Блез Паскаль - Стрельцова Галина Яковлевна (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Итак, иезуиты-казуисты «взахлеб» расхваливают выгоды и удобства учения о вероятных мнениях. Вероятным для них является мнение ученого, покоящееся на каких-нибудь «хороших и достаточных основаниях». Любой более или менее авторитетный ученый может сделать свое мнение вероятным для широкой публики, если только церковь не воспротивится ему и не осудит его. Поскольку «хорошие и достаточные основания» можно приискать для всего на свете, постольку вероятных мнений существует великое множество, причем и прямо противоречащих друг другу. Каждый человек может по своему вкусу черпать из этой «сокровищницы мнений», выбирая для всякого случая жизни «удобные и полезные». Вероятные мнения — надежный щит, спасающий как от угрызений совести, так и от нравственной ответственности.
Казуисты разработали целую систему вероятных мнений для всех классов и сословий, начиная с высших и кончая низшими. Например, Васкес в «Трактате о милостыне» с легкостью освобождает богатых от обязанности помогать бедным (согласно Евангелию: «Давайте милостыню от вашего избытка»), особым образом истолковывая слово «избыток»: «То, что светские люди откладывают, чтобы возвысить положение свое и своих родственников, не называется избытком. Вот почему едва ли когда-нибудь окажется избыток у светских людей и даже у королей» (там же, 392). Для слуг же казуисты также изобрели удобные предписания. Так, отец Бони в своей книге «Сумма грехов» разрешает слугам самовольно повысить себе жалованье (если у других оно выше), пользуясь хозяйским имуществом. В 1647 г. в Клермонской иезуитской коллегии произошел анекдотический случай. Слуга коллегии Жан из Альбы украл у духовных отцов оловянные блюда, за что был отдан под суд светским властям. На суде обнаружилось, что простодушный Жан поверил на слово казуистам и, полагаясь на отца Бони, спокойно взял то, что ему приглянулось, дабы повысить свое жалованье. Судья с возмущением осудил эту и подобные ей «зловредные» книги, нимало не собираясь оправдывать вора (см. там же, 396).
Моральные предписания иезуитов не раз приходили в столкновение с государственными законами. Так, дуэли в дворянской среде были настоящим бичом общества. Королевским указом они были строжайше запрещены. Но ловкие казуисты нашли немало способов разрешить дуэли не во имя убийства другого человека (явное зло!), но в целях защиты своей чести в обществе (уже добро!), ограждения своего имущества и т. д. Чтобы как-то оправдаться перед светскими властями, казуисты предусмотрели и прямо противоположные мнения, запрещающие дуэли, как и светский закон. При помощи этой двоякой вероятности «за» и «против» иезуитам удается ускользнуть от любого обвинения, так как «одно мнение всегда им служит, а другое никогда не вредит. Если они не находят выгоды в одном направлении, то бросаются в другое и всегда наверняка» (там же, 390). Двоякая вероятность есть самое общее правило пробабилистской морали; но есть в ней и более частные приемы, по выражению Паскаля, «вертеть совестями и баламутить их по своему произволу» (там же).
Одним из этих приемов является так называемое истолкование терминов в благоприятном для выгоды людей смысле. Мы уже познакомились с этой «иезуитской герменевтикой» при истолковании слова «избыток», в результате чего «избыток» превращается чуть ли не в «нехватку». Вот еще один образчик истолкования слова: возьмем термин «убийца». «Не убий!» — одна из основных заповедей евангелий. Папа Григорий XIV запретил предоставлять убийцам убежище в церквах. Но иезуиты и тут нашли выход, чтобы не выполнять папской буллы. Они под «убийцами стали разуметь тех, кто получил деньги за то, чтобы предательски кого-нибудь убить. Отсюда следует, что те, кто убивает, не получая за это никакой платы, но только чтобы услужить своим друзьям, не называются убийцами» (там же, 392).
Если истолкование термина почему-либо не удается или не устраивает, то можно добиться той же цели путем приискания благоприятных обстоятельств. Паскаль во многих «Письмах…» останавливается на теме человекоубийства, трактовка которой является наиболее зловещей у иезуитов. Они дошли до того, что точно определили суммы денег, из-за которых можно убить человека. Одни казуисты считали эти суммы огромными, но знаменитый Молина «оправдал бы» человека, который убил бы другого за попытку отнять у него вещь стоимостью в шесть-семь дукатов, «соблюдая умеренность законной защиты» (10,101), а в другом месте он свел стоимость жизни человека к одному экю. Защита своего имущества, чести, здоровья, положения в обществе и т. д., согласно казуистам, есть «благоприятное обстоятельство», освобождающее от заповеди «Не убий!».
Продолжая представлять на суд общественного мнения гнусные приемы иезуитов, Паскаль в письме седьмом рассказывает об их так называемом способе направлять намерение, который откровенный патер определил как «великий метод». Суть его состоит в том, «чтобы ставить целью своих действий дозволенное намерение» (там же, 397). Иезуит Эскобар популярно выразил это в краткой максиме «цель оправдывает средства», а более пространно так: если нельзя удержать человека от какого-то недозволенного действия, то можно по крайней мере «очистить порочность действия чистотою цели». Если, например, сыну нельзя желать зла своему отцу и убить его из ненависти или мести, то за имущество, которое перейдет к нему после его смерти, оказывается, уже убить можно. С помощью «очищения» намерения, как, впрочем, и других иезуитских приемов, оправдывались всевозможные преступления светских и духовных лиц. Согласно же Паскалю, «лучше иметь дело с людьми, которые вообще не знают религии, чем с теми, которые придерживаются в ней этого направления… Я не знаю даже, не менее ли досадно быть грубо убитым рассвирепевшими людьми, чем сознавать, что тебя добросовестно закалывают люди набожные» (там же, 402).
Далее Паскаль рассматривает еще один «виртуознейший» прием казуистов, помогающий ловко обманывать людей, давая клятвы без какого бы то ни было намерения выполнять их. Если от обещания нельзя прямо уклониться (в какой-нибудь светской интриге), то от него можно увильнуть косвенно, используя двусмысленные слова и заставляя их понимать не в том смысле, в каком подразумеваешь их сам. Такая клятва ни к чему не обязывает и не является грехом, ибо с самого начала, согласно Эскобару, нет намерения принять обязательство.
Когда же не находишь двусмысленных слов или выражений, то надо следовать совершенно новому учению о мысленных оговорках, предложенному Санчесом, который его излагает следующим образом: «Можно клясться, что не делал какой-нибудь вещи, хотя бы в действительности и сделал ее, подразумевая про себя, что не делал ее в такой-то день или до того, как родился на свет, или подразумевая какое-нибудь подобное обстоятельство, лишь бы слова, которыми пользуешься, не могли выдать этой задней мысли; и это очень удобно и всегда справедливо, когда необходимо или полезно для здоровья, чести или благосостояния» (там же, 411).
Наконец, Паскаль разоблачает общий принцип иезуитов, благодаря которому они освобождают грешников от нравственной ответственности и легко отпускают им грехи, не ожидая от них ни отказа от прежней жизни, ни раскаяния, кроме обещаний, много раз нарушаемых.
Казуист Лемуан в книге «Легкая набожность» определяет условия, при которых поступок можно назвать грехом: 1) бог должен вложить в душу любовь к «повеленному», которой противостоит «мятежное похотение»; 2) бог внушает ей сознание своей слабости; 3) бог внушает ей понятие о враче, который может исцелить ее; 4) бог посылает ей желание молиться ему и просить его помощи. Если все эти движения не имеют места в душе, то действие, строго говоря, не является грехом (см. там же, 383). В духе этого казуиста отец Анна в своем «Ответе на первое письмо г. Арно» не ставит в вину людям «грехи неведения, упущения, а также преступного попущения». Оказывается, нужна высокая степень сознания, чтобы согрешить, причем Лемуан явно признает необходимость действенной благодати для того, чтобы душа возвысилась до такой степени сознания, а потом с нее «пала». Но это противоречило иезуитской концепции достаточной благодати, что казуиста, однако, смутить не могло, ибо беспринципность и есть главный принцип пробабилистской морали. (О двух видах благодати у Паскаля см. 14. 375–378.)
