Можно выявить и другие ее функции.
Так, «симпатия» призвана была стимулировать благотворительность как средство некоторого смягчения недовольства, зреющего в «простом народе», и обосновывать единение всех «джентльменов» друг с другом, то есть их внутриклассовую солидарность. Она должна была приукрасить и унылый образ Юмова примитивного человека-эгоиста как импульсивного, неустойчивого в своих поступках животного (сам Юм как личность не был похож на этот образ), и общую картину кричащих противоречий капиталистической Англии.
Ханжескую маскировку с этих противоречий смело сдернул Б. Мандевиль в своей знаменитой «Басне о пчелах», где он показал, что интересы участников капиталистического производства сталкиваются друг с другом и выгода одних означает несчастье и горе других людей. Все вполне хорошо или скоро будет вполне хорошо, уверяет, напротив, своих читателей Юм. Он надеется на то, что с помощью механизма симпатических чувств повсюду распространятся и будут прочно утверждены «счастье человечества, общественный порядок, семейная гармония, взаимная поддержка друзей» (19, т. 2, стр. 223).
Что касается психологической подоплеки «симпатии», то в соображениях Юма была доля истины. В развитом классовом обществе осознание общности своих интересов имеется и в среде господствующих классов; тем более оно свойственно классам угнетенным, что отмечал Энгельс. Но важную роль чувства солидарности играли и в процессе антропогенеза, при переходе от животного к социальному миру. Наблюдения этнографа Б. Малиновского над функциями языка в малоразвитых человеческих сообществах выявили, например, наличие процесса становления чувства архаичного коллективизма в смысле готовности к совместным действиям еще до того, как это чувство могло бы быть охарактеризовано как племенное, родовое, классовое и тому подобное самосознание.
«Симпатическая» теория Юма возникла как своего рода «усовершенствование» и способ взаимосближения гедонистических и утилитаристских тенденций его этики, но она все же не привела к объединению их в целостное учение. У философа остался разрыв между утилитаризмом (принципом справедливости как пользы) и альтруизмом (универсальностью чувства любви к ближним), между социально выработанными принципами и естественными порывами человека. Польский исследователь истории философской антропологии Богдан Суходольский считает даже, что Юм был первым философом, который увидел действительную глубину этого разрыва в человеческой душе (см. 93, стр. 396). Однако об этом разрыве со всей четкостью впервые пишет (разумеется, в терминах своей системы) не Юм, а И. Кант. А в представлениях Юма и альтруизм социален и у утилитаризма есть инстинктивно-биологические корни. Противоречие и разрыв внешне им сглаживаются, но ценой иллюзий, в которых Юм, буржуазный идеолог, остался в отношении окружавшей его действительности.
Глава VI. Эстетика и литературная критика. Красота и удовольствие
Более последовательной, чем в этике, является концепция, развитая Юмом в области эстетики, теории искусства и литературной критики. Здесь есть свои противоречия, но есть и глубокие синтезирующие тенденции, не замеченные всеми теми, кто видит в эстетике Юма лишь стремление утвердить и в этой области исследования агностицизм, свести все учение о прекрасном к тезису «о вкусах не спорят».
