Утешение Философией - Боэций Аниций Манлий Торкват Северин "Боэций" (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Он зарыдал, и всю тяжесть
Скорби безмерной любовью
Соединил, их удвоив.
Он в возбужденьеТенару
Смог привести и мольбою
Милость богов всех подземных
Выпросил. Пес же трехглавый
Оцепенел, новой песней
Завороженный Орфея.
Мести богини, карают
Что за злодейства, ланиты
Все оросили слезами
Горькой печали и грусти.
И колесо, что пытало
Мукою злой Иксиона,
Даже оно перестало,
Грозное, быстро вращаться.
Долгой измученный пыткой,
Средь водопадов бродящий
Вновь обретает надежду
Бедный Тантал. Даже коршун
Музыкой той упоенный,
Больше терзать не желает
Тиция печень. И мощный
Мрачного царства владыка,
Сжалившись, милость дарует
Всю песнопевцу Орфею,—
Песнею куплена милость.
Вновь обретет он супругу,
Да соблюдает условье
Только и не обернется,
Не поглядит на жену он
До возвращенья на землю!
Но ведь любви не прикажешь,
Только она и решает.
Видит свою Эвридику,
Вдруг обернувшись на грани
Света и мрака, и губит
Этим себя и супругу.
Страстно хотите, чтоб разум
К свету вас вывел, но будет
Мраком погублен, кто взглянет
В бездны его, и утратит
Высшее счастье навеки.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
IV.1. Философия, с лицом, полным достоинства, медленно и приятно пропела эти стихи, а я, еще не вполне утешившись от скорби, глубоко проникшей в душу, прервал ее, когда она вознамерилась произнести нечто подготовленное ранее. Я воскликнул: О провозвестница истинного света {134}, речи, которые ты произносила, убеждая меня, твои божественные рассуждения и доказательства невозможно опровергнуть. И хотя они ранее были забыты мною, однако я не могу сказать, что суть их была мне совсем неизвестна в прежние времена. Истинная и величайшая причина моей печали заключена в том, что я не понимаю, как может вообще существовать или избегать наказания зло, если благо — повелитель всего сущего {135}. Подумай только, ведь это достойно удивления! Но с этим сопряжено нечто большее — ибо когда процветает и правит подлость, добродетель не только лишается наград, но, поверженная, она попирается ногами порочных [людей] и принимает на себя наказания, причитающиеся преступникам. И это происходит в царстве всеведущего, всемогущего, притом желающего исключительно блага Бога! Нет человека, который мог бы не удивляться и не жаловаться, видя это.— На мои слова она ответила: Было бы бесконечной глупостью и великим преступлением полагать, что в содержавшемся в столь строгом порядке доме, руководимом [Богом] как отцом семейства, хранили дешевые сосуды, а дорогими пренебрегали. Так не бывает. И если мои предыдущие заключения не были неверными. То от самого творца, о царстве которого мы теперь говорим, ты узнаешь, что добрые всегда могучи, а дурные — всегда отвержены и слабы. Порок никогда не остается без наказания, а добродетель — без вознаграждения. Добрые всегда обретают счастье, а злые — несчастье. Существует множество доказательств этого, они смогут успокоить твои жалобы и придадут тебе твердость и силу духа. А так как ты уже видел образ истинного блага, недавно показанный мной, и знаешь, где его надо искать, и поскольку мы уже прояснили все относительно пути, к нему ведущему, то я укажу дорогу, которая приведет тебя домой. Я дам твоему разуму крылья, которые помогут тебе подняться ввысь. Чтобы ты, отбросив смятение, невредимым вернулся в свое отечество под моим руководством и в моей колеснице.
IV.1(v). Как птице мне дано крылато вольно
Подняться в высоту небес.
Когда же крылья обретает разум {136},
Он холодно взирает вниз
И, над землей в просторе бесконечном
Увидев тучи за спиной,
Согретый легким воздуха движеньем,
Стремится в огненный зенит,
Пока тропу к созвездьям не проложит,
По следу Фебову идя,
Или дорогу льдистую Сатурна,
Как воин, в блеске не пройдет,
Пока мерцаньем ночь не разрисует
Вращающийся звездный круг.
Когда ж, пресыщенный виденьем этим,
Покинет зримый свод небес,
Топча эфира легкого безбрежность и света горнего поля,
Создателя со скиптром он увидит.
Бразды держащего в руке,
Кто, неподвижный, правит бегом мира,—
Вершителя всех дел земных.
И если он сюда направит путь твой,
Забыв который ищешь ты,
Воскликнешь: Здесь моя отчизна!
Исток мой и предел мой — здесь!
Когда же вновь узреть захочешь землю,
Покинутую в тьме тобой,
Грозу племен увидишь: одиноких
Тиранов во дворцах своих.
IV.2. На это я воскликнул: Как много ты обещаешь! Я не сомневаюсь, что ты можешь сделать это, только приступи немедля.— Во-первых, добрые всегда обладают могуществом, дурные же лишены всяких сил, это тебе нужно усвоить. Ведь если благо и зло — противоположности, а как мы утверждаем, благо — могущественно, тогда очевидно, что зло — бессильно. Если же известно бессилие зла. То еще более заметной становится сила добра. Но чтобы твоя вера укрепилась от наших рассуждений. Я поведу их двумя путями, подтверждая свои высказывания то с одной, то с другой стороны. Существует два начала, от которых зависит свершение человеческих действий — воля и могущество, и если отсутствует одно из них, то содеять что-либо невозможно. Руководствуясь побуждениями собственной воли, ни один человек не приемлет того, чего не желает, но если он не обладает могуществом, его воля бессильна. Следовательно, когда ты видишь, что кто-то стремится достичь того, чего достичь не в состоянии, можно не сомневаться? У него не хватит сил достичь того, чего он желает.
— Это положение очень ясно,— сказал я,— и его нельзя отрицать.— Действительно, разве можно усомниться в могуществе того, кто достиг желаемого? — Нет.— Ведь всякий должен считаться сильным в том, что он может сделать, и бессильным в том, что не может.— Именно так.— Помнишь ли ты,— спросила она,— выводы из наших предшествующих рассуждений? Все человеческие желания, которые приводят в движение тысячи различных устремлений, направлены к благу.— Помню, как это было доказано.— Теперь вспомни, что блаженство есть само благо. Таким образом, если кто-то стремится к блаженству, то для него превыше всего желаемо благо.— Да, нет нужды напоминать об этом, поскольку это закреплено в моей памяти.— Значит, все люди, как дурные, так и добрые одинаково стремятся к благу в едином порыве? — Да, так.— Но ведь приобщаясь к благу, они становятся добрыми? — Да.— Получают ли добрые то, чего желают? — Так, по крайней мере, мне кажется.— Злые же, если обретают благо, не могут оставаться злыми.— Да.— Значит, как для тех, так и для других желательно благо, но невелико число [людей], действительно обретают его; тогда нет сомнения, что добрые могучи, а дурные бессильны.— Кто,— сказал я,— сомневается в этом, тот не понимает ни сущности вещей, ни разумных установлений.— Она продолжала: Если существуют два человека, один из которых, когда им было бы предложено сделать нечто согласно природе, сам исполнил бы заданное в соответствии с природой, а другой был бы не в состоянии сделать это; другими словами, не исполнил бы то, что ему предложено в соответствии с природой, но лишь подражал выполнившему, кого бы из них счел бы ты более могучим? — Хотя я угадываю, что ты ожидаешь объяснений от меня, однако я желаю выслушать твои.— Разве ты отрицаешь, спросила она,— что передвижение посредством ходьбы соответствует человеческой природе? — Нет.— И ты не сомневаешься, что ходьба естественная обязанность? — Не сомневаюсь.— Если же некто, будучи в состоянии ходить ногами, ходит пешком, а другой, лишенный природной способности ходить, будет передвигаться на руках, кого из них можно счесть более могучим? — Продолжай далее.— Никто не сомневается, что человек, способный исполнить долг сообразно законам природы, более могуч, чем тот, кто не может. Высшего же блага, равно предложенного добрым и дурным [людям], добрые стремятся достичь путем, предписанным природой, то есть добродетелями, дурные — посредством удовлетворения различных страстей, которые совсем не предписываются природой для достижения блага. Может быть, ты думаешь иначе? — Нет,— сказал я, теперь мне ясно, что следует из сказанного. Из твоих рассуждений очевидно, что добрые обладают могуществом, дурные же, напротив, его лишены.— Верно,— подтвердила она,— и это, поскольку врачующим свойственно питать надежду, признак того, что твоя природа хорошо сопротивляется недугу. Поскольку я вижу, что ты близок к пониманию, то продолжу цепь рассуждений.
