Драма советской философии. (Книга — диалог) - Толстых Валентин Иванович (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Второй момент. Вот здесь говорили — о сближении Ильенковым Гегеля и Маркса (по поводу чего как раз и негодовали многие руководящие «официальные» марксисты того времени). И на самом деле, парадигма Ильенкова — это была не чисто марксовская парадигма, а парадигма «Гегеля — Маркса». А если быть еще точнее — это парадигма Гегеля — Маркса — Ильенкова. В этой парадигме Ильенков прописал одну очень важную вещь, которая является истоком и как бы входом в новую парадигму — парадигму нашего времени. Он отметил, что то, что произошло в России после 1917–го года (отметил, в отличие от многих), — это лишь формально — правовое обобществление собственности. Ильенков заметил, что Марксом предусматривался этот первый шажок обобществления, и вместе с тем, как тонко отмечал Эвальд Васильевич, это формально — правовое обобществление, согласно Марксу, есть доведение до конца идеи частной собственности. Это — всеобщая частная собственность, это завершение идеи частной собственности.
И далее, согласно точному и тонкому (ильенковскому!) пониманию Маркса должно осуществляться движение к реальному обобществлению, переход от формальной общественной собственности к личной собственности. Правда, если для Маркса такое формальное обобществление (и возникновение на его основе грубого, казарменного коммунизма) было одной (и не основной!) из возможностей исторического развития, то для Ильенкова казарменный (сталинистский) коммунизм стал тем феноменом, который реализовался и оттеснил в данный период все другие возможности («демократический социализм», например). И Ильенков основательно описал сущность этого социалистического строя, представлявшего собой диктатуру бюрократии, номенклатуру и отчуждение от собственности и власти основной массы граждан страны. Это было как бы конкретизацией дозавершения концепции «казарменного коммунизма», лишь в общих чертах намеченной Марксом.
А вот дальше выяснилось, что этот строй формального обобществления, «казарменный коммунизм», не «спешит» трансформироваться в строй реального обобществления, в политический режим более полной, последовательной, реальной демократии.
Он оказался не временным, «переходным» этапом, а довольно устойчивой формацией. Он сложился, оформился и закостенел. И тогда перед мыслью гуманистических и демократически ориентированных социологов, этих учеников Маркса, встала принципиально новая проблема: определить экономическое и классово — противоречиво содержание этого строя и указать способы его преобразования. Это была уже не марксовская историческая ситуация. Маркс решал проблему преодоления буржуазно — капиталистического строя, теперь надо было решать проблему преодоления принципиально нового (но тоже недемократического и тоже эксплуататорского, и тоже классово — антагонистического) строя.
Эта задача была Ильенковым осознана, и им было сделано немало шагов по пути ее решения. Будем только иметь в виду, что возможности прямого и открытого описания сути этого нового строя были исключены, приходилось писать намеками, эзоповым языком. Этому языку обучились писатели, его хорошо понимали и читатели. И все же «эзопов язык» серьезно ограничивал возможности развернутого, ясного и недвусмысленного анализа. В этом, конечно, была трагедия таких людей, как Ильенков. И все — таки им удалось сказать главное. В полемике с Адамом Шаффом Ильенков резко выступил против надежд на «элиту», «номенклатуру» в качестве главной социальной силы преобразования казарменного коммунизма (или, как бы мы сегодня сказали, «номенклатурного социализма») в демократическое общество. Адам Шафф был родоначальником того многочисленного ныне племени якобы демократических теоретиков и практиков, которые в политической «элите» видят «мотор», источник общественного развития. Шафф писал о задачах интеллектуализации, гуманизации правящей «элиты», о том, чтобы построить отношения между «элитными» группами на демократический, плюралистический манер и т. д.
Шафф понимал «демократию» как правление элитарного меньшинства, лишь выбранного большинством, как правление меньшинства от имени и «по поручению» большинства. Вот сегодня наши «реформаторы» следуют в точности путем, намеченным Адамом Шаффом. И мы в итоге получили демократию — для меньшинства, для элиты, для номенклатуры. Получили то, что справедливо будет назвать «номенклатурной демократией». Которая к действительной демократии — демократии для всех — имеет весьма отдаленное отношение.
Ильенков был первым, кто, в полемике с Шаффом, дал развернутую и сокрушительную критику этой теории «элитарной» демократии, проявляющей социальное и политическое рабство. Он объяснял, что действительная демократия — есть самостоятельность народных масс, есть реальное участие всех граждан в управлении общественными процессами, в контроле за ними.
Вот почему на вопрос Валентина Толстых, с кем и против кого был бы Ильенков сегодня, я с абсолютной уверенностью отвечаю: он был бы против нынешних «реформаторов» из партии власти, осуществивших «номенклатурную» приватизацию и «номенклатурную демократию» (и тем передавших власть в руки ново — старой «элиты»), и против нынешних «антиреформаторов» из КПРФ, мечтающих о возврате к номенклатурно — казарменному строю. Он был бы против этих обеих фракций единого номенклатурного сословия. И он был бы вместе с теми силами, которые выступают за действительную демократию, он был бы с тем постепенно складывающимся массовым, гражданским движением, которое именует себя «демократической оппозицией».
И.А.Акчурин Э.В.Ильенков и наша философия в конце столетия
АКЧУРИН Игорь Алексеевич — доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии РАН.
Главная заслуга Э.В.Ильенкова в развитии философской науки в нашей стране — это, по моему мнению, создание и развитие, так сказать, нашего отечественного, «московского» (советского) варианта марксистского экзистенциализма. То, что Жан — Поль Сартр предложил в Париже, в специфических культурных условиях Франции эпохи 2–й мировой войны (и первых послевоенных лет), было сделано Эвальдом Васильевичем в не менее специфических — и скорее даже антикультурных — условиях поздней сталинщины, первой хрущевской оттепели и двадцатилетнего застоя в нашей стране.
Предъявить здесь какой — либо его конкретный печатный текст не представляется возможным: все, что даже чуть — чуть намекало на подобный ход мысли, безжалостно и сразу же вычеркивалось столь многочисленными редакторами (и, конечно, цензорами) этой, все уходящей от нас незабвенной эпохи. Но как иначе объяснить тогда то, что почти все годы его жизни вокруг Эвальда Васильевича. постоянно группировались и постоянно вели с ним острейшие экзистенциальные, эпистемологические и культурологические дискуссии люди такого масштаба как Юрий Любимов и Назым Хикмет, С.С.Аверинцев и С.С.Хоружий, П.В.Палиевский и А.С.Бовин, П.П.Гайденко и А.А.Зиновьев, а также многочисленные профессора и аспиранты Московской консерватории?
Что, им в их непрестанных духовных поисках достаточно было только «аутентичного» — «подлинного» марксизма, излагаемого серьезным ученым, одним из первых прочитавшим «Капитал» в наши дни в нашей стране в подлиннике? И не только прочитавшим, но и глубоко продумавшим его ранние истоки — экономико — философские рукописи Маркса — и сделавшим именно их своим истинным, подлинным мировоззрением.
Конечно, в сложившейся здесь, совершенно специфической, так сказать, текстологической (или «источниковедческой») теоретической ситуации более осторожно (и правильно), по — видимому, утверждение: Эвальд Васильевич в своих непрестанных философских исканиях все время шел по пути, который наиболее быстрым образом и результативно ведет нас от «Капитала» к ранним экономико — философским рукописям Маркса, а уже от них — действительно, к той или иной форме современного марксистского экзистенциализма. В годы застоя это была, по — видимому, наиболее типичная траектория — «дхарма» теоретического движения мысли многих и многих русских интеллигентов, сколько — либо серьезно относившихся в 60–е годы к своему духовному развитию (и его художественному выражению, допустимому для властей и тем не менее однозначно понимаемому тогда самыми широкими кругами нашей научной и культурной общественности).
