Собрание сочинений. Том 13 - Маркс Карл Генрих (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Готфрид Кинкель»
Как образец столь «рассеивающей деятельности», которой Герман говорит такое дружеское «прости», вышеназванный «Готфрид» в заключение помещает следующую редакционную заметку:
«Мы» (а именно Готфрид) «каждый раз испытываем своего рода чувство злорадства, когда нам хотя бы раз удается поймать у кого-нибудь из наших корреспондентов хорошую блоху, ибо из числа наших читателей, как правило, найдется некто (!), которому эта блоха даст толчок» (почему не оттолкнет?) «для того, чтобы выступить по поводу затронутого дела» (то есть столь неловкого дела о пойманной блохе) «с поучительным и входящим во все подробности» (входящим во все подробности по поводу) «сообщением. Именно благодаря подобной оплошности мы и в данном случае» (в каком именно?) «в состоянии поместить ценную поправку, по которой каждый читатель» (по ни в коем случае ни один корреспондент!) «сразу определит, что ее автор является, как говорят на Рейне, большой шишкой» (не так ли, прекрасные читательницы?). «К сожалению, сильный наплыв неотложного политического материала, особенно статей наших корреспондентов о столь осточертевшей высокой политике, дает нам возможность лишь сегодня напечатать эту статью» (то есть это редакционное примечание).
Итак, мы видим, что Герман, невзирая на свою столь прочувствованную благодарность, не без горечи расстается с «корреспондентами». В собственном форуме бедняжка «ранее» не нашел места для «этой статьи» о «пойманной блохе» и «шишке».
Мы же восклицаем на прощание «ранее» редактору «Готфрида»: «De mortuis nil nisi bene» {«О мертвых ничего, кроме хорошего». Ред.}. Но «позднее» корреспонденту «Hermann» мы говорим: «Увидимся под Филиппами!» [406].
Стратегико-дипломатическое открытие
«Hermann» заявляет:
«Говорят, что вооруженное посредничество Пруссии берет за основу линию Минчо. Хорошо, эта линия после сражения под Сольферино обозначилась яснее. Лишь тени, падающие от крепостных стен Мантуи и Пескьеры все еще застилают ее. Но осада должна пролить на нее свет».
Ловкий фельетонист {Генрих Бета. Ред.} «Hermann» посылает свои статьи после того, как он их использовал в Лондоне, в лейпцигскую «Gartenlaube» [407]. Чтобы придать остроту описанию торжества, устроенного «союзом германских мужей» в память Гумбольдта [408], нам сообщают, что
«какой-то коммунистический союз, издающий теперь свой еженедельник, задался особой целью самым наглым образом оклеветать не только газету Кинкеля, но и его лично; при этом они не стесняются прибегать даже к самой очевидной лжи и т. д.».
Мы по этому поводу заметим лишь, что наша газета, как это следовало бы знать фельетонисту из наших неоднократных выступлений, вовсе не является органом «какого-то союза» и что обвинения, выдвинутые нами против г-на Кинкеля, до тех пор не следует называть лживыми, пока они не будут опровергнуты, а этого до сих нор еще никто не сделал, да никогда и не сделает. Кстати, мы признательны г-ну корреспонденту за сообщение о том, что в основе проповеди Кинкеля,
«пронизанной ароматом праздничности», лежало изречение: «И если та забудешь Сион, то и сам будешь забыт», и что он начал ее, «припав к черно-красно-золотому стягу».
«Hermann» острит. В одной из статей «Hermann» об Австрии говорится, что Габсбурги по отношению к своим наследственным землям выступали в роли отчима, а по отношению к Германской империи в роли мачехи. Что старик или юноша может оказаться старой бабой, это в достаточной степени доказал автор статьи, о которой идет речь, статьи, изобилующей выдержками из «Всемирной истории» Пёлица [409] для девиц. Но что отчим может одновременно быть мачехой — это мы считали до сих пор невозможным.
«Hermann», появившийся в омоложенном виде под редакцией Э. И. Юха и К°, заслуживает того, чтобы поместить о нем подробную заметку. Начнем сразу с first leader {первой передовой. Ред.} по вопросу о «Позиции Пруссии».
В случае заключения мира между Францией и Австрией
«Пруссия некоторое время будет находиться примерно в таком же положении, в каком она была до этого. Однако мало-помалу она окажется в другом положении. Но еще быстрее» (еще быстрее, чем мало-помалу?) «она должна изменить свою позицию, поскольку» (!) «война будет продолжаться, так как тогда она будет вынуждена действовать, и если она вовремя не подыщет» (!) «для себя надежную позицию, то она потеряет всякую твердую опору, для того чтобы погибнуть вместе с остальными государствами Германского союза» (быть может, Пруссия и была бы не прочь потерять «всякую твердую опору, для того чтобы погибнуть»).
Далее автор демонстрирует нам Пруссию в различных более или менее замысловатых poses plastiques {пластических позах. Ред.}. Во-первых, Пруссия могла бы изображать из себя великую европейскую державу и это в свою очередь двояким образом,
«Пруссия могла бы, выступая в качестве самостоятельной великой державы, действовать полностью на собственный страх и риск» (самостоятельно?). «Это» (действие!) «явилось бы чисто европейской точкой зрения, цель которой» (цель точки зрения) «… определилась бы как вопрос власти, так как сохранение равновесия, ради чего и заключаются договоры, состоит в уравновешивании власти, служащей интересам государства» (какого?), «Пруссия могла бы в таком случае взять за исходную точку вызванное настоящей войной нарушение договоров 1815 года, контрагентом которых» {отцом, вместо одним из отцов) «она является, и попытаться получить в награду за услуги, оказанные ею при этом» (при нарушении договоров?) «монархическому порядку в Европе, материальные гарантии». Кроме этого хитроумного хода, «Пруссия могла бы в качестве великой европейской державы занять чисто политическую позицию, противодействуя из соображений самосохранения усилению своего французского соперника» (non bis in idem {не дважды об одном и том же. Ред.} — относительно уравновешивания сил ведь уже была речь). «При этом она могла бы сослаться на то, что Англия является пока еще открытым врагом, а Россия уже тайным союзником Франции — врага Австрии» (!!) и т. д.
А после того, как Пруссия проявила себя столь многосторонне в качестве великой европейской державы,
«она могла бы в дальнейшем занять исключительно немецкую точку зрения. Здесь также перед ней открыт свободный выбор. А именно: она может как немецкая великая держава подчинить себе остальные государства» (включая и Турцию) «или же ведя себя как скромный и равный член союза, подчиниться малым странам» (швейцарским кантонам?), «либо встать рядом с ними». (Не совсем ясно, почему равный член союза обязан подчиниться.)
Другими словами, либо прусская империя, либо сохранение Германского союза.
Первое «означало бы решительно встать во главе Германии, как держава, знающая, что у нужды свои законы» (для простых смертных нужда не знает законов, но для готцев она создает законы и к тому же отнюдь не строгие) «вследствие чего она» (нужда) «вынуждена отказаться от стесняющих ее рамок и т. д., ибо ее существование поставлено на карту» (то есть на карту поставлено существование нужды).
Основания, которые «Пруссия могла бы привести в оправдание подобной революционной политики», представляют для нашего автора настоящее embarras de richesses {затруднение из-за большого выбора. Ред.}.
В том числе «враждебно относящиеся к единству Германии иностранные державы Россия и Англия, которые при помощи сложной системы качелей равновесия в Германии препятствовали росту мощи немецких великих держав путем взаимного постоянного ослабления, больше заботились при создании союза о себе, чем о Германии, и т. д.» (Оригинальный план, согласно которому иностранные державы Россия и Англия должны ослаблять друг Друга, дабы помешать росту мощи Пруссии!) «Наконец-то она» (Пруссия) «показала, что полностью поняла суть нынешней войны, которая подобно Тридцатилетней войне имеет целью завершение революции 1848 года». «По этой причине», (именно потому, что Тридцатилетняя война ставила себе целью завершение революции 1848 г.) «Пруссия не признает более Союзного сейма и
