Полёт орла - Кришнамурти Джидду (прочитать книгу .TXT) 📗
Мы привыкли считать жизнь положительным актом: делать, думать, хлопотать, конфликтовать, бояться, печалиться, грешить и чувствовать себя виноватым, строить честолюбивые планы, бороться, конкурировать с окружающим, жаждать удовольствий и успеха. Именно всё это мы называем жизнью. Это наша жизнь, с её редкими моментами радости, сострадания без какого-либо мотива и щедрости без каких-либо условий. Есть в ней, конечно, и отдельные моменты экстаза, блаженства, не имеющие прошлого и будущего. Но хождение на службу, раздражение, ненависть, презрение, неприязнь — вот что мы называем повседневной жизнью, и мы считаем её необыкновенно положительным явлением.
Отрицание положительного — вот подлинно положительное. Отвергнуть эту так называемую жизнь, для которой характерны уродство, одиночество, страх, жестокость насилия, отвергнуть её, не воображая, будто знаешь жизнь какую-то другую, это и есть самое положительное действие. Мы понимаем друг друга? Посмотрите, высшая мораль — полное отрицание традиционной морали, ибо то, что мы называем общественной, респектабельной моралью, крайне аморально — мы конкурируем друг с другом, мы жадны, мы завистливы, каждый стремится действовать по-своему и только для себя — вы сами знаете, как мы себя ведём. Мы называем это общественной моралью, а религиозные люди толкуют о морали иного рода — но вся их жизнь, их жизненная позиция, иерархическая структура религиозной организации и веры аморальны. Отвергнуть — не означает реагировать, ведь когда вы реагируете, это всего лишь ещё одна форма раскола через ваше собственное сопротивление. Но когда вы отвергаете это потому, что поняли это, налицо высшая форма морали.
И точно так же, отвергать мораль общества, отвергать то, как мы живём, — наши маленькие, мелочные жизни, наше пустое и поверхностное мышление и существование, то удовлетворение на поверхностном уровне, которое дают нам накопленные веши, — отвергать всё не в качестве реакции, а просто видя крайнюю глупость и разрушительный характер такого способа жизни, — отвергать всё это и означает жить. Видеть ложное ложным — это видение и есть истина.
Тогда, что такое любовь? Любовь — это удовольствие? Любовь — это желание? Является ли она привязанностью, зависимостью, обладанием объектом любви и господством над ним? Слова ли это любви: «Это моё, а не ваше, моя собственность, мои сексуальные права», основанные на ревности, ненависти, раздражении, насилии? Кроме того, любовь была поделена на высшую и низшую в соответствии с религиозной обусловленностью; так является ли всё это любовью? Можете ли вы любить и быть в то же время честолюбивым? Можете ли вы любить своего мужа, и он может ли говорить, что любит вас, если он честолюбив? Может ли быть любовь там, где есть конкуренция и гонка за успехом?
Отвергнуть всё это, и не только интеллектуально или словесно, но действительно уничтожить это в себе и в своей жизни, никогда не испытывать ни ревности, ни зависти, никогда ни с кем не соперничать, не питать честолюбивых замыслов — отвергнуть всё это, — несомненно это и есть любовь. Эти два способа поведения не могут сочетаться между собой. Мужчина, который ревнует, как и женщина, которая властвует, подавляет, оба не знают, что такое любовь; они могут говорить о любви, могут спать друг с другом, обладать друг другом, полагаться и рассчитывать друг на друга в отношении своего комфорта, защищённости, в борьбе со страхом одиночества — но всё это определённо не любовь. Если бы люди, которые говорят, что любят своих детей, действительно любили бы их, разве были бы тогда войны? Разве было бы деление на национальности, эти разделения и отделения? То, что мы называем любовью, является пыткой, источником отчаяния, чувством вины. Такая любовь обычно отождествляется с сексуальным удовольствием. Мы не пуритане, не ханжи, мы не говорим, что не должно быть удовольствия. Когда вы смотрите на облако, на небо, на красивое лицо, вы испытываете наслаждение. Когда вы смотрите на цветок, существует красота этого — мы не отрицаем красоту. Красота — не удовольствие мысли, но именно мысль привязывает удовольствие к красоте.
Точно так же, когда мы любим и имеют место сексуальные отношения, мысль привязывает к сексу удовольствие, образ того, что было испытано, повторение его в будущем. В этом повторении — удовольствие, которое не является красотой. Красота, нежность и любовь не исключают секса. Но сейчас, когда всё дозволено и кажется, что общество впервые открыло для себя секс, секс приобрёл чрезмерную важность. Видимо, в настоящее время именно секс представляется человеку единственным спасением, единственной свободой; во всём остальном человеком помыкают, запугивают, он подвергается интеллектуальному и эмоциональному насилию, он повсюду раб, разорён, разрушен, и единственное время, когда он может быть свободным, приходится на секс. В такой свободе он находит определённую радость, и человек хочет повторения этой радости. Мы наблюдаем всё это — и где же любовь? Только ум и сердце, полные любви, способны увидеть всё движение жизни. Тогда человек с такой любовью, что бы он ни делал, — морален, добр, а то, что он делает, — прекрасно.
И как во всё это войдёт порядок — понимая, что наша жизнь так запутана, так беспорядочна. Мы все хотим порядка, не только в нашем доме, где мы отводим каждой вещи надлежащее место, но и за его пределами, в обществе, где царит чудовищная социальная несправедливость. Мы также хотим порядка внутри, там должен быть порядок — глубокий, математический порядок. Можно ли такой порядок привнести, подгоняя всё под шаблон, который мы считаем порядком? Тогда, сравнивая реальность с таким образцом, мы неминуемо приходим к конфликту. Разве этот конфликт — не тот же беспорядок, который не может быть добродетелью? Когда ум усиленно старается быть добродетельным, моральным и этичным, он сопротивляется, — и в самом этом конфликте присутствует беспорядок. Добродетель — сама основа порядка, хотя слово это и звучит старомодно в современном мире. Эта добродетель не порождается конфликтом мысли, она приходит только тогда, когда вы критически, с пробуждённым разумом, понимая самого себя, наблюдаете этот беспорядок. Тогда существует полный порядок, порядок в своей высшей форме, — в форме добродетели. Всё это возможно лишь тогда, когда присутствует любовь.
Также существует вопрос смерти, старательно отодвигаемый нами подальше, как связанный с чем-то, что должно произойти в будущем, лет через пятьдесят или завтра. Мы боимся прихода конца, физического завершения, отнимающего у нас все накопления, заработанное, пережитое, жену, мужа, дом, мебель, садик, книги, стихи, написанные нами или те, что мы надеемся написать. Мы боимся позволить всему этому уйти, потому что мы сами есть эта мебель, эти картины — всё, чем мы обладаем; если у нас есть способность играть на скрипке, мы ещё и скрипка. Из-за нашего самоотождествления со всеми этими вещами мы сами являемся ими и ничем, кроме них. Смотрели ли вы на это под таким углом? Вы и есть дом с его ставнями, спальней, мебелью, за которыми вы годами ухаживали, — вы есть всё это. Если вы уберёте всё это, вы — ничто.
И это то, чего вы боитесь больше всего: быть ничем. Разве не странно, что вы отдаёте сорок лет жизни ежедневному хождению на службу — а когда прекращаете, у вас начинает болеть сердце, и вы умираете? Вы являетесь этой службой, всеми этими папками, вы — менеджер, клерк или кто-то там ещё, вы — всё это и ничего кроме этого. И ещё у вас есть множество идей о Боге, о добродетели, об истине, о том, каким должно быть общество — и это всё. Это так печально. Осознать для себя, что ты — именно это, очень печально, — однако ещё более печально то, что вы этого и не осознаёте. Увидеть всё это, понять смысл этого — значит умереть.
Смерть неотвратима, все организмы должны прийти к концу. Но мы боимся дать прошлому уйти. Мы ведь являемся прошлым, мы являемся временем, печалями, страданием, с редкими проблесками красоты, цветением добродетели или глубокой нежности — и все эти проблески мимолётны, в них нет постоянства. И боясь смерти, мы спрашиваем: «Буду ли я жить снова?», то есть будет ли продолжение битвы, конфликта, страдания, владения вещами, накапливаемого опыта? Весь Восток верит в реинкарнацию, перевоплощение душ. То, чем вы являетесь, — смятением, хаосом и запутанностью, — вы хотите увидеть родившимся вновь. Реинкарнация предполагает также, что мы родимся в другой жизни; при этом значение имеет то, что вы делаете сейчас, сегодня, не то, как вы собираетесь жить, родившись в следующей жизни — если таковая существует. Если вы будете рождены вновь, имеет значение то, как вы живёте сегодня, поскольку именно сегодня засеваются либо семена красоты, либо семена печали. Но те, кто так горячо верит в перевоплощение, не знают, как себя вести; если бы они заботились о поведении, они не были бы озабочены тем, что будет, ибо добродетель — это внимание к настоящему.
