Собрание сочинений. Том 8 - Маркс Карл Генрих (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Помощник маршала Радецкого граф Страссольдо в своем первом приказе от 6 сего месяца прямо признает, что большинство населения совершенно не участвовало в последнем восстании, хотя это и не помешало ему ввести в Милане строжайшее осадное положение. В последующем официальном объявлении, составленном в Вероне 9 февраля, Радецкий лишает всякой силы заявление своего подчиненного, стараясь использовать восстание для того, чтобы под фальшивыми предлогами заполучить деньги. На всех, за исключением лиц, заведомо принадлежащих к австрийской партии, он налагает денежные штрафы в неограниченных размерах в пользу гарнизона. В своем объявлении от 11 сего месяца он заявляет, что «большинство жителей, за немногими похвальными исключениями, не желает подчиняться императорскому правительству», и предписывает всем судебным властям, т. е. военным судам, конфисковать имущество всех соучастников, определяя соучастие следующим образом:
«Che tale complicita consista semplicimente nella omissione della denuncia a cui ognuno e tenuto» .
На таком основании он мог бы сразу конфисковать весь Милан под предлогом, что о восстании, вспыхнувшем 6-го числа, жители не донесли еще 5-го. Кто не хочет сделаться шпионом и осведомителем Габсбургов, тот должен стать законной добычей кроатов [353]. Словом, Радецкий провозгласил новую систему массового грабежа.
Миланское восстание замечательно как симптом приближающегося революционного кризиса на всем европейском континенте. Оно достойно восхищения как героический акт горстки пролетариев, которые, будучи вооружены лишь ножами, отважились напасть на такую твердыню, как гарнизон и расквартированная вокруг армия в 40 тысяч лучших солдат Европы, в то время как итальянские сыны Мамоны предавались пляскам, пению и пиршествам среди крови и слез своей униженной и истерзанной нации. Но в качестве исхода вечных заговоров Мадзини, его напыщенных воззваний, его высокомерных декламаций против французского народа, это восстание является весьма жалким по своим результатам. Будем, однако, надеяться, что этим revolutions improvisees {импровизированным революциям. Ред.}, как называют их французы, отныне положен конец. Слыхал ли кто когда-нибудь, чтобы великие импровизаторы были также великими поэтами? В политике дело обстоит так же, как в поэзии. Революции никогда не делаются по приказу. После страшного опыта 1848 и 1849 гг., для того чтобы вызвать национальную революцию, требуется нечто большее, чем бумажные призывы находящихся вдали вождей. Кошут воспользовался случаем, чтобы вообще публично отречься от восстания и, в частности, от прокламации, выпущенной от его имени. Однако весьма подозрительным выглядит то, что он задним числом требует признания своего превосходства в качестве политика над своим другом Мадзини. Но этому поводу газета «Leader» замечает:
«Мы считаем нужным предупредить наших читателей, что это дело касается исключительно взаимоотношений гг. Кошута и Мадзини, из которых последний находится не в Англии».
Делла Рокко, друг Мадзини, в письме в «Daily News» говорит следующее по поводу опровержений г-на Кошута и г-на Агостини:
«Некоторые лица подозревают их в том, что они дожидались окончательных сведений об успехе или неудаче восстания, готовые как разделить честь успеха, так и сложить с себя ответственность за неудачу».
Б. Семере, бывший венгерский министр, в письме, адресованном редактору «Morning Chronicle», протестует «против того, что Кошут незаконно узурпирует имя Венгрии». Он говорит:
«Тот, кто хочет составить себе мнение о Кошуте как о государственном деятеле, пусть внимательно изучит историю последней венгерской революции; а тот, кто хочет познакомиться с его талантом в качестве заговорщика, пусть бросит ретроспективный взгляд на прошлогоднюю несчастную гамбургскую экспедицию».
Что революция побеждает даже тогда, когда она терпит поражение, видно лучше всего по тому страху, который миланская echauffouree {безрассудная выходка; смелый, но неудачный поступок. Ред.} возбудила среди континентальных властителей, поразив их в самое сердце. Достаточно только прочитать следующее письмо, напечатанное в официальной «Frankfurter Oberpostamts-Zeitung»:
««Берлин, 15 февраля. События в Милане произвели здесь глубокое впечатление. Известия о них дошли до короля по телеграфу 9 сего месяца, как раз в момент самого разгара придворного бала. Король немедленно заявил, что движение связано с имеющим глубокие корни заговором, разветвления которого находятся повсюду, и что перед лицом этого революционного движения необходим тесный союз между Пруссией и Австрией… Один из высших сановников воскликнул: «Нам, быть может, придется защищать корону Пруссии на берегах По»».
В первую минуту тревога была так велика, что в Берлине было арестовано около двадцати жителей, и единственной причиной ареста явилось «глубокое впечатление» от миланских событий. «Neue Preusische Zeitung», ультрароялистская газета, была конфискована за то, что напечатала документ, приписываемый Кошуту. 13-го числа министр фон Вестфален внес в верхнюю палату наспех составленный законопроект, которым правительство уполномочивалось конфисковать все газеты и брошюры, изданные не в Пруссии. В Вене аресты и домашние обыски сделались повседневным явлением. Между Россией, Пруссией и Австрией немедленно начались переговоры о том, чтобы заявить английскому правительству совместный протест по поводу политических эмигрантов. Как слабы, как бессильны так называемые европейские «силы»! Они чувствуют, что все тропы Европы сотрясаются до самого основания при первых же предвестниках революционного землетрясения. Окруженные своими армиями, виселицами, тюрьмами, они содрогаются перед тем, что сами же называют «разрушительными поползновениями немногих подкупленных злоумышленников».
«Спокойствие восстановлено». Да, это так. То зловещее, страшное спокойствие, которое наступает между первой вспышкой бури и ее повторным мощным ударом.
От бурных сцен континента перейдем к спокойной Англии. Может показаться, что дух маленького Джона Предельной точки царит во всех сферах официального мира, что вся нация поражена таким же параличом, как и люди, которые ею управляют. Даже «Times» в отчаянии восклицает:
«Может быть, это — затишье перед бурей, может быть, это — дым, без которого не бывает огня… Характерной чертой данного момента является скука».
Деятельность парламента возобновилась, но до сих пор наиболее драматическим и единственно привлекающим внимание актом коалиционного министерства были трижды повторенные реверансы лорда Абердина. О впечатлении, произведенном программой лорда Джона на его врагов, можно лучше всего судить по высказываниям его друзей.
«Лорд Джон Рассел», — говорит «Times», — «произнес речь, в которой было меньше вдохновения, чем даже во вступительном слове рядового аукциониста перед распродажей старой мебели, испорченных товаров или лавочных принадлежностей… Лорд Джон Рассел вызывает чрезвычайно мало энтузиазма».
Как известно, новый билль о реформе был отложен ввиду наличия более насущных практических реформ, требующих более экстренного внимания законодателей. В настоящее время уже показан пример того, какой характер должны принять эти реформы, когда инструмент для проведения реформ, т. е. парламент, сам остается не реформированным.
14 февраля лорд Крануорт изложил в палате лордов свою программу реформ в области права. Большая часть его многословной, скучной и туманной речи состояла в перечислении тех многих вещей, которых от него ожидают, но которых он еще не готов выполнить. Он оправдывался тем, что сидит на мешке с шерстью [354] всего лишь семь недель. Однако, как замечает «Times», «лорд Крануорт прожил уже 63 года на этом свете и из них 37 лет состоял адвокатом». В истинно вигском духе он из сравнительно больших успехов прежних мелких реформ в области нрава делает тот вывод, что было бы нарушением всяких правил скромности продолжать проводить реформы с тем же рвением, как и раньше. В истинно аристократическом духе он не хочет заниматься церковным правом, ибо «это слишком шло бы вразрез с законно обоснованными интересами». На чем основаны эти интересы? На ущербе для общества. Только два следующие мероприятия, подготовленные лордом Крануортом, имеют некоторое значение. Во-первых, «билль об облегчении передачи земли», главные особенности которого состоят в том, что он еще больше затрудняет передачу земли, увеличивая связанные с этим издержки и технические препятствия, но не сокращая волокиты и не упрощая сложной процедуры передачи собственности в другие руки. Во-вторых, предложение создать комиссию, которой надлежит систематизировать статутное право [355] и вся заслуга которой должна свестись к составлению указателя ко всем сорока фолиантам статутов. Лорд Крану-орт, несомненно, может защитить свои мероприятия от нападок самых закоренелых противников реформы в области права с помощью того же оправдания, к которому прибегала одна бедная девица, заявившая своему исповеднику, что хотя она, действительно, и родила ребенка, но этот ребенок очень маленький.
